Вот год и начался. Сегодня день увеличился на 1 минуту. Солнце вышло из Аннуна обновлённым.

По Д.Монро:

АЛЬБАН АРТАН (ДЕНЬ ЗИМНЕГО СОЛНЦЕСТОЯНИЯ — СЕРЕДИНА ЗИМЫ) — кельтский праздник «Возрождения солнца», самый короткий день года — ночь величайшей лунной неуравновешенности. После этой ночи солнце становится сильнее с каждым днем. Известен под названием ПРАЗДНИКА КАНУНА.

Современный эквивалент: Рождество Христово, Святки, День Королька.
Кельтские боги: Кернуннос, Мабон.
Определение: Солнечное событие, мужской праздник.
Обычаи: святочное бревно, рождественское дерево, остролист и плющ, поцелуи под омелой, предрассветные костры, звон колоколов/бубенчиков, Санта-Клаус.
Символы: святочное дерево/сосновые ветки, рога оленя/северного оленя (Властелина Зимы), омела.
Священная пища; белое вино, белые лепешки, горькие травы, мята, можжевеловый мед (напиток).
Время кульминации: на рассвете.
Благовония: сосна, кедр и можжевельник, сандаловое дерево; горящие ветки сосны.

 

И как всегда привожу отрывки главы из книги П. Кампанелли «Возвращение языческих традиций».

 

На закате самого короткого дня в году звон церковных колоколов из деревушки за рекой разносится в прозрачном морозном воздухе, чтобы смешаться с призывами к старым богам и дымом святочного полена. Звуки старинных, знакомых с детства рождественских гимнов напоминают о традициях, дошедших до нас под тонким покровом новой религии.
Одна из самых старинных рождественских мелодий и, по мнению некоторых, одна из древнейших мелодий в мире — песенка «О Tannenbaum», которую американцы переняли у германских народов, у которых, видимо, и берет начало обычай наряжать рождественскую елку. Слово «Tannenbaum» обычно переводится как «рождественская елка», но «tannen» — слово, родственное гэльским «tinne» («падуб») и «glas-tin» («вечнозеленое дерево»). По всей вероятности, все эти слова — «glas-tin», «tinne» и «Tannenbaum» — первоначально обозначали вид вечнозеленого дуба, посвященный богу солнца.

Из Уэльса пришла древняя мелодия другого всенародно любимого рождественского гимна — «Украсьте залы» («Deck the Halls»), который традиционно исполнялся во время запрещенного обряда внесения в дом вечнозеленых растений. Для большинства язычников зимнее Солнцестояние символизирует смерть старого солнечного года и рождение божественного младенца — нового солнечного года, которому на следующее утро помогали и воздавали почести, сжигая святочное полено.

«Yule» (Святки) — это старинное англосаксонское слово, означавшее «колесо». Оно относится к Колесу года, которое в это время завершает свой оборот.

Это произошло в моравингском селении Бетлехем, в Пенсильвании:

Много-много лет назад в хижине неподалеку от лесной чащи жили муж с женой. Лес давал им пропитание, но мужу все равно приходилось трудиться, чтобы зарабатывать на необходимые вещи, которые нельзя было добыть в лесу. Однажды он заболел и уже не мог работать так, как раньше. Тогда, чтобы помочь мужу, жена каждый день, покончив с готовкой, стиркой и уборкой, отправлялась в лес за еловыми шишками, которые потом носила в деревню и продавала как святочные украшения. И каждый день, пока она собирала шишки, за ней незаметно кто-то наблюдал. И вот однажды человечек, наблюдавший за ней, появился и представился. «Я эльф — Еловая Шишка, — сказал он. - Почему ты собираешь шишки?» — «Я их собираю на продажу, чтобы помочь мужу, который очень болен», — отвечала та. — «Ну, тогда ладно, — сказал эльф, — но только смотри не собирай шишки вон под той елью». И он показал ей то дерево.
Женщина пообещала никогда не собирать еловые шишки под этим деревом, но скоро она собрала все лучшие шишки в лесу. Она зашла так далеко в чащу, как только отважилась, но найти ей удалось всего горстку мелких, поломанных шишек. А под той самой елью шишек было много, и были они большие и круглые. Женщина знала, что за них можно выручить хорошие деньги, но помнила о своем обещании. И она положила свою жалкую горстку шишек в фартук и понесла домой. По пути ей снова встретился эльф.
«Как поживает твой муж? — спросил он. — Много ли собрала шишек?» Хотя ответ на этот вопрос он уже знал, потому что наблюдал за ней.
«Ах, не очень хорошо, — сказала женщина, — я еле-еле набираю еловых шишек, чтобы хватило для продажи».
«Вот беда!» — сказал эльф и ушел прочь, а затем скрылся в лесу.
Но вечером, когда женщина пришла домой и высыпала шишки из фартука на кухонный стол, она, к своему изумлению и великой радости, увидала: шишек-то гораздо больше, чем она собрала, все они большие и круглые, да к тому же из чистого серебра! Разумеется, она сумела сбыть их за большие деньги. А муж ее скоро поправился, и стали они жить-поживать да добра наживать.

Украшение в виде эльфа Еловой Шишки

У германских народов еловые шишки были символами фей диких хвойных лесов. Быть может, именно поэтому первая стеклянная елочная игрушка, сделанная стеклодувами из живописной деревушки Лауша, приютившейся в маленькой лощине среди лесистых горных склонов, была в форме еловой шишки.
И еловая шишка, и желудь символизируют плодородие и круговорот жизни. Как говорится в пословице, «Лес из тысячи деревьев заключен в одном желуде».

Всех с праздником!

 

 

Всё время хочу спать. Пытаюсь читать великого Вергилия, бедного Вергилия, которого так бессовестно обругал великий Миллер в своей "Чёрной весне". Пытаюсь читать, а вместо этого засыпаю. И вот -

Воды Тибр укротил, всю ночь бурлившие грозно,
Ток свой быстрый сдержал и смирил шумливые волны,
Тихая, словно в пруду иль в стоячем топком болоте,
Гладь простёрлась реки, не противясь вёсел усильям.
Мчатся быстрей корабли, и рокочут приветливо струи,
Плавно скользит смоляная ель, и волны дивятся,
Берег дивится лесной небывалому зрелищу, видя,
Как на корме расписной сверкает медью оружье...

И не видно и не слышно почти всех моих ПЧ, наверное, они тоже читали Вергилия, и спят...

Сегодня возвращалась домой не по городской части Ломоносова, а другой стороной - пустынными холмами. Точнее, это длинный предлинный вал, по краю которого вьётся тропа, с одной стороны вал, с другой стороны обрыв. Солнце уже село, оставив на горизонте красные всполохи. В небе светила яркая Луна. Было уже совсем темно. Снега у нас нет, и только море совершенно сухой, светлой травы гнёт ветер. И среди этих волн - узкая чёрная змейка тропы. Было так здорово! Ещё были чёрные облака сосен.
Словно я умерла и не заметила, а теперь меня реанимировали. Мои силы прибавились, я ожила.
Я всегда, если у меня нет дел в городе - иду этой дорогой. Хотя получается примерно 50 минут ходу. Но всё равно...

По поводу своей сегодняшней удачи, размещу ка я здесь Генерала.
Генерал. Цой. Кино.
http://www.zshare.net/audio/5773172059b0e5/

Дни Бузины закончились. Солнце нисходит в Аннун. Там оно будет "переплавлено". Период очищения и трансформации. Подведение итогов и появление новых протоформ.

Дремлют ветви в серой мгле,
Мокрый снег туманит дали,
И в безропотной печали
Тихо тает на земле.

В серебристой сонной дымке
Очертания холмов,
И теряется тропинка
От заснеженных домов.

Безначальное сиянье
Разливается в пространстве,
Неба и земли слиянье,
Белоснежное убранство.
***

Профессия следопыта -
Это как раз то что надо.
Бродишь свободно по тропам,
По дорогам и бездорожью,
Читаешь следы прошедших,
Росчерки чьих-то судеб.
***

Солнце прошлого лета
Нам улыбается сладко
В банке с вареньем.
***

Врагу.

1. Последний вздох, на грани горизонта,
    Лучом пронзённая наискосок, лечу,
    И вижу оба мира, оба фронта.
    Довольно. Видеть больше не хочу.

    Падение, удар, и всё застыло,
    Всё замела вчерашняя метель.
    Мой бедный враг, ты нападаешь с тыла,
    Но и тебе не избежать потерь.

    И вот я за чертой, напротив снова
    Мой верный враг, привет тебе, привет!
    Ты ждёшь, один, ты сокрушишь любого,
    Но хочешь видеть сны, а видишь свет.

2. Не стой, мой верный, самый верный,
   Слуга сомнительных высот,
   И благодати эфемерной,
   Твердыню знамя не спасёт.

   Не жди напрасно, время вышло,
   И в пляске сумрачных теней,
   Уже крадутся еле слышно
   Часы - осколки прежних дней.

   Надежды тщетны. Неизбежен
   Конец. Оставь свои мечты,
   Вон знаменосец пал, повержен,
   А знаменосец - это ты.
   ***
 

© Е.Машкова.

Спящий в ножнах
(крис – национальное оружие Юго-Восточной Азии)

Кинжал невелик - длина от кончика кинжала до рукояти составляет от пятнадцати до шестидесяти сантиметров (редко – до ста), ширина клинка, резко увеличивающаяся к рукояти – от пяти до восьми.

Рукоятка (восемь – десять сантиметров длиной) резная, изогнута посередине. Рисунок на рукояти обыкновенно изображал Гаруду – мифического царя птиц, ракшасу – злобного демона, змею, орла, бойцового петуха. Клинок причудлив, изогнут волнами, число их – всегда нечетное. Обычно волн пять или семь, но прославленные крисы имели от девятнадцати до тридцати одной волны. Благодаря этим волнам-выступам, крис наносил поистине сокрушительную рану. Мало того, что рана была и глубока, и широка – выступы оставляли множество порезов, рана загнивала. К тому же, на лезвие часто наносили яд – например, ядовитую смолу дерева анчар. Устье ножен тоже смазывали ядовитой смолой.

Однако же слава криса связана не только с его реальными боевыми свойствами, но и с магическими. Число выступов на клинке имеет определенное ритуальное значение. Три – это три языка пламени, пять напоминают о пятерых братьях-пандавах из «Махабхараты», семь символизируют гору, холм или подземный мир, девять связываются с пещерой или воротами. Крис без волн – «крис сапукал» - символизирует единство, власть и богатство.

Иным знаменитым крисам приписывались возможности самостоятельно сбрасывать ножны, стонать в ножнах, предупреждая владельца об угрозе или измене; лечить раны и рассекать огонь, пропуская через него героя; испускать из лезвия воду; летать по воздуху, преследуя жертву; сражать противника одним касанием или убивать, поражая его след. Считалось, что это оружие имеет не только свою душу – оно хранит глубоко в металле и дух своего хозяина.

Некоторые крисы, напротив, имели репутацию проклятых, способных убить владельца. Для некоторых специально вели счет жертв, причем весьма именитых – в частности, только крисом могли убить коронованную особу, применение другого оружия для цареубийства считалось бесчестным по отношению к жертве.

Проклятыми так же считались крисы, из так называемого «отравленного металла». Секрет такого криса крылся в мастерстве кузнеца, виртуозно сворачивающего в жгут сотни (?!) тоненьких полосок превосходной стали и пористого кричного железа, и из этого слоёного «пирога» выковывали клинок. После оружие долго вымачивалось в смеси ядовитой смолы и масел. Проникая глубоко в мельчайшие поры, отрава пропитывала клинок на долго.

Несколько таких крисов хранятся в Италии, в частных коллекциях.

В прежние времена крисы изготавливали из метеоритного железа. Природный никель, содержавшийся в нем, образовывал «муаровые» узоры на клинке. Такие древние крисы называются «маджапахит». Затем клинки делали пластинчатыми, слоистыми, с золотой или серебряной насечкой. Клинок криса должен быть выкован по крайней мере из двух сортов металла. Хорошим считается тот, который сплавлен не менее чем из семи. Кузнецы, изготавливавшие крисы, верили, что за их работой наблюдают духи. Клинок ковался с молитвами, обращениями к предкам.

Проверка пригодности криса для владельца осуществлялась таким способом: на ось лезвия под крестовину накладывался большой палец правой руки, затем – левой, и так – поочередно. Если ширина последнего пальца совпадает с концом лезвия – клинок должен быть счастливым. Старые мастера могли определить качество криса по его виду, запаху, звуку металла.

 

Продолжаю давать ссылки на сайты, посвящённые холодному оружию.
Это ссылка на сайт Тульского музея холодного оружия.
http://www.arms-museum.tula.ru/exposition_new/2.html

На фото сабля офицерская, Франция, XIXв.

Нам опять отключают электричество. С раннего утра до вечера. И так обещают издеваться до конца года. У меня отопление и плита всё на электричестве. Спрашивается: что мне остаётся от благ цивилизации? Горячей пищи нет, отопления нет, света и всего такого нет. Есть ванна и туалет. В ванной горячая вода тоже завязана на электрокотёл. Значит, остаётся туалет. Всё. Ухожу жить в пещеру. Буду умываться дождиком и делать все свои дела на жёрдочке, как птичка.

Немного изменяю своему правилу не размещать тут своих работ, и вот они - сканированные жёлуди, которые я расписала и подарила друзьям на Рождество. Они дошли немного раньше срока, я уж думала, что почта как раз до Рождества будет копошиться. Но нет, они уже в надёжных руках моих друзей!))
Строго не судите, это не работа, а просто такая игра - рисовать на желудях.
В реале жёлуди намного меньше, чем на изображении.  Не люблю увеличений,  от этого  изображение выглядит грубее, чем на
самом деле, но без увеличения тоже не обойтись.

Утром Финн с остальными фениями пришел на Белый берег и встал на горе.
- Мой отец Финн, - попросил Ойсин, - позволь нам сразиться со всеми чужеземцами сразу.
- Неразумное ты говоришь, потому что чужеземцев слишком много и мы не справимся с ними. Но каждый день мы будем посылать сына короля или вождя против королей, равных им по рождению. И первым делом пусть они окрасят руки кровью короля или вождя, тогда их воины не будут хвастаться силой. Кто сегодня вызывает на бой чужеземцев?
- Я, - ответил ему сын Кубана, вождь фениев из Мунстера.
- Нет, - попросил его Финн, - не ходи, потому что не было мне знака твоей удачи, а я не посылаю воинов на смерть.
- Не говори так, - возразил ему сын Кубана, - потому что за все сокровища на земле не откажусь я от битвы. Мунстер чужеземцы грабили первым, и я не могу не отомстить им за обиду.
- Горе нам, - вздохнул Финн. - Кто бы ни вышел сегодня против тебя, вы оба падете в бою.
От сына Кубана вызов сделал Глас, сын Дремена, и ответил на него король Греции. Он сошел на берег и долго бился с героем-фением, пока не пробил ему грудь и спину тяжелым копьем. Но и сын Кубана не остался в долгу. Он пробил грудь королю Греции своим позолоченным копьем, и они упали рядом, лицом к лицу.
- Горе мне! - вскричал Финн. - Умер сын Кубана. Никто не уходил из его дома без подарка. А тот, кто мог жить в моем доме или в доме верховного короля Ирландии неделю, у него жил целый год. Позовите ко мне Фолламайна, его сына! Пусть возьмет он имя отца и займет его место среди фениев!
Наутро Финн спросил:
- Кто сегодня вызывает на бой чужеземца?
- Я, - ответил Голл Гарб, сын короля Олбина и дочери Голла, сына Морне,
Он облачился в доспехи и вышел против трех королей и их трех отрядов из земли восходящего солнца на востоке. Голл Гарб бросился на воинов, рубил и колол их без счета, и многие пали, а еще больше ослепло навсегда, прежде чем взмолились воины, прося Голла Гарба о передышке. Он опустил меч и копье, а они выдали ему трех королей, чтобы он пощадил остальных.
- Кто сегодня вызывает на бой чужеземцев? - утром спросил Финн.
- Я, - ответил ему Ойсин, - и со мной вожди сыновей Байскне, потому что мы делили между собой все самое лучшее, что только есть в Ирландии, и мы должны первыми защищать ее.
- Я отвечу на твой вызов, - сказал король Франции, - потому что я здесь из-за Финна. Он увез от меня жену, и сначала я убью его воинов, а потом и его самого. Если срубить ветки, то потом нетрудно свалить дерево.
На восточном краю Белого берега воткнули в землю свои шелковые стяги и сошлись лицом к лицу король Франции и Ойсин. Обнажили они мечи и вступили в смертельный бой. Не раз стонал Ойсин от боли, но сумел отплатить королю, и великий страх одолел короля, такой страх, какой нисходит на табун лошадей от удара грома, и бежал он от Ойсина, бежал быстрее, чем летит ласточка, не касаясь ногами земли, и ни разу он не остановился, пока не оказался в Гленн-наТеалт, что значит Долина Безумных. С тех пор каждый, кто лишался разума, бежал в ту долину, и любой безумный ирландец за день добирался до нее.
Закричали-запричитали чужеземные воины, когда увидели, как он бежит прочь от них, а фении обрадовались.
Наступила ночь, и Финн сказал так:
- Невесело сегодня королю Всех Земель. Думается мне, не даст он нам выспаться. Кто будет нынешней ночью дозорным?
- Я, - сказал Ойсин, - с теми, кто днем сражался со мной бок о бок, потому что нетрудно нам служить Ирландии и днем, и ночью.
Они пошли к морю.
В это самое время король Всех Земель говорил своим королям и вождям так:
- Похоже, днем отвернулось от нас счастье. Попробуйте ночью наверстать упущенное. Поднимайте своих воинов и идите против фениев Ирландии.
Встали девять сынов Гарба, короля моря Ихта, все кузнецы, и с ними шестнадцать сотен воинов сошли на берег, лишь Долар Дурба, самый старший из них, остался на корабле. Но они не застали врасплох сынов Байсне. До утра бились фении с чужеземцами, и никто не уцелел в том сражении, кроме Ойсина и одного из сынов Гарба. Сходились они лицом к лицу, и выбивали мечи друг у Друга, и схватывались врукопашную. И если бы кто пришел с востока или с запада, было бы ему на что посмотреть. В конце концов чужеземец неожиданно прыгнул на Ойсина и поволок его в море, потому что был он искусным пловцом и думал, будто легче ему будет справиться с Ойсином среди волн. Ойсин же подумал, что недостойно его отказывать сопернику в выборе места. И бились они, стараясь утопить друг друга, пока не оказались на чистом песке в открытом море.
Фении же места себе не находили, глядя, как тяжело приходится Ойсину.
- Вставай, Фергус Сладкогубый, - сказал наконец Финн, - восхвали моего сына и подбодри его.
Фергус подошел к самому морю и сказал так:
- Храбро бьешься ты, Ойсин, и все чужеземцы смотрят на тебя, и все ирландские
фении. Покажи же себя, ибо не было еще случая, чтобы, поглядев на тебя, не отдала тебе свою любовь дочь короля или жена героя.
Ойсин приободрился, пробудилась в нем ярость, обхватил он своего врага, уложил его лицом вверх на морское дно и не дал ему подняться, пока жизнь не покинула его. А потом он вытащил его тело на берег, отрубил ему голову и принес ее фениям.
Великая печаль и великая ярость завладели Доларом Дурбой, старшим из сыновей Гарба, который оставался на корабле, и он поклялся великой клятвой, что отомстит за братьев.
- Я один буду каждый день сходить на берег, - сказал он верховному королю, - и убивать по сто воинов, пока не убью всех до одного воинов Ирландии. А если подвернется мне под руку кто из твоих воинов, то и его я тоже убью.
Наутро Финн спросил, кто пойдет сражаться.
- Я пойду, - ответил ему Дубхан, сын Донна.
- Нет, - возразил Финн. - Пусть пойдет кто-нибудь другой.
Однако Дубхан не послушался его, сам пошел на берег, и с ним сто воинов. А там его уже ждал Долар Дурба, который заявил, что сразится один со всеми. Громко смеялись над ним воины Дубхана, пока Долар Дурба не бросился на них и не убил их. Сам же он остался целым и невредимым, и даже ни одной царапины не было на его теле.
Расправившись с фениями, Долар Дурба взял палочку и мяч, подкинул мяч и поймал его в воздухе палкой, а потом еще раз подкинул и еще раз поймал, и ни разу мяч не коснулся земли, а потом ударил по мячу правой ногой, так что он взлетел высоко в небо, а потом левой ногой, и много раз бросал его из конца в конец берега, и бегал за ним, ни разу не дав мячу коснуться земли.
Долго Долар Дурба расхаживал по берегу, похваляясь победой и насмехаясь над мужами Ирландии, а на другой день он вновь вызвал ирландцев на бой и вновь убил сто воинов, и так продолжалось много дней.

Сын короля Улада

Слухи о великой битве достигли Улада, и сын короля, которому исполнилось всего двенадцать лет, но который был самым пригожим юношей в Ирландии, сказал отцу:
- Позволь мне пойти на помощь Финну, сыну Кумала, и его воинам.
- Ты мал летами и слаб, и слишком нежные у тебя кости, чтобы тебе сражаться наравне с мужами.
Однако юноша не отставал от отца, и пришлось королю запереть своего сына и приставить к нему двенадцать сторожей, его названых братьев.
Рассердился тогда юноша и сказал своим названым братьям так:
- Мой отец в юности прославил свое имя великими подвигами. Так почему он мешает сыну сделать то же самое? Помогите мне, и я до конца дней буду вам другом.
Так он говорил с ними и просил их, пока они не согласились вместе с ним бежать к Финну и фениям. Дождавшись, когда король заснет, они отправились в дом, где хранилось оружие, и каждый взял себе щит, и меч, и шлем, и два копья, и двух гончих щенков. Потом они покинули Улад, прошли Коннахт, Каил-ан-Хосанма, что значит Защитные Леса, названные так в честь всех избранных королей и мудрых бардов, а потом через Сиарайге вышли к Белому берегу.
На Белом берегу они оказались как раз, когда Долар Дурба похвалялся своими победами перед мужами Ирландии. Ойсин уже поднялся со своего места, чтобы идти и биться с ним, потому что ему было легче умереть, чем сносить избиение фениев. Все воины, и мудрецы, и музыканты, и барды заплакали, не зная, как остановить его.
В это время сын короля Улада подошел к Финну и почтительно приветствовал его, и Финн спросил, кто он и откуда.
- Я - сын короля Улада и пришел сюда с моими двенадцатью назваными братьями, чтобы сражаться с чужеземцами.
- Добро пожаловать, - ответил ему Финн.
Тут вновь послышалась неумеренная похвальба Долара Дурбы.
- Кто это? - спросил сын короля Улада.
- Чужеземец, который вызывает на бой сто фениев.
После этих слов Финна двенадцать названых братьев сына короля Улада, не говоря ни слова, спустились на берег.
- Ты еще мал и тебе не справиться со взрослым мужем, - сказал Копан сыну короля Улада.
- До сегодняшнего дня мне не приходилось встречаться с фениями, но я знаю тебя, Конан Маол, и знаю, что ты ни разу еще не сказал никому доброго слова. Посмотри, испугаюсь ли я чужеземца, потому что я собираюсь биться с ним.
Финн удержал юношу за руку и стал отговаривать его, но опять вмешался Конан, который сказал так:
- Многих мужей положил Долар Дурба, и среди них не было ни одного, кто не мог бы справиться с таким, как ты.
Услыхав это, сын короля Улада разозлился и от злости высоко подпрыгнул, как раз когда Долар Дурба вновь заорал во всю мочь.
- Что он кричит? - спросил сын короля Улада.
- Он убил двенадцать твоих названых братьев и зовет еще воинов биться с ним, - ответил Конан.
- Горе мне! - вскричал сын короля Улада.
Одним прыжком он оказался против Долара Дурбы, и при виде него громко рассмеялись чужеземцы на кораблях, решив, что у фениев не осталось больше мужей и пришел им конец, если пускают они мальчишку против героя. От насмешек только рассвирепел сын короля Улада и храбро пошел на Долара Дурбу, нанеся ему множество ран, прежде чем он успел опомниться от неожиданности. Долго они бились. Когда от щитов и мечей остались одни обломки, они стали биться на кулаках и бились, пока их обоих не накрыла волна. Великая печаль сошла на оба воинства.
Когда утром море отступило, обоих героев нашли не разжавшими смертельного объятия, разве лишь Долар Дурба лежал внизу, а сын короля наверху. Так все узнали, что он одолел чужеземца. Фении похоронили сына короля Улада, положили на могилу камень и оплакали его как полагается.
Сын верховного короля Финн сказал, что вызовет на бой Дайре Донна, короля Всех Земель, однако Кайльте попросил его подождать, потому что он сам хотел биться с врагами. Финн согласился при условии, если он найдет довольно воинов идти с ним. Он послал с ним сто воинов, и Ойсин тоже послал сто воинов, и так же поступили остальные вожди.
Вызов Кайльте принял сын короля Великой равнины. Когда они бились, к берегу пристали еще корабли, и Финн решил, что они пришли на помощь чужеземцам.
На это Ойсин сказал ему:
- Редко ты ошибаешься, Финн, но на этот раз ошибся. Разве ты не узнаешь наших друзей Фиахру, сына короля бретонских фениев, и Дуабана Донна, сына короля Туатмумайна, с воинами?
Сойдя на берег, герои увидели, что клонится долу стяг Кайльте, и поспешили ему на помощь. Ни один чужеземец не ушел от их мечей, ни сын короля, ни его воины.
- Кто сегодня на страже? - спросил Финн.
- Мы, - ответили девять Гарбов из Слиаб Мис, из Слиаб Куа, из Слиаб Клайр, из Слиаб Крот, из Слиаб Муис, из Слиаб Фуат, из Слиаб Ата Мойр, из Дун Кобайр и Данделгана.
Еще не кончилась ночь, как вышли против них воины во главе с королем Дрегана. К утру никого не осталось в живых, кроме трех Гарбов и короля Дрегана, но и они полегли все.
Так продолжалось день за днем, неделя за неделей, и много было потерь с обеих сторон. Когда Фергус Сладкогубый увидел, сколько убито фениев, он попросил позволения покинуть поле боя и отправился в Тару к верховному королю Ирландии. Фергус обо всем сказал ему, и задумался верховный король, а потом ответил так:
- Хорошо, что Финн на страже Ирландии, но нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять мертвую свинью, или оленя, или лосося из страха перед фениями, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы перейти из одного королевства в другое, не получив позволения от Финна, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять себе жену, не узнав прежде, не возлюбленная ли она фения. Слишком часто Финн поступал несправедливо с ирландцами, и для нас будет лучше, если победят чужеземцы, а не Финн.
Тогда Фергус пошел на луг, где играл со своими сверстниками сын короля.
- Нет от вас помощи Ирландии, - сказал ему Фергус. - Почему ты играешь туг, когда чужеземцы хотят захватить твою страну?
Он долго уговаривал и стыдил его, пока юноша не бросил мяч и не пошел по Таре, собирая мужей на великое сражение. Тысяча и двадцать воинов, не испросив позволения у верховного короля, двинулись в направлении Белого берега. Фергус поспешил сообщить Финну о приближении воинства сына верховного короля Ирландии, и все фении поднялись со своих мест, приветствуя юношу.
Финн сказал ему так:
- Не ждали мы тебя, юноша, в дни битвы, когда не поют барды, не звучит музыка и жены не дарят нас своим присутствием.
- Не ради игр" пришел я сюда, - ответил сын верховного короля.
- Нет у меня обычая позволять не видавшему битв юноше идти в сражение. Не хочу быть виновным в твоей гибели.
- Клянусь, я буду биться и без твоего позволения.
Фергус спустился к морю, чтобы от имени сына верховного короля вызвать на бой чужеземцев.
- Кто ответит на вызов? - спросил король Всех Земель своих воинов.
- Я, - сказал Клайгех, король Керды.

Он сошел на берег, и с ним три красных отряда. Когда сын верховного короля встал против них, его воины сказали ему:
- Держись, потому что фениям все равно, кто одолеет в битве - ты или чужеземцы.
Услыхав это, сын верховного короля бросился в самую гущу чужеземных воинов и вскоре перебил всех вождей. Тогда разъяренный Клайгех сам вышел к нему, и они долго бились, пока наконец не взял верх сын верховного короля и не отрубил голову своему врагу.

Король Лохланна и его сыновья

День за днем бились фении, и в конце концов Финн сказал Фергусу Сладкогубому так:
- Узнай, Фергус, сколько еще осталось фениев, способных к битве.
Фергус пересчитал воинов.
- У нас остался один отряд фениев, но каждый воин если не справится со ста врагами, тридцатью или девятью, то уж с тремя справится наверняка.
- Если так, то иди к королю Всех Земель и вызывай его на бой.
Фергус спустился к морю, поднялся на корабль и нашел короля Всех Земель на ложе, внимающим игре на арфе.
- Долго ты спишь, король Всех Земель, - сказал Фергус. - Но не буду стыдить тебя, потому что ты спал в последний раз. Фении ждут тебя на берегу.
- Не думаю, чтобы среди них нашелся воин, достойный меня. Сколько всего осталось фениев?
- Один отряд. А сколько у тебя отрядов?
- Тридцать пришли со мной и двадцать пали от рук фениев. Но десять отрядов еще остались; А еще у меня есть восемь героев, которые могли бы покорить все земли, окажись они моими врагами. Это я сам, Конмайл, мой сын, и Огармах, дочь короля Греции, с которой никто не сравнится в бою, кроме меня, и Финнахта Зубастый, главный в моем доме, и король Лохланна, Кайсел Клумах Украшенный Перьями с тремя сыновьями, Тохой, Форне Широкоплечим и Монгахом Морским.
- Клянусь клятвой моего народа, - сказал король Лохланна, - если кто выйдет прежде меня и моих сыновей биться с фениями, мы вовсе не будем биться.
- Я буду биться один, - сказал Форне, самый младший сын короля Лохланна.
С этими словами он облачился в доспехи и вышел к фениям Ирландии, держа по красному мечу в обеих руках. Многих положил он, и узким стал берег от мертвых тел.
Увидел это Финн, и тяжело стало у него на сердце в предчувствии смерти, поэтому постарался он ободрить фениев. А потом поднялся со своего места Фергус Сладкогубый и сказал так:
- Горе вам, фении! Тяжело вам сегодня защищать родную Ирландию! Так и один муж отберет ее у вас, потому что вы похожи не на храброе воинство, а на стаю пугливых птиц, что прячутся под кустом от ястреба. Все вы хотите, чтобы вас защищали Финн, и Ойсин, и Кайльте, а сами вы разве не умеете биться?
- Клянусь, - отозвался Ойсин, - ты сказал правду. Ни один из нас не старается отличиться.
- Ни один не старается отличиться, - согласился с ним Фергус.
Ойсин громко вызвал на бой сына короля Лохланна.
- Выходи, сын Лохланна, я буду биться с тобой.
- Клянусь, тебе недолго осталось жить.
Сошлись они лицом к лицу, и вскоре всем показалось, что сын короля Лохланна одолевает Ойсина.
- Клянусь, бард, - сказал Финн Фергусу Сладкогубому, - напрасно ты послан моего сына против чужеземца. Вставай теперь, хвали его, чтобы взыграла в нем сила.
Фергус спустился на берег и сказал так:

- Ойсин, стыдно фениям смотреть, как ты бьешься сегодня, а ведь смотрят на тебя много гонцов и конюших от дочерей королей и вождей Ирландии.
Приободрился Ойсин и пронзил копьем грудь Форне, сына короля Лохланна, а потом возвратился к отцу и фениям.
Громко кричали чужеземцы, оплакивая Форне. Рассвирепели его братья. Несправедливым показалось им, что он пал от руки фения. И Тоха, средний сын короля Лохланна, сошел на берег, чтобы отомстить ирландцам. Он бросился в самую гущу воинов, разя всех направо и налево, пока они не расступились и он не оказался лицом к лицу с сыном Лугайда. Долго бились два героя. Погнулись у них мечи, сломались копья, и потеряли они свои позолоченные щиты. В конце концов поднатужился сын Лугайда и разбил мечом меч врага, а потом ударил еще раз и рассек надвое его сердце. Довольный и гордый возвратился он к фениям.
Тогда сошел на берег первенец короля Лохланна, Монгах Морской, и с ним поднялись все отряды чужеземцев.
- Остановись, король Всех Земель, - сказал он, - потому что прежде я должен отомстить за моих братьев.
Он встал на берегу, держа в руке цеп с семью железными шарами и пятьюдесятью железными цепями с пятьюдесятью яблоками на каждой цепи и пятьюдесятью смертельными колючками на каждом яблоке. Он бросился в самую гущу фениев, никого не оставляя в живых на своем пути, и великий стыд охватил сына бретонского короля. Он попросил:
- Иди сюда, Фергус Сладкогубый, и восхваляй меня, пока я не начну биться с чужеземцем.
- Мне нетрудно хвалить тебя, - отозвался Фергус. Два героя сошлись лицом к лицу, и смотрели друг на друга, и говорили гордые слова, а потом Монгах занес над головой руку с цепом, чтобы ударить им сына бретонского короля, но тот отпрыгнул в сторону и сам ударил его мечом, отрубив сразу обе руки, а потом ударил еще раз и разрубил его пополам, но когда Монгах падал, одно из его железных яблок попало в рот Фидеху, и пробило ему череп, и вышло у него из затылка, и два героя легли на землю ногой к ноге и лицом к лицу.
Потом сошел на берег сам король Лохланна, Кайсел Украшенный Перьями. В руке у него был щит, но не простой, а выкованный кузнецом-фомором, от которого исходило красное пламя. Даже если его опускали в море, он все равно не переставал гореть. А когда Кайсел надевал его на руку, то никто не мог приблизиться к нему.
Еще никогда не убивали столько фениев в один день, как в тот полдень, когда языки пламени от щита Кайсела дырявили тела воинов-ирландцев и они сгорали, будто высушенный дуб. И никто не мог никому помочь, потому что, коснувшись рукой горящего щита, нельзя было не загореться самому. Великая беда пришла к фениям.
И Финн сказал:
- Поднимите руки, ирландские фении и трижды громко назовите того, кто пойдет биться против чужеземца.
Рассмеялся король Лохланна, услыхав, кого прочат ему в соперники, а Друимдерг, внук вождя уладских фениев, уже был рядом и пронзил его смертоносным копьем, которое называли Кродерг, что значит Красная Дыра, и которое переходило от отца к сыну. Не найдя ни одного открытого места на теле короля Лохланна, Друимдерг бросил копье, целясь ему в открытый рот, потому что он в это время смеялся над фениями. Упал король Лохланна, и его щит упал на него, перестав гореть. Друимдерг отрубил ему голову и долго потом похвалялся своей победой.

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Л. Володарской.

Продолжение следует.

А они растут.) Уже не только глядят голубыми глазёнками, но уже есть и острые зубки и ушки совершенно кошачьи. Вот они какие:
Продолжение в комментариях.

Мне посчастливилось прочитать часть книги Виктора Розова «Удивление перед жизнью». К сожалению, она досталась мне на совсем маленький срок, и всю я её прочитать не успела. Однако…

Однако книга произвела на меня очень сильное впечатление.

Вот, пожалуй, я представлю здесь небольшие отрывки из главы «Я счастливый человек».

Речь идёт о ВОВ, Розов получил смертельное ранение в первом же бою, который он смог описать так, что этого достаточно вообще.

Итак:

«Госпиталь. Чего только я там не видел, чего только не испытал! Нет, не только мук и страхов. Сколько там было хорошего, радостного, необыкновенного! Даже в палате смертников, где я пролежал целый месяц.

Скверная палата, тёмная, тесная, сырая, да и окна выходили в кирпичную стену двора-колодца. Может быть, и верно решило начальство госпиталя: чего, мол, им, всё равно временные клиенты, оставим лучшие комнаты для выздоравливающих.

Каждый день два-три покойника, но кровати не пустовали ни часу. Вынесут одного – волокут новых. Большинство без сознания, в бреду. Я не бредил, но и не спал, только два-три часа под пантопоном. Слушал чужой бред, чужое хрипение, зубовный скрежет. Один мальчик, совсем ребёнок, лет двенадцати, от силы – четырнадцати, всё пел, день и ночь, двое или трое суток. Пел песни одну за другой. Нежно, бархатисто, чисто. Голосок прекрасный, и слух безукоризненный. Пел в бреду. Так и умер, не приходя в сознание. Песенка оборвалась, и что-то растаяло в воздухе. Я ждал, не возобновится ли пение, ждал час, два. Нет. Спросил сестру: что, мальчик умер? Она кивнула. Пел, как наверное, поют ангелы на небесах. Да он уж и на земле был ангелом. Убежал в партизаны и был убит.

Но я же хотел написать о радостном. Впрочем, и этот мальчик – радость. Я слушал его святой голос.

В этой палате, в этом сером предсмертии, я просил книгу и, установив её на грудь перед глазами, читал вслух «Пиковую даму», «Дубровского». И, представьте себе, те, кто был в сознании, слушали. Слушали внимательно, серьёзно. Там, где есть хотя бы последнее дыхание жизни, она шевелится.»

«Много было в госпитале  странного на взгляд жителей мирных лет.

Привезли новенького, положили напротив меня. Фамилия – Соловей. Ленинградец. У него оторваны обе руки и обе ноги. Парень без передышки кричал благим матом, срывал зубами бинты с култышек рук, требовал, чтобы его отравили. Орал и бесновался долго. И в палате начался ропот:

- Заткнись!

- На кой чёрт нам его подсунули!

- Несите его отсюда!

- В коридор выставите, уберите к лешему!

Просто лежачий бунт.

И выставили в холодный коридор. Вечером внесли обратно. Тихого, вялого. Он ещё два дня негромко упрашивал прикончить его, но потом перестал, смирился.

Может быть, скажете – жестоко гнать из палаты такого, бессердечно? Это не жестокость, это война. Это люди с особым состоянием души.

Я мог неторопливо с аппетитом есть манную кашу, а рядом на койке закрывали простынёй умершего соседа. Под простынёй обрисовывался его нос, живот, кончики ног. А я ел вкусную сладкую манную кашу. С аппетитом.

Опять скажете: чёрствость, эгоизм, одеревенение естественных чувств? Нет, не эгоизм, не чёрствость, не одеревенение. Это сила жизни…

Я изучал в госпитале немецкий язык и вёл обширную переписку с друзьями. Нет, этот год в жизни не был потерянным годом. Никогда, ни одной секунды не надо терять, ожидая завтра. Надо жить сегодня, сию минуту, секунду, мгновение. В этом преодоление страдания и радость бытия. Сей миг!..»