Первая часть: http://eldisblog.com/post114572596/

Вторая часть: http://eldisblog.com/post211992157/

О падениях.

В этом отрывке я расскажу о том, как мы падали.

Все мы почему-то не можем удержаться от смеха, видя как падает кто-нибудь (главное не мы), словно это программа в нас такая. Кто может не смеяться, глядя как Чарли Чаплин шлёпается на ровном месте, а то и над обрывом! Упал человек, ну что хорошего? И всё равно смешно :)

Но то что чувствует тот кто падает, и тот кто смотрит — две большие разницы.

Помню, когда мне было лет 11 купили мне белые брюки такого покроя, который можно было бы назвать чуть ли не джинсами. Да ещё с заклёпками! В те времена это было ещё как круто! У меня — и белые почти джинсы... И вот я их в первый день одела и пошла в магазин. Дорога наша и в школу и в магазин проходила через пустырь, где почва была глинистой и в дождливую погоду скользкой. Обычно проходя там каждый день туда-обратно из года в год я никогдашеньки не падала. Но тут... В белых этих брюках... Я шлёпнулась прямо в самую глинистую лужу.

На другой день к нам в гости пришли одноклассники брата, мальчики очень на мой взгляд взрослые, красивые, интригующие (все мы знали друг друга ещё с тех времён, когда в войнушку играли на стройке). Но теперь то все мы подросли и повзрослели, особенно они, будучи все меня старше. Собрались все в комнате, и моя бабушка — человек, не упускающий не единого случая посмеяться - первым же делом принялась рассказывать всем как я плюхнулась в новых белых брюках в лужу, при том рассказывала так комично, что все хохотали до упаду. О каково было моё отчаяние!!! «И чего они все к нам именно сегодня то притащились, теперь конечно...»- думала я, отсиживаясь на кухне))

Теперь мне и самой уже смешно вспоминать те дни, когда мы могли так добродушно смеяться над такими вещами.

Зимой как то наш класс возили на экскурсию. Как полагается в музее, все мы там порядочно наорались и набесились, и счастливые от того возвращались домой по тому же самому полю. Кругом снег-лёд. И тут наш отличник, мальчик с немалым самолюбием, замахал вдруг руками и ногами, и проделывая немыслимые антраша, с выпученными глазами шлёпнулся в снег.

Мы замерли.

Он встаёт, отряхивается, и с важным видом говорит: «чуть не упал».

Тут мы все уже и сами чуть не попадали от смеха...

А ветер воет, подгоняет нас по скользкому льду. А мы смеёмся...

И вот мы растём, растём, и падаем порой на пути, кому как дорога выпала.

Нам 14 лет. Мы — это я и моя подруга. Август, скоро в школу, но время ещё есть. Родители моей подруги пригласили меня к ним на дачу с ночёвкой, обещали свозить в лес за грибами.

Мы с подругой вечером погуляли, порадовались возможности вот так побыть вместе, она водила меня по своим «заветным» местам, мы веселились, смеялись. Потом был дождик, потом солнышко... На ночь нас расположили в сарайчике, но заснуть не получалось. Ты не спишь? И я не сплю... И мы вышли на улицу смотреть на звёзды. В ту ночь почему-то невозможно было уснуть, а небо такое огромное, звёзд — бесчисленные мириады! Мы словно сливались с небом, и с мокрой в ночи травой, с чёрными силуэтами изгибающихся сосен, мы — маленькие женщины, уже почувствовали ту особенную связь с природой, планетой, которую имеют все женщины от роду. И хотя мы были сущими ангелочками, ничего не знавшими о сексе (теперь то наверное девочки всё уже знают и в 8 лет), в нас уже происходило какое-то пробуждение женского начала. О сеске мы не знали и много чего ещё не знали, и пожалуй, всё же отставали в этом от некоторых сверстниц, но ущерба от этого не ощущали. Нам было хорошо, легко на душе. Подруга моя — девочка очаровательная, нежная, с прекрасными белокурыми волосами, голубыми глазами, фарфоровой кожей и улыбающимся всегда ярким ротиком. Такой я её запомнила в тот день.

Но вот уже скоро рассвет, из дома вышла мама подруги и сказала, что пора собираться. Мы уселись в машину, за рулём — мама подруги, с нами ещё сосед — пожилой мужчина, заядлый грибник, как я поняла. И мы поехали. Лови нас ветер!

Мы с подругой сидели на задних сидениях и смотрели в окно на узкое шоссе на возвышении и по обеим сторонам лес. Я вертела головой как могла, рассматривая лес, туман, стелющийся над землёй, на мокрую от тумана дорогу, убегающую назад, и с справа летящую, и слева плывущую... и наконец, затихла, зачарованно глядя на огромное рыжее солнце, пляшущее сквозь лесное кружево из елей, сосен и берёз. Оно взошло — яркое, тёплое, такое близкое, что казалось, можно дотянутся рукой.

И вот минута — и мир перевернулся. Резкий поворот: нас занесло на скользком шоссе. Попытки вырулить заканчивались худшим, всё происходило мгновенно, и одновременно замедлилось. Словно что-то сгустилось вокруг нас, сделав пространство и время тягучими и свинцовыми, это была такая сила и тяжесть, которую я внутренне ощутила как смерть. Это была неописуемая сила неотвратимости. Время замедлилось и у меня перед глазами за один миг пронеслась вся жизнь. Небыло страха, суеты, было лишь острое чувство сожаления. Мама, папа — не вернуть. И вот наконец это тяжёлое и тягучее со страшным лязгом разбилось вдребезги. Это я выбила головой стекло и на время моё сознание отключилось. Но моё тело продолжало падение, я вывалилась из машины и мы все покатились вниз с дороги к лесу. И была пустота. А потом я ощутила счастье. Без имени и тела, я была, я ощущала лишь одно: жизнь. Я словно находилась в субстанции полноты, покоя и радости, которая даёт одно лишь общее знание: что это жизнь. Пожалуй, это были самые счастливые минуты в моей жизни, хотя я не знаю сколько именно их прошло таким образом, много ли или мало. Потом я стала видеть, но не осознавала что это такое. А это были механизмы, металлические части чего-то целого. Потом я почувствовала, что на меня сверху что-то капает — это капали бензин и кровь. Я оказалась ровно под машиной, стоящей наклонно, приподнимаясь одной стороной ровно на столько, чтобы я там поместилась. И сознание вернулось ко мне, я всё поняла: и где я нахожусь, и кто я, и что случилось. Я услышала крики людей. Описать не могу, как мне не хотелось возвращаться, вылезать из-под машины...Первая попытка была неудачной, я с трудом вытянула ступню из-под придавившего её колеса, но придавило оно меня ровно на столько, чтобы не повредить сильно. Я вылезла на свет и увидела жуткую картину: на траве сидела моя подруга. Волосы её были красными, в красной куртке, ещё более красной чем она была изначально, с красным лицом, закрытым красными руками, и под ней красная трава. Всё это была кровь. Из машины раздавались крики и я увидела там нечто, что не смогла запомнить. Я поняла, что не смогу никому помочь.

Мимо наверху шли машины, но редко пока ещё. Я стала карабкаться вверх, на шоссе. Там я стала пытаться остановить какую-нибудь машину, чтобы кто-то из взрослых нам помог. Но ни одна машина не останавливалась. Отчаявшись, я побежала следом за одной из неостановившихся машин. И тогда они остановились, это была семья дачников.

Помню, что удалось достать грузовик типа хлебного, нас туда погрузили. Как кричала мать моей подруги!..

Нас привезли в местную поселковую больничку. Я сказала, что у меня всё нормально, сосед на вид не пострадал вообще. Подругу и её маму унесли. Я осталась одна, в незнакомом месте и без денег, не имеющая никакого опыта ни в чём, домашняя девочка. Как у меня всё болело я узнала на много позже! А порезы мои были неопасные, небольшое сотрясение мозга.

Тут появились ГАИшники. Они сказали, что нужно чтобы кто-то из нас с ними поехал на место аварии для опознания для протокола. Почему-то выбрали меня, не соседа. Поехали на ГАЗике. Приехали: там народ разбирал вещи и машину — кто что смог ухватить. Не смущаясь лужами крови и явным бедственным положением пострадавших, люди мародёрствовали по полной программе. Да, те самые советские граждане, о которых теперь принято вспоминать с таким умилением — обобрали до нитки всё, все вещи, уцелевшие зап. части, всё что только можно.

Так я в первый раз по-настоящему столкнулась с человеческой всеядностью и алчностью.

Я увидела несколько поломанных (не толстых) деревьев, это мы так падали!

Но надо было куда-то деваться. Ни кто в больнице и среди ГАИшников мне не предложил помощи, а я, увы, будучи слегка диковатой по натуре, не просила и не спрашивала, я только смотрела на них. ГАИшники были в настроении, смеялись над тем как быстро разобрали машину. Наконец, сосед сказал, что собирается идти на станцию чтобы ехать назад на поезде, и что если я хочу — он возьмёт меня с собой. Мы поехали. И вот тут я наконец его рассмотрела, увидела: он сидел передо мной и трясся. Не только руки — он трясся весь. Это был шок и страх.

Мы приехали. Там меня встретила бабушка подруги. Она меня накормила и я легла. Договорились, что на другой день утром я уеду домой. Позже я узнала, как всё во мне избито и изломано, но ещё не тогда. Потом что-то произошло, я долго не могла понять, почему пришедшая подруга семьи, бабушка подруги, кто-то ещё там был — почему они все так осуждающе на меня смотрят. Подруга семьи зачем-то настояла, чтобы я пошла с ней прогуляться и заодно нам нужно дойти до телефонной будки (далеко!!), чтобы позвонить отцу подруги и сообщить известие о случившемся. Там (в городе с отцом) оставался ещё маленький ребёнок, годовалый братик подруги.

По дороге она бесконечно переспрашивала меня, как всё было и что я видела. Я рассказывала. Наконец она призналась, что сосед сказал, что все остальные погибли, что уцелели только мы с ним. И ему поверили, потому что он взрослый. А связи с больницей той пока небыло, и непонятно где это вообще. И все стали смотреть на меня как на выжившую, но не ту, что всем бы хотелось. Почему выжила эта девочка, а не наши родные и близкие? Зачем она вернулась, нам нужны те, другие, которые остались там! - думали они, и это ясно читалось в их глазах. Я же говорила, что мёртвыми никого не видела, что когда их уносили — они были живы.

Сосед трясся, его сковал страх. Я слышала, что вскоре он умер...

Рано утром приехал отец подруги, проводил меня до станции, купил билет и посадил в поезд. Я всё ещё чувствовала себя виноватой что уцелела, что ела завтрак в их доме, что села в поезд и еду домой. Они мне не верили, но потом узнали, что все живы, хотя положение оказалось серьёзным.

Я приехала в город, впервые совсем одна села в метро, доехала до нашей станции, вышла...До нашего дома была 1 остановка, я всегда шла её пешком, хотя в этот раз я чуть прихрамывала. Нужно перейти только трамвайную линию — и прямым путём к дому. И вот я перешла эту трамвайную линию и вдруг поняла что жива. И что детство моё закончилось. И ещё — что я словно отгорожена от всего, словно выпала из общего потока и едва ли смогу когда-либо вписаться назад. Я пришла домой, сказала родителям, что попала в аварию, но они не поняли, видя, что я цела, и значит ничего особенного. Ведь ничего особенного? А как рассказать? Бабушка сказала: «ты с ней уже однажды падала и руку ломала». Мне было обидно, ведь она не виновата, и я не виновата, и ни кто не виноват. Почему взрослые этого не понимают? Я легла и пролежала почти неделю, так болела у меня каждая, наверное, косточка в теле.

Потом привезли подругу. У неё оказалось зашито грубыми нитками как попало всё лицо и даже веки, наперекосяк перекрывающие глаза! Красные широкие шрамы навсегда? На годы... Мы вычёсывали кровь из её белых локонов, и находили повод посмеяться, мы ведь были всё ещё ангелочки.