Пора заканчивать. Весна заканчивается, и заканчивается история славного Кухулина. Не ясны нам эти кровавые дела, но ясны дела мужества и чести, любви и верности.
Итак,
Смерть Кухулина.


Кухулин в последний раз поехал к своей матери Дехтире. Она вышла ему навстречу из дома, потому что знала, что он едет биться с ирландским воинством, и налила ему полную чашу вина, как делала всегда, когда он приезжал к ней.
Кухулин взял у нее из рук чашу, а в ней оказалась красная кровь по самые края.
- Горе мне! - вскричал Кухулин. - Понятно, почему все отказываются от меня. Если даже родная мать подносит мне кровь вместо вина.
Дехтпре налила другую чашу и третью, но каждый раз, едва Кухулин брал ее в руки, вино в ней превращалось в кровь.
В ярости Кухулин хватил чашей о камень, и она разбилась.
- Не твоя это вина, милая мать. Счастье отвернулось от меня, и моя жизнь подходит к концу. На этот раз не вернуться мне живым домой.
Дехтире принялась умолять его подождать еще один день, а там, глядишь, подоспеет на помощь Конал, но Кухулин сказал так:
- Не проси. Я не буду ждать. На все богатства земли не променяю я мое доброе имя. С того самого дня, когда я в первый раз взял в руки меч, не бегал я от сражений и поединков. И сейчас не побегу, потому что доброе имя дороже жизни.
Он отправился дальше, и с ним Катбад, который не оставлял его ни на мгновение. Неожиданно они увидели девицу, стройную, белокожую, светловолосую, которая стирала чьи-то одежды, терла и никак не могла оттереть алые пятна, отчего заливалась слезами и беспрерывно причитала.
- Милый Пес! - воскликнул Катбад. - Ты видишь девицу? Твои одежды она стирает и плачет над ними, потому что ты идешь на смертельный бой с воинством Медб. Это дурное предзнаменование, и лучше тебе повернуть назад.
- Милый учитель, - отвечал ему Кухулин, - ты прошел со мной большой путь. Неужели ты думаешь, что я поверну обратно и не отомщу мужам Ирландии, пришедшим разрушить мой дом и ограбить мою землю? Что мне до женщины из племени сидов? Пусть она стирает грязные тряпки. Скоро у нее будет много других одежд, запачканных кровью. Много будет копий, мечей и щитов в кровавых лужах, потому что я возьму в руки мой меч и мое копье. А если ты печалишься, что я иду сражаться, то я то этому рад, хотя могу погибнуть. Возвращайся в Эмайн к Конхобару и Эмер. Передай им от меня привет, скажи, пусть они живут долго, а я больше с ними не увижусь. Горько мне расставаться с ними! - И он отвернулся от Катбада. - Ох, Лаэг, ждут нас вдалеке от Эмер тьма и несчастья, но было время, когда мы с радостью возвращались к ней из далеких земель.
Катбад покинул Кухулина, а он продолжил путь. Вскоре ему повстречались три старухи, слепые на один глаз, которые колдовали над ветками рябины, жаря себе на обед пса. Мимо хотел проехать Кухулин, понимая, что это не к добру.
Однако одна из старух окликнула его:
- Стой, Кухулин, побудь с нами.
- Нечего мне с вами делать, - отозвался Кухулин.
- Это потому, что нам нечего предложить тебе, кроме пса.
А будь у нас богатый стол, ты бы придержал коней и стал нашим гостем, но нам почти нечего тебе дать, и ты едешь мимо. А ведь того не почитают, кто не почитает малых, коли сам велик.
Кухулин подошел к ней, и она протянула ему собачью лопатку в левой руке, и он взял ее левой рукой, а потом положил левую руку на левый бок, и ему показалось, будто ударили его в левую руку, а потом в левый бок и силы покинули их.
Отправился дальше Кухулин по дороге Меадон Луахайр, что проходит возле Слиаб Фуат, и его увидел его враг Эрк, сын Кайрпре. В руке у него полыхал красным огнем меч. Страшен был его лик. От волос, заплетенных в косы, исходило золотое сияние, менявшее цвет, словно под рукой кузнеца. Ворона брани кружилась над его головой.
- Кухулин близко, - сказал Эрк мужам Ирландии.
Они перегородили дорогу щитами, соединив их все вместе, а трижды по два мужа посильнее Эрк поставил друг против друга, как будто они бьются не на жизнь, а на смерть, чтобы им сподручнее было звать Кухулина на помощь. Возле каждой пары стоял друид, и Эрк наказал им просить у Кухулина копье, потому что не сможет Кухулин отказать друиду.
Не просто так он это сделал, а потому что дочери Галатина предсказали, что погибнет Кухулин от своих же копий.
Еще Эрк наказал мужам Ирландии кричать что есть мочи при виде Кухулина, который, подъехав поближе, взялся за меч и копье, и после трех громовых ударов равнина Муиртемне была усыпана отдельно головами, руками, ногами, словно морской берег песком, словно небо звездами, словно майская трава росой, словно земля снежинками зимой или листьями осенью. Красной стала равнина после трех ударов Кухулина.
Потом он увидел будто бы ссорящихся мужей, и друид позвал его разнять их.
- Дай мне свое копье! - крикнул друид.
- Клянусь клятвой моего народа, тебе оно не так нужно, как мне сегодня. Мужи Ирландии пошли на меня войной, а я иду против них.
- Я пущу про тебя худую славу, если ты мне откажешь, - пригрозил Кухулину друид.
- Не было еще такого, чтобы я кому-нибудь отказал.
С этими словами Кухулин метнул в него копье и пробил ему голову, убив заодно и мужей, которые стояли за ним.
Кухулин направил коней на ирландских воинов, и расступились они, а тем временем Лугайд, сын Курой, подобрал копье.
- Кто падет от него, дочери Галатина? - спросил он.
- Король падет.
Лугайд метнул копье в повозку Кухулина и попал в Лаэга, сына Риангабра. Он упал на подушки, и кишки вывалились у него из живота, окрасив все вокруг кровью.
- Горе мне! - вскричал Лаэг. - Я умираю!
Кухулин выдернул копье из живота Лаэга, и Лаэг еле слышно простился с ним.
Кухулин сказал:
- Быть мне сегодня и воином, и возницей.
Потом он увидел еще двух мужей, как будто бившихся друг с другом, и один из них крикнул, что Кухулин покроет себя позором, если не поможет ему.
- Дай мне свое копье, Кухулин, - попросил друид.
- Клянусь клятвой моего народа, тебе оно не так нужно, как мне сегодня, ибо предстоит мне одному освободить Муиртемне от воинов четырех королевств Ирландии.
- Я пущу о тебе худую славу.
- Не привык я дарить больше одного подарка в день, а за свое имя я уже заплатил.
- Тогда я пущу худую славу об Уладе.
- Еще никто не хулил Улад из-за меня. Пусть мне мало осталось жить, но сегодня не ляжет позор на Улад.
С этими словами он метнул копье в друида и пробил голову ему и еще девяти мужам, которые стояли позади него, а сам отправился дальше, и воины расступались перед ним.
Копье же взял Эрк, сын Кайрпре Ниа Фера.
- Кто падет от него? - спросил он у дочерей Галатина.
- Король падет.
- То же самое вы сказали Лугайду, - напомнил им Эри.
- Правильно. Лаэг, сын Риангабра, возница Кухулина, король всех ирландских возниц, пал от него.
 Эрк метнул копье, и попало оно в Серого из Махи. Кухулин вытащил копье и простился со своим конем. Серый из Махи ушел от него, не сняв упряжи, и вернулся в Глас-линн, серое озеро в Слиаб Фуат.
А Кухулин продолжил свой путь между расступавшимися перед ним воинами и увидел еще двух мужей, будто бы бившихся в поединке, и он встал между ними, как делал это прежде. Опять друид потребовал у него копье, и опять Кухулин отказал ему.
- Я пущу о тебе худую славу, - сказал друид.
- Я уже заплатил тому, кто хотел опозорить мое имя, и не могу делать это дважды за один день.
- Я пущу худую славу об Уладе.
- И за это я уже заплатил, - отозвался Кухулин.
- Тогда я пущу худую славу о твоем роде.
- Не быть этому. Никогда не узнают улады, что позор на них пал из-за меня, ведь не вернуться мне больше к ним. Мало осталось мне жить.
С этими словами он метнул копье и пробил голову друиду и многим мужам, которые стояли позади него.
- Не по-доброму творишь ты добро! - воскликнул, падая, друид.
В последний раз Кухулин поехал сквозь расступающееся воинство, а копье вытащил Лугайд.
- Кто падет от него, дочери Галатина? - спросил он.
- Король падет.
- Вы уже говорили это Эрку.
- Правильно, - отвечали дочери Галатина. - Пал Серый из Махи, король всех коней в Ирландии.
Тогда Лугайд метнул копье и попал в Кухулина. Сразу понял Кухулин, что настал его смертный час. Упал он на подушки, и вывалились у его живота кишки, окрасив все вокруг кровью. И его единственный конь Черный Кинглайн покинул своего хозяина, короля героев Ирландии, умиравшего в Муиртемне.
Сказал Кухулин:
- Прежде чем умереть, хотелось бы мне испить воды из озера.
- Иди, если обещаешь вернуться.
- Вернусь, если вы придете за мной. Мало осталось у меня сил.
Он затолкнул кишки обратно в живот и направился к озеру. Испив воды, он весь вымылся, чтобы встретить смерть как подобает, а потом призвал к себе своих врагов.
Неподалеку он увидел камень-колонну и привязал себя к ней, чтобы не встретить смерть лежа. Враги окружили его, но боялись подойти близко. Не верили они в его смерть.
- Позор вам! - крикнул Эрк, сын Кайрпре. - Не можете вы отрубить ему голову, как он отрубил голову моему отцу!
Пришел Серый из Махи защищать Кухулина, пока теплится в нем жизнь и геройский огонь не погас над его головой.
Трижды ирландские воины хотели подойти к Кухулину, и трижды Серый из Махи не подпускал их, убив раз за разом пятьдесят мужей зубами и тридцать - копытами. Потом люди говорили: "Пришлось много потрудиться Серому из Махи, когда умирал Кухулин".
Прилетела откуда-то птица и села на плечо Кухулину.
- На эту колонну птицы никогда не садятся, - сказал Эрк.
Тут вышел вперед Лугайд, убрал Кухулину с плеч волосы и отрубил ему голову под громкие крики ирландцев. Меч выпал из руки Кухулина и, падая, отсек правую руку Лугайду. Тогда ирландцы в отместку отрубили Кухулину еще и руку. Огонь над головой Кухулина погас, и лицо у него стало белым, как только что выпавший снег.
Ирландцы решили между собой, что если Медб собрала воинство, то ей увозить в Круахан голову Кухулина.
- Нет, - отказалась от этой чести Медб. - Пусть Лугайд берет ее.
Лугайд со своими воинами отправился на юг по направлению к реке Лифи и увез с собой голову и правую руку Кухулина.
В это время выступило против врагов воинство уладов под предводительством Копала. На пути им повстречался окровавленный Серый из Махи. Понял Конал, что умер Кухулин, тогда повернул он Серого из Махи и поехал за телом героя. Кухулин все еще стоял, привязанный к камню-колонне, и Серый из Махи подошел к нему и положил голову ему на грудь.
- Серый из Махи много потрудился, чтобы защитить его, - сказал Конал.
Копал вернулся к своему воинству, по дороге обдумывая, как ему отомстить за смерть Кухулина. Много лет прошло с тех пор, как Конал и Кухулин договорились мстить убийцам того, кто падет первым.
- Если меня убьют первым, - спросил тогда Кухулин, - сколько тебе понадобится времени, чтобы отомстить за меня?
- До вечера того же дня, - обещал Конал, - ты будешь отмщен. А если я погибну первым, сколько тебе понадобится времени?
- Не успеет высохнуть твоя кровь на земле.
И Конал помчался следом за Лугайдом к реке Лифи.
Лугайд уже собирался мыться, но предупредил своего возницу:
- Гляди по сторонам, как бы кто не подошел незамеченным. Возница исполнил приказ:
- Воин мчится сюда. И верно, все вороны Ирландии кружат над его головой. А впереди него хлопья снега ложатся на землю.
- Это не друг, - понял Лугайд. - Это Конал на Дабдеарг.
А птицы, которых ты видишь, - комья земли из-под копыт коня. Хлопья снега - пена, что падает с морды коня. Смотри зорко, не свернет ли он в сторону.
- Он мчится по следам воинства, - сказал возница.
- Пусть едет мимо, - отозвался Лугайд. - Не время мне биться с ним.
Однако Конал заметил Лугайда и не свернул с пути.
- Удача не изменила мне и не спрятала от меня лицо должника, - сказал Конал, - Ты в долгу у меня, и я приехал за долгом. Ты убил Кухулина. И теперь ты заплатишь мне за его смерть.
Они решили биться в Маг Аргетрае, и Конал ранил Лугайда копьем. Потом они бились у Ферта Лугайд.
- Честно бейся со мной, - потребовал Лугайд.
- Что значит - честно?
- Бейся одной рукой.
Конал согласился и привязал одну руку к боку. Долго они бились, и силы у них были равны. Никак не мог Конал одолеть Лугайда, и тогда его конь Дабдеарг приблизился к Лугайду и укусил его за бок.
- Горе мне! - вскричал Лугайд. - Нечестно ты, Конал, ведешь себя!
- Я веду себя честно, потому что не было промеж нас уговора насчет коня.
- Знаю я, что ты будешь биться, пока не отрубишь мне голову, как я отрубил голову Кухулину.
- Береги же свою голову! Поставь свое королевство против моего королевства, свою славу против моей, и, будь ты даже первым героем Ирландии, не уйти тебе от меня!
Конал убил его и увез голову Кухулина к камню-колонне, где все еще оставалось его
тело.
К этому времени Эмер уже узнала о том, что случилось, о том, что ее мужа извели мужи Ирландии и колдуньи, дочери Галатина. Леборхам рассказала ей обо всем, потому что Конал Кернах повстречал ее на пути и велел везти худую весть в Эмайн Маха. Леборхам отыскала Эмер в ее доме в верхней комнате. Она сидела у окна и смотрела в даль, ожидая гонцов с поля битвы.
Все жены Улада вышли к Леборхам, и все стали плакать и вопить, обжигая себе щеки горючими слезами. Скоро не только Эмайн, но и весь Улад огласился отчаянными криками.
Конал привез в Эмайн тело и голову Кухулина, а потом запричитал над ними:
- Счастлив был Кухулин и удачлив с малых лет! Не было героя храбрее его, павшего от руки Лугайда. Горе всем нам! Не будет мне покоя, пока не падут от моей руки все вожди Ирландии!
Горе мне! Зачем пошел ты биться, не дождавшись Конала Кернаха? Горе мне! Ты был мне приемным сыном, а теперь вороны пьют твою кровь! Нет с нами Пса, и все от велика до мала в Уладе плачут над ним!
- Надо похоронить Кухулина, - сказала Эмер.
- Нет, - возразил Конал, - сначала я отомщу мужам Ирландии. Громко кричат в Муиртемне, и во всем Уладе плачут по Кухулину. Муж, что лежит тут в луже крови, был надежной защитой всем уладам, не боялись мы за наши границы, а теперь его нет с нами. Счастлив был Лугайд, сын Курой, убить Кухулина, потому что Кухулин погубил многих вождей и детей Дегуида вместе с Фамайном, сыном Фораха, и Курой, сыном Дайре. От этих криков мутится у меня в голове, и не могу я, Конал, не ответить на эти крики, потому что остался я теперь один. Не было мужа в Ирландии, не боявшегося меча Кухулина! Разрывается у меня сердце из-за смерти моего брата. Пусть трепещет Ирландия! Страшна будет моя месть. Никто не избегнет ее! Прольется много крови! И по всей земле до конца времен не забудут Конала Кернаха! Пока жив хоть один человек в Мунстере, Коннахте и Лейнстере, не перестанет он оплакивать тот страшный час, когда поднялись мужи Ирландии против Кухулина. Если бы не колдуньи, дочери Галатина, не справиться бы им с героем Улада.
Ярость охватила Копала. Он сел в повозку и помчался следом за мужами Ирландии, как незадолго до того - за Лугайдом.
А Эмер взяла в руки голову Кухулина, и омыла ее, и завернула в шелковое покрывало, и прижала к груди, и стала плакать над ней:
- Горе мне! Прекрасной была голова, что теперь мертвой лежит у меня на руках. Многие короли и мужи со всей земли оплакали бы тебя, если бы знали о твоей гибели! Все барды и друиды Ирландии и Олбина оплакали бы тебя! Много добра и драгоценных каменьев, много золота и серебра привозил ты мне из чужих земель, завоеванных твоей силой и доблестью.
Горе мне! Горе мне! Ты, Кухулин, погубил много великих героев, сотни великих героев пали от твоей руки. А теперь моя голова будет лежать рядом с твоей в одной могиле!
И твоя рука, Кухулин! Нежной была твоя рука, и часто засыпала я на ней, на этой любимой руке!
Милый твой рот, Кухулин! Как сладко умел ты рассказывать были и небылицы. С тех пор как любовь осветила твое лицо, ни разу твой рот не отказал ни слабому, ни сильному.
Милый мой муж, милый муж, одолевший великое воинство! Милые твои холодные волосы и милые румяные щеки!
Милый мой король, милый король, никому не отказывавший. Тридцать дней прошло с тех пор, как в последний раз я лежала рядом с тобой!
О два копья! Два копья! И щит! И смертельный меч! Пусть возьмет их Конал, муж, великий в битвах! Бесценен дар, какого еще никто не видывал!
Я рада, рада я, Кухулин из Муиртемне, что ни разу не устыдился ты из-за меня, что всегда я была верна тебе.
Счастливы те, те счастливы, кто никогда больше не услышит крик кукушки, ибо нет больше в живых Пса из Муиртемне!
Унесет меня прочь, как щепку уносит река! Не причешу я сегодня моих волос. Нет отныне у меня других слов, кроме "горе мне, горе мне".
И еще она сказала:
- Давно уже привиделось мне во сне, что Кухулин падет в битве с мужами Ирландии, и Данделган сравняют с землей, и щит героя расколется, и меч и копья сломаются, и Конал будет сеять смерть, и мы с тобой ляжем в одну могилу. Горе мне, любовь моя, - причитала Эмер, - часто были мы с тобой вместе, и были счастливы. Пусть обыщут хоть всю землю, но не найдут нигде, чтоб сошлись в одном месте такие короли из коней, как Серый из Махи и Черный Кинглайн, такой король из возниц, как Лаэг, да мы с Кухулином. Разрывается у меня сердце от плача жен и мужей, от криков юношей Улада, ослабевшего без тебя. Как им отомстить, если нет тебя с ними?
Долго еще она причитала, а потом увезла тело Кухулина в Данделган, и там тоже все плакали и причитали, пока не возвратился Конал Кернах из своего кровавого похода в Ирландию.
Не мог он найти успокоения, пока не обагрил руки в крови мужей Мунстера, и Коннахта, и Лейнстера.
А обагрив руки в крови ирландских мужей, он возвратился в Данделган, и с ним его воины, но только не было веселого пира в честь их возвращения. Конал привез много голов и сложил их все на зеленом лугу, и, увидев их, громко закричали домочадцы Кухулина и Эмер.
Эмер вышла из дома и, увидев Конала Кернаха, сказала так:
- Честь тебе и хвала, король героев! Пусть ни одна из твоих ран не будет смертельной! Ты отомстил за беды Улада, и теперь тебе осталось лишь вырыть нам могилу и положить меня вместе с Кухулином, потому что не жить мне без него. Скажи, Конал, - спросила она, - чьи это головы на лугу?
Конал ответил ей так:
- Дочь Форгала, сладкоречивая Эмер, отомстил я за славного Пса Улада и привез эти головы с юга.
- Чья эта большая голова с черными волосами и гладкими щеками, что пунцовее розы? С левого края лежит она, не побелевшая от времени.
- Это голова Эрка, короля Меата и сына Кайрпре, у которого были самые быстрые кони. Издалека я привез эту голову, отомстив за моего приемного сына.
- А это чья голова, что ближе ко мне, с мягкими волосами, и гладким лбом, и глазами, как лед, и зубами, как белые цветы? Она прекраснее всех других.
- Это сын Медб, светловолосый Мане. Его тело осталось лежать без головы, и все его воины пали вместе с ним.
- Великий Конал, верный друг, чью голову ты держишь в руках? Теперь, когда нет в живых славного Кухулина, чью голову ты привез, отомстив за него?
- Это голова сына Фергуса, победившего во многих битвах, сына моей сестры из высокой башни. Я отрубил ему голову.
- А это чья голова со светлыми волосами и лицом, искаженным горем? Я помню его голос.
- Это он убил Пса. Это Лутайд, сын Курой Барда. Сначала я убил его в честном бою, а потом отрубил ему голову.
- А чьи две головы подальше, справедливый Конал? Ради нашей дружбы, не скрывай имена мужей, павших от твоего меча.
- Это головы Лойгайре и Клар Куилта. Они ранили верного Кухулина, и я омыл свой меч в их крови.
- А чьи вон те две головы, великий Конал, славный делами? Волосы у них одного цвета, а щеки краснее крови теленка.
- Храброго Кулана и отважного Кунлада, которые в ярости могли победить любого. С восточной стороны лежат их головы, Эмер. Их тела я оставил в луже крови.
- А чьи те три головы со злым выражением на лицах, что лежат с северного края? У них черные волосы и синие щеки, и даже стойкий Конал отворачивает от них взгляд.
- Трех врагинь Пса, трех дочерей Галатина, преуспевших в колдовстве. Я убил трех колдуний, и их оружие осталось в их руках.
- О великий Конал, а чья эта голова, которую и в сражении нельзя не заметить, с золотистыми волосами и кожей гладкой и белой, как серебро?
- Это голова сына рыжего Росса, сына Нехте Мина. Эта голова, Эмер, принадлежала верховному королю Лейнстера Пятнистые Мечи.
- О великий Конал, хватит! Сколько же мужей убил ты из тех, что были врагами Кухулина?
- Десятью и семью двадцать сотен полегли от моего меча и мечей моих воинов.
- О Конал, что же жены Ирландии? Оплакивают ли они Пса? Жалеют ли сына Суалтама? Горюют ли они, почитая его, как героя?
- О Эмер, что мне делать сегодня без моего Кухулина?
- О Конал, отнеси меня на могилу. Положи мой камень на могилу Пса, потому что от горя ухожу я из жизни. И пусть мои губы будут прижаты к губам Кухулина.
Я - Эмер Прекрасная. Некому больше мне мстить. Никого я не люблю. Печально мне без моего Кухулина.
Эмер потребовала, чтобы Конал выкопал широкую и очень глубокую могилу для Кухулина, и она легла в нее рядом со своим мужем, приложила губы к его губам и сказала:
- Любовь моя, мой возлюбленный муж, мой единственный, многие жены завидовали мне, а сегодня я ухожу из жизни вместе с тобой.
И она умерла.
Так и похоронил их Конал в одной могиле и положил один камень, на котором письменами огама начертал их имена.
Все мужи Улада оплакали Кухулина и Эмер.
А пятьдесят королев, которые любили Кухулина, еще три раза видели, как он в своей волшебной повозке ехал по Эмайн Маха и пел песни сидов.

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Л. Володарской   

Продолжение. Дело идёт к концу.

Великий сход в Муиртемне.

 

Во многих сражениях бился Кухулин, много мужей полегло от его руки, и много врагов нажил он, которые только и ждали своего часа. Кроме Медб были среди них Эрк, сын Кайрпре Ниа Фера, которого он убил в Роснаре, и Лугайд, сын Курой, которого он убил в его собственном доме в Мунстере, и три дочери Галатина.
Вот как принял смерть Курой.
Кухулин раз повстречал Бладнад после того, как Курой объявил его первым из первых героев Улада, и она сказала ему, что любит его больше кого бы то ни было на земле. Потом она стала умолять его прийти во время Самайна в дом Курой в Фингласе и взять с собой побольше людей, чтобы увезти ее против воли отца.
Когда наступил назначенный день, Кухулин отправился в путь, и его воины с ним вместе. Они остановились в лесу на берегу реки недалеко от дома Курой, когда Кухулин послал к Бладнад гонца с весточкой. Бладнад наказала передать ему, чтобы он пришел за ней, как только увидит, что вода в реке стала белой.
Едва мужи отправились за камнями для нового дома, Бладнад надоила молока от трех коров с красными ушами, которых Курой силой увел у ее отца Мидира, в чан, который он взял вместе с ними, а потом вылила все молоко в реку. Кухулин заметил, что вода стала белеть, и направился к дому. Однако на пути он встретил Курой, и они стали биться, и бились до тех пор, пока не пал Курой, сын Дайре, властелин южного моря и великий воин до того, как взял в жены Бладнад.
Кухулин увез Бладнад в Улад, и следом за ними отправился бард Курой но имени Феркертне, пожелавший отомстить за смерть своего господина. Кухулин и Бладнад добрались до горы Киан Беара, и Феркертне подстерег Бладнад, когда она стояла одна на высоком утесе, схватил ее и вместе с нею бросился вниз на острые камни.
А вот как было с дочерьми Галатина. Кухулин убил Галатина и всех его сыновей, когда жена Галатина была на сносях. Пришел ее срок, и она родила трех дочерей, но у каждой из ее дочерей было по одному глазу.
Как-то раз приехала погостить в Круахан королева Медб, а потом увезла с собой девочек и вырастила их. Едва они вошли в разумные лета, Медб не замедлила прийти к ним и спросить:
— Ведомо вам, кто убил вашего отца?
— Ведомо, — ответили ей девицы. — Кухулин, сын Суалтама, убил его.
— Тогда, — сказала Медб, — отправляйтесь странствовать но свету, чтобы познать все колдовство и волшебство, которое только есть, и вы рано или поздно сумеете отомстить за своего отца.
Три одноглазые дочери Галатина последовали ее совету и поехали сначала в Олбин, а потом дальше и дальше, побывали во всех странах, какие только есть под солнцем, и научились всякому колдовству, какое только известно на земле. Потом они возвратились в Круахан.
А Медб в одно прекрасное утро отправилась в свой солнечный дом и оттуда увидела трех дочерей Галатина, сидевших на лужайке. Она надела богато украшенный плащ, вышла на лужайку и как самых дорогих гостий приветствовала дочерей Галатина, после чего рассказала им обо всем, что случилось в Ирландии, пока они были в пути. Они же рассказали ей обо всем, чему научились.
— И вы ничего не забыли? — спросила Медб.
— Мы все помним, — ответили дочери Галатина. — И много чего умеем. Например, умеем тайными словами вызвать видение кровавой битвы.
Медб привела их в королевский дом, где их встретили с почетом и напоили-накормили всем, что только нашлось самого лучшего.
Медб тем временем послала гонца к Лугайду и, когда он явился в Круахан, повела такой разговор:
— Ты помнишь, — спросила она, — кто убил твоего отца Курой?
— Помню, — ответил Лугайд. — Его убил Кухулин.
Потом она призвала Эрка и задала ему такой же вопрос о его отце Кайрпре Ниа Фере, и он ответил ей:
— Его убил Кухулин.
— Ты правильно сказал, — подтвердила Медб. — Дочери Галатина обошли всю землю и научились колдовству, а теперь они живут в моем доме и готовы сразиться с Кухулином. В четырех королевствах Ирландии не найдется воина, который не потерял бы друга, или отца, или брата, погибшего от руки Кухулина в битве из-за быка Куальнге или в какой-нибудь другой битве. Настало время, — продолжала она, — собраться нам вместе и великим воинством пойти против него, потому что мужей Улада одолела слабость и они Кухулину не подмога.
Лугайд отправился в Мунстер к королю, чтобы он тоже присоединился к ним и привел с собой своих воинов, а Эрк отправился в Лейнстер.
Воины собрались в Круахане и три дня и три ночи пировали и веселились. Потом они покинули Круахан, но Медб на этот раз не послала с ними Фергуса, потому что была уверена — с Фергусом они никогда не посмеют убить Кухулина.
На другой день после того, как они выступили в путь, они достигли Глеан-на-Лойн, потом Глеан-мор и наконец Тилте, где провели ночь, а наутро отправились дальше в Маг Брег, Мидхе, Театфу и Куальнге.
Тогда-то до Конхобара и дошла весть о мужах Мунстера, Лейнстера и Коннахта, вышедших против него и уже немало порушивших и пограбивших в его владениях.
— Позовите Леборхам, — приказал он.
— Я здесь, — ответила она.
— Сослужи мне службу и верни Кухулина в Эмайн, потому что против него собралось воинство, о котором дошла до меня весть. Скажи ему, пусть не медлит, тотчас покидает Данделган и мчится сюда, в Муиртемне, держать совет со мной, с Катбадом, Амергином и другими мужами. Если он может отложить битву, пока я, Конал и другие воины Улада соберутся ему на подмогу, тогда мы разобьем их наголову и они забудут впредь дорогу сюда, ведь и в Уладе многие держат на него зуб из-за убитых им героев. И Финн, сын Росса, и Фраох, сын Идаха, и Дерг, сын Конроя, и другие храбрые мужи Улада. А еще Кайрпре Ниа Фер, павший в Роснаре, и Курой, сын Дайре, верховный король Мунстера, и с ним много мужей Мунстера. А еще Фиркеарна, и Фиамайн, и Ниал, и Лаок Леатбуине, и многие другие.
Леборхам помчалась исполнять поручение и отыскала Кухулина между морем и сушей, на берегу Байле, где он пытался подбить хоть одну птицу из множества круживших над ним, однако все его старания были напрасны.
Увидав Леборхам, он учтиво поздоровался с ней.
— Я рада, что ты в добром здравии, потому что я принесла тебе весть от Конхобара.
— Весть? — переспросил Кухулин.
И Леборхам рассказала ему обо всем, что узнала от Конхобара.
— Все просят тебя — и вожди, и барды, и ученые мужи, и жены, и девицы, чтобы ты держался подальше от мужей Ирландии, которые идут в Муиртемне, и не выходил один сражаться с целым воинством.
— Я останусь тут и буду защищать свои земли, — заявил Кухулин.
— Лучше тебе вернуться в Эмайн, — вмешался Лаэг.
Не сразу, но согласился с ними Кухулин, и они отправились в Данделган. Эмер вышла из дома встретить их, и ей тоже Леборхам посоветовала ехать в Эмайн Маха, где Конхобар уже собрал своих советников.
Эмер запрягла повозку, послала слуг со стадами на север в Слиаб Куиленн, а сама вместе с Кухулином поехала в Эмайн Маха.
В первый раз после того, как Кухулин поселился здесь, опустел Данделган.
Едва Кухулин оказался в Эмайн Маха, его тотчас повели в просторный солнечный дом. Жены, проведавшие о его возвращении, встречали его и говорили ему нежные слова, барды и музыканты приветствовали его песнями и музыкой. Много было мяса и вина съедено, много приятных речей сказано в просторном солнечном доме Алой Ветви. Но больше всего любил Кухулин, когда славили его в стихах и песнях, забывал он тогда о своей геройской ярости. Так было и в тот раз, когда сказитель Скумак отвел от Эмайн месть Кухулина, который хотел сжечь здесь все дотла, потому что Конхобар отправился пировать к Каналу, сыну Глео Гласа, в Куальнге и не пригласил с собой Кухулина.
Конхобар приказал Катбаду, и ученым мужам, и женам зорко следить за Кухулином:

— Вам я доверяю спасти его от козней Медб и от колдовства дочерей Галатина. Если его убьют, несдобровать тогда и Уладу.
— Ты прав, — отозвался Катбад.
И все с ним согласились.
— Теперь, — выступил вперед Геананн, сын Катбада, — я пойду к нему.
И он пошел туда, где пировали и веселились Кухулин и Эмер в окружении бардов, ученых мужей и прекрасных жен.
Тем временем мужи Ирландии стали лагерем на равнине Муиртемне и принялись крушить все, что попадалось им на глаза, и там, и в Макаире Конале. Едва три дочери Галатина узнали, что Кухулин покинул Данделган, они с быстротой ветра перенеслись в Эмайн Маха и, усевшись на лужайке перед домом, в котором веселились Кухулин и Эмер, принялись скрести ногтями землю и рвать траву, чтобы вызвать видение вышедших на смертельный бой многочисленных воинств. Шума от них было не меньше, чем от настоящего войска, если бы оно решилось брать приступом дом Алой Ветви.
Геананн Светлоликий, сын Катбада, приглядывал в этот день за Кухулином, и он первый заметил, как покраснело лицо у Кухулина, смотревшего на дерущихся воинов, как взялся он за меч и уже готов был бежать на подмогу тем или другим. Он не стал сидеть сложа руки, а обхватил Кухулина за плечи и принялся убеждать его, что перед ним всего лишь колдовство дочерей Галатина, желавших выманить его наружу. Тут подоспели Катбад и многие ученые мужи, которые подтвердили его слова, но им потребовалось много сил и времени, чтобы удержать Кухулина на месте.
На другой день Катбад сам пришел приглядывать за Кухулином, но когда поднялся шум, несмотря на все уговоры, Кухулин поднялся со своего места и подошел к окну. Вначале ему почудилось, будто он видит все ирландское воинство на лужайке перед домом. Потом он вроде разглядел Градха, сына Лира, и услышал арфу Мангура, наигрывавшего мелодии сидов. Услышав арфу Мангура, он сразу понял, что недолго ему осталось жить, что на исходе его сила и его мужество.
В это время одна из дочерей Галатина приняла облик вороны и принялась кружить над окном и насмехаться над героем, требуя, чтобы он не отсиживался в доме, а защищал свои земли от врагов.
На сей раз Кухулин без подсказок знал, что на его глазах творится колдовство, и все равно он был готов ринуться в самую гущу воинов, такое затмение нашло на него из-за воинственного звона мечей и сладкого пения арфы сидов. Катбад всеми силами старался его успокоить, он увещевал его и объяснял ему, что если три дня он пробудет в Эмайн Маха, то чары потеряют силу, а там Конал Кернах придет ему на подмогу, и он вновь сможет сражаться, сколько его душе угодно, и по всей земле будут славить имя непобедимого Кухулина.
Со всех сторон его обступили жены Улада и музыканты, принявшиеся петь сладкие песни, чтобы отвлечь Кухулина от шума брани. А там и день подошел к концу.
Наутро Конхобар призвал к себе Катбада, Геананна Светлоликого и всех друидов.

Пришли с ними и Эмер, и Ниам, дочь Кельтхайра, которую любил Кухулин, и другие жены из дома Алой Ветви. Конхобар спросил их, как они собираются удержать Кухулина от битвы в этот день.
— Не знаем, — ответили ему и мужи, и жены.
— Тогда я скажу вам, что надо сделать, — сказал Конхобар. — Поезжайте с ним вместе в Глеан-на-Бодхар, что значит Глухая Долина. Если даже все воины Ирландии завопят разом и разом скрестят мечи, в этой долине вы ничего не услышите.
— Король, — молвила тогда Ниам, — вчера весь день мы уговаривали и просили его поехать с нами в Глухую Долину, но он не желает ничего слышать и не поедет туда, что бы мы ему ни сказали. Пойди к нему сам вместе с Катбадом, и Геананном, и бардами, и Эмер и увези его в ту долину. Прикажи музыкантам играть громко, чтобы не слышал он бранного шума и насмешливых слов дочерей Галатина.
— Я не поеду с ним, — заявила Эмер. — Пусть едет Ниам, а я даю ей мое благословение, потому что ей Кухулин не откажет.
На том они порешили, и все отправились к Кухулину в сопровождении любимого арфиста Конхобара по имени Кобтах, который ни на мгновение не прерывал нежную мелодию. Кухулин еще не вставал с ложа, и Катбад подошел к нему с такими речами:
— Милый сын, — сказал он, — сегодня я приглашаю тебя на пир, на котором будут все жены и все барды Улада. Ты не можешь отказать мне.
— Горе мне. Не время сейчас для пиров и веселья, когда четыре королевства Ирландии крушат и грабят Улад, когда мужи Улада слабы и Конала нет с нами, а воины Ирландии поносят меня и смеются надо мной, будто я бегаю от них. И если бы не ты и не Конхобар, не Геананн и не Амергин, я бы уже давно расправился с ними и мертвых среди них было бы больше, чем живых.
Тут вступили в разговор жены. И Эмер сказала так:
— О милый Пес Улада, до сих пор ни разу я не отговаривала тебя ни от одного сражения и ни от одного поединка. Но теперь ради меня, мой единственный возлюбленный, мой первый возлюбленный, прими приглашение Катбада и отправляйся на его пир вместе с ним, Геананном, Ниам и сладкоречивыми бардами Улада.
Ниам подошла к Кухулину и три раза пылко поцеловала его. После этого все поднялись со своих мест. Кухулин встал с ложа и, печальный, поехал вместе с остальными в Глухую Долину. А там он сказал:
— Горе мне, что я приехал сюда. Еще нигде мне не нравилось меньше, чем здесь. Теперь мужи Ирландии будут говорить, будто я бежал и прятался от них.
— Ты дал мне клятву, — напомнила ему Ниам, — что не уйдешь сражаться, пока я не отпущу тебя.
— Коли я дал тебе клятву, то сдержу ее.
Когда распрягли повозки и Серый из Махи и Черный Кингланн принялись щипать траву, все отправились в дом Катбада, где все уже было готово для пира. Кухулина повели на почетное место. По правую руку от него сели Катбад, Геананн и барды, по левую — Ниам, дочь Кельтхайра, и другие жены. Напротив разместились музыканты и сказители. Все пили-ели, играли в разные игры и изо всех сил старались развлечь Кухулина.
А три одноглазые дочери Галатина, прилетев на лужайку перед домом Алой Ветви и не найдя там Кухулина, принялись искать его в Эмайн. Не отыскав его рядом с Конхобаром или воинами Алой Ветви, они очень удивились. Но прошло совсем немного времени, и они поняли, что его прячет Катбад, поэтому, оседлав стонущий ветер, они поднялись высоко в небо и оттуда стали оглядывать весь Улад, не пропуская ни одной рощи, ни одной долины, ни одной пещеры и даже тропинки. Все было напрасно, пока они не добрались до Глеан-на-Бодар и не увидели там Серого из Маха и Черного Кинглайна, а возле них Лаэ-га, сына Риангабра.
Они сразу поняли, где Кухулин, и тотчас услыхали музыку, смех, возгласы жен, изо всех сил веселивших Кухулина.
Тогда дочери Галатина спустились на землю и принялись, как прежде, терзать ее ногтями и рвать траву, творя колдовство и превращая травинки и листочки в вооруженных воинов, так что вскоре в долине и ступить было негде. Воздух наполнился шумом битвы, криками, грозной музыкой труб, хриплым смехом и стонами раненых. Вокруг долины все будто бы полыхало в огне, и из разных мест доносился женский плач. Великий ужас объял тех, кто это слышал, — и мужчин, и женщин, и даже собак.
Но жены, окружавшие Кухулина, стали смеяться еще громче, спасая ему жизнь.
— Горе мне! — вскричал Кухулин. — Я слышу крики ирландцев, сжигающих все на своем пути. Ничего не осталось от моей славы, опозорено великое имя, навеки погиб Улад.
— Подожди, — сказал ему Катбад. — Это всего лишь дочери Галатина. Они хотят выманить тебя отсюда и погубить тебя. Оставайся с нами. Забудь о шуме.
И Кухулин остался, хотя дочери Галатина еще долго не унимались. Наконец они устали, да и поняли, что не справиться им с Катбадом и женами Улада.
Разгневалась тогда Боув, одна из дочерей Галатина.
— Вы шумите в небе, а я спущусь в долину. Пусть я погибну, но поговорю с Кухулином.
Вне себя от ярости, она спустилась к самому дому, где пировали Катбад и его гости, и, приняв обличье одной из служанок Ниам, позвала ее из дома.
Ниам вышла, решив, что у служанки важные вести, и за ней следом вышли многие жены Улада, которых Боув увела подальше от дома. Дорогу обратно она завесила густым туманом.
Сама же она, приняв обличье Ниам, встала на пороге и завопила во все горло:
— Поднимайся, Кухулин! Данделган сожжен! Муиртемне разрушен! И Конайл Муиртемне тоже! Вся земля вытоптана ирландскими воинами! Позор мне! Все в Уладе скажут, что я не пустила тебя на битву, желая победы мужам Ирландии! Конхобар убьет меня своими руками.
Боув знала, что Кухулин поклялся Ниам без ее разрешения не вступать в битву с мужами Ирландии.
— Горе мне! — вскричал Кухулин. — Вот и верь после этого женам! Я-то думал, ни за какие богатства на земле не пустишь ты меня биться с мужами Ирландии. Но если ты сама посылаешь меня против них, я пойду.
С этими словами он поднялся, чтобы идти к двери, а когда он вставал, то накинул на себя плащ и наступил на него, отчего золотая застежка отстегнулась, упала ему на ногу и вонзилась в палец.
— Застежка по-дружески предостерегает меня!
Все же он покинул дом и приказал Лаэгу запрягать повозку. Следом за ним бросились Катбад, Геананн и жены Улада. Они схватили его за руки и за плечи, но не смогли остановить, потому что он слышал шум битвы и думал, будто великое воинство топчет Эмайн, да и во всей равнине ногу негде поставить, так много там собралось ирландских воинов. Ржали кони, кричали люди, и Кухулин словно воочию видел горящий город Конхобара, а весь холм был будто бы усыпан вещами, вытащенными из домов. Он был уверен, что уже снесен солнечный дом Эмер, сгорел дом Алой Ветви и Эмайн весь в огне и дыме.
Катбад старался успокоить его.
— Милый сын, — молил он, — послушайся моего совета, подожди еще один день, не ходи против ирландцев, и тогда я сумею защитить тебя от колдовских чар одноглазых дочерей Галатина.
Однако Кухулин стоял на своем.
— Милый учитель, что мне думать о моей жизни, если она подходит к концу, да и Ниам отпустила меня биться с мужами Ирландии.
В это время прибежала Ниам и запричитала:
— Горе мне! Мой милый Пес, за все богатства земли не отпустила бы я тебя! Не я отпустила тебя, а Боув, дочь Галатина. Это она приняла мое обличье. Останься со мной, мой возлюбленный!
Кухулин не поверил ей и вновь приказал Лаэгу готовить повозку и оружие. Лаэг послушался, но в первый раз послушался без радости. Да и кони, завидев, что он берется за упряжь, отпрянули от него. Серый из Махи так и не подпустил его к себе.
— Воистину, — удивился Лаэг, — они тоже предостерегают Кухулина. Ты, — обратился он к Серому из Махи, — ни разу до сих пор не бегал от меня и не боялся упряжи.
Он пошел к Кухулину и сказал ему так:
— Клянусь богами моего народа, никому не справиться сейчас с Серым из Махи. Иди сам и уговаривай его впрячься в повозку.
Кухулин подошел к Серому, и конь трижды повернулся к нему левым боком. Кухулин рассердился:
— Никогда еще ты не вел себя так!
Тогда Серый из Махи подошел к нему, и на ноги Кухулину скатились кровавые слезы.
Накануне распрягала повозку Морриган и сломала ее, потому что не хотела, чтобы Кухулин участвовал в битве и погиб.
Тем не менее повозка в конце концов была готова, и Кухулин отправился на ней в Эмайн прямо в дом, в котором жила Эмер. Она вышла и потребовала, чтобы он приблизился к ней.
— Нет, — отказался Кухулин. — Сначала я еду в Муиртемне биться с воинами из четырех могущественных королевств Ирландии. Я отомщу им за все, что они натворили в Уладе.
— Это все колдовство, — попробовала отговорить его Эмер.
— Слушай, жена, я поклялся, что не вернусь сюда без победы над ирландскими мужами.
Он повернул повозку на юг и помчался дорогой Меадон Луахайр, а вслед ему запричитала Леборхам, и сто и пятьдесят королев, которые были в это время в Эмайн Маха, тоже запричитали ему вслед и стали бить в ладоши, потому что знали: не вернется к ним больше Кухулин."

 

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"    
Автор: Перевод Л. Володарской    

Единственный сын Айфе

 

Когда Кухулину пришла пора возвращаться из Олбина, где он учился воинскому искусству у Скатах, он покинул и побежденную им в бою королеву Айфе, и своего сына.
Покидая ее, он сказал ей, какое имя дать младенцу, и оставил ей золотой перстень, чтобы она хранила его, пока сын не вырастет во взрослого мужчину и перстень не придется ему впору. Еще он наказал отдать перстень сыну, когда тот отправится в Ирландию, чтобы он мог узнать его.
Айфе обещала. И Кухулин возвратился в Ирландию.
Вскоре Айфе родила сына, а потом дошла до нее весть, что Кухулин взял в жены Эмер. Ревность завладела Айфе, и она возненавидела своего возлюбленного. Все она припомнила ему. И трех героев, которых он убил. И победу, которую он одержал над ней самой. И она решила отомстить. Но не сама, а с помощью сына, когда он вырастет и станет великим воином.
Ничего не сказала она Конлаху, но растила его, как королевского сына, а потом отдала в учение Скатах, чтобы он во всех тонкостях познал воинское искусство. Конлах был годен к учению не хуже своего отца, поэтому быстро овладел всем, что знала Скатах.
Тогда Айфе вручила ему оружие героя и наказала идти в Ирландию, но прежде взяла с него три клятвы. Первая: никогда никому не уступать дорогу, потому что лучше умереть, чем свернуть с пути. Вторая: не отказываться от поединка с самыми могучими героями, потому что лучше умереть, чем прослыть трусом. Третья: не называть свое имя даже под страхом смерти.
Конлах взошел на корабль и вскоре оказался в Ирландии на берегу Баиле близ Данделгана.
Случилось так, что в это время там был верховный король Конхобар со своим двором. Потому что на берегу Байле собирались обычно вожди, если надо было решить, как править страной дальше.
Когда Конхобару донесли, что к берегу пристал корабль и с него сошел юноша в доспехах и с ним другие воины, он послал одного из своих приближенных спросить, как зовут юношу и зачем он прибыл в Ирландию.
Посланного звали Кунайре, и, завидев юношу, он сказал:
— Добро пожаловать к нам, юный герой с веселым лицом, прибывший с востока. Ты в доспехах и с оружием. Не заблудился ли ты часом? Но уж коли ты в Ирландии, то назови мне свое имя и поведай о своих подвигах и победах в восточном краю.
— Мое имя, — отвечал Конлах, — ничего тебе не скажет. Но если ты желаешь знать, то я дал клятву не открывать его, кто бы меня о нем ни спросил.
— Королю лучше ответить, если не хочешь умереть, как до тебя многие герои из Олбина и Британии.
— Придется мне первым нарушить обычай, чтобы никто больше не умирал, ступая на эту землю.
Кунайре возвратился к королю и передал ему ответ юноши.
— Кто пойдет в поле, — спросил Конхобар, — и вытянет правду из мальчишки?
— Я, — вызвался Конал, никогда не медливший принять бой.
Он вышел в поле, отыскал юношу, который от злости мечом охаживал траву под ногами, и они с громкими криками налетели друг на друга. Недолго звенели мечи, одолел юноша славного Конала, украсив себя достойной победой.
Конхобар послал гонца к Кухулину в прекрасный Данделган, и гонец сказал ему так:
— Копал лежит и не может встать, и помощи ждать неоткуда. Король просит Пса защитить его.
Кухулин отправился туда, где его ждал Конлах, все еще не выпускавший из руки меч. Кухулин спросил, как его зовут, и сказал так:
— Тебе же будет лучше, юный герой с неизвестным именем, если ты освободишь себя от клятвы, потому что тогда я не буду драться с тобой и не убью тебя.
На это Конлах ответил:
— Если я возьму над тобой верх, как взял над твоим другом, то покрою себя великой славой. А если я нарушу клятву, все станут надо мной смеяться и будут говорить, что я струсил. Никому на земле не скажу я своего имени. Но если бы не клятва, то нет другого мужа на земле, которому я бы с большей охотой поведал, кто я и откуда, потому что мне нравится твое лицо. Не думай, доблестный герой Ирландии, что тебе легко достанется моя слава.
Они стали биться, и все вокруг дивились на юношу, который оказался достойным противником Кухулину.
Долго они бились, ни в чем не уступая друг другу, пока в конце концов Конлаху не удалось потеснить Кухулина. И понял Кухулин: пусть он много одолел героев и убил много врагов, пусть владеет он оружием лучше всех на земле, на сей раз ему несдобровать.
Он призвал Га Булг, и снизошел на него гнев, огонь вспыхнул над его головой, и по этому знаку узнал Конлах своего отца Кухулина, как раз когда заносил для удара копье, поэтому отвел он копье, и оно пролетело мимо. А Кухулин со всей сошедшей на него яростью метнул свое копье, и оно поразило юношу. Конлах упал на землю.
Тогда сказал Кухулин:
— Ну, юный герой, называй свое имя, потому что тебе недолго осталось жить.
Конлах показал ему перстень.
— Подойди ко мне, и пусть мои воины тоже подойдут поближе. Месть убила меня. Конлах я, сын Пса, наследника милого Данделгана. В Дан Скатах дал я клятву, которая убила меня.
— Жаль, что не было здесь твоей матери и некому было остановить копье, поразившее тебя.
— Моя мать виновата в моей смерти, потому что она взяла с меня клятву, и она послала меня сюда мериться с тобой силой.
— Твоя мать виновата в твоей смерти! — вскричал Кухулин. — Не может она без хитростей! Из-за нее льем мы теперь слезы!
— Ни разу до сих пор не назвал я себя и ни разу никому не рассказал о себе. Ох, Кухулин Острый Меч, если бы ты знал, кто я, когда я нарочно метнул копье мимо!
Страдание исказило лицо Конлаха, и Кухулин взял меч и мечом ударил его, чтобы не длить его страдания и печали.
Горе и ярость охватили Кухулина, и он вскричал:
— Горе тебе, о сын Айфе, что в Уладе отыскал ты меня, Пса из Куальнге!
Если бы я и мой доблестный Конлах сражались на одной стороне, все мужчины Ирландии от моря и до моря, даже сойдясь вместе, не сравнились бы с нами. Горе мне, когда я вижу меч и щит Конлаха. Горе мне, что некому мне отомстить за его смерть.
Если бы даже сам король убил его, не медлил бы я воздать ему сторицей.
Счастье дома Алой Ветви и всех честных героев, что не они убили моего сына.
Счастье победоносного Лойгайре, что не от его руки пал мой сын.
Счастье героев Квнала, что не они убили тебя. Счастье их, что не встретились они потом со мной на равнине Маха.
Счастье могучего Форбуиде, счастье Дабтаха Черного Жука Улада.
Счастье, Кормак Конд Лонгас, что не помог ты мне, что не от твоего меча пал мой сын.
Горе мне, что не на просторах Мунстера или Лейнстера, прославленного острыми мечами, и не в Круахане, прославленном могучими воинами, сражен мой доблестный Конлах.
Горе мне, что не в стране Круитне воинственных фениев ты пал в битве, и не в стране греков, и не в другой далекой стране, и некому мне мстить за тебя.
И не в Испании, и не в Сорхе, и не в стране саксов сражен он, чтобы не лежала его смерть камнем у меня на сердце.
Счастье мужей Олбина, что не они обесславили тебя, и счастье мужей Галла.

О горе мне! Я виноват в смерти моего сына, о Конлах Красное Копье, я сам пролил твою кровь.
Ты должен был победить меня. Горе мне, что Айфе не поведала тебе о моей силе в бою.
Почему я не ослеп, побежденный в нашем бою?
Почему не лежу я без сил? Почему сыновья Уснеха возле меня?
Нет у меня теперь сына. Нет у меня брата. Нет Конлаха. Некому славить мое имя.
Нет Найси, нет Айндле, нет Ардана. Только горе мое со мною.
Я — отец, убивший своего сына, сильный зеленый побег. Никто не поможет мне, не утешит меня.
Я — бездомный ворон, потерянная в волнах лодка, корабль без кормчего, последнее яблоко на дереве. Отныне удел мой — печаль и страданье.
Кухулин встал и посмотрел на мужей Улада.
— Горе Кухулину, — сказал Конхобар. — Он убил своего сына. Если бы мне и моим воинам пришлось сейчас пойти против него, всех нас он убил бы до захода солнца. Иди, — сказал он Катбаду-друиду, — направь его на берег Байле. Пусть он три дня воюет с морскими волнами. Иначе он перебьет всех воинов Улада до единого.
Катбад наложил заклятье на Кухулина, и он направился на берег Байле. Там он увидел прямо перед собой огромный белый валун и тотчас выхватил меч правой рукой.
— Будь сейчас передо мной голова жены, пославшей на смерть сына, я разнес бы ее на куски, как этот камень.
И он разбил камень на четыре части.
Три дня и три ночи сражался Кухулин с волнами, пока не упал от голода и слабости, так что люди подумали, будто он умер. Но на берегу Байле не пришел еще его час. Он пришел позже на равнине Муиртемне.

 

 

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"    
Автор: Перевод Л. Володарской

Ужасная погода. Два дня серости и сырости, полтора часа ясного заката – и шторм, ливень, вой ветра. Опять дует из-под двери, опять протекает подоконник в неизвестном, непознаваемом  месте, капает ночь и утро. И вот, глава у Борхеса, как-то гармонично встроилась в это капанье. Прекрасно, гармония существует.

(В скобках мои скромные реплики, кроме скобок, где «ходили они босые…»).

А вот и глава:

Называется «Медоуз Тейлор. «Исповедь душителя»».

Это необычная книга – опубликованная в апреле 1839г. в трёх томах (ещё и в трёх томах! О_о!), и переизданная теперь, ровно 99 лет спустя (11 циклов Чёрной Луны), майором Йетсом Брауном, - возбуждает наше любопытство, но не удовлетворяет его. Предмет её – «душители», секта или корпорация наследственных душителей, которая на протяжении 8 веков внушали ужас (ходили они босые и со смертоносными платками) на дорогах и в сумерках Индии.

Доходные убийства были для них священных долгом. Они поклонялись Бхавани, богине, которую изображают в виде чёрного идола и величают священными именами Дурга, Порвати и Кали Ма. Ей посвящались: платок, которым удушали, кусок ритуального сахара, который должны были съесть празелиты, лопата, которой копали могилу. Не все люди были достойны платка и лопаты: приверженцам Бхавани запрещалось удушать «прачек, поэтов, факиров, сигхов, музыкантов, танцоров, продавцов масла, плотников, кузнецов и подметальщиков улиц (не расстанусь теперь с метлой), а так же увечных и прокажённых».

Адепты богини клялись быть отважными, послушными и скрытными, они бродили по просторам страны шайками от 15 до 200 человек (объясняй им потом, что ты поэтически настроен!). Разговаривали на языке, ныне утраченном, - «рамаси» - и ещё на языке жестов, чтобы они могли понимать друг друга в любом месте Индии, от Амритсара до Цейлона. Их сообщество состояло из 4 орденов: Соблазнители, которые завлекали путников волшебными рассказами и песнями; Исполнители, которые душили; Хоронители, которые заранее рыли могилы; Очистители, чьей обязанностью было грабить убитых (вот как!).

Страшная богиня дозволяла предательство и переодевание. Говорят, что душители иногда нанимались якобы для охраны против душителей. Тогда они шли с караваном многие мили, до некоего отдалённого места, указанного их авгурами, и там учиняли бойню.

Самый знаменитый из душителей – наверное, Бухрам из Аллахабада, который за 40 лет своей деятельности погубил более 900 человек.

Книга основана на подлинных судебных документах, и в своё время снискала похвалу Томаса де Куинси и Булвер-Липттона. Нынешний издатель, Ф. Йетс Браун, вставил громкие названия глав: «Ювелир и его астролог», «Дама, которая слишком много знала», «Случай с толстым банкиром», несоответствующие простому слогу повествования.

Я сказал, что книга пробуждает любопытство, которое она не удовлетворяет и, без сомнения, удовлетворить не может.

Например, мне хотелось бы знать, были ли душители разбойниками, освящавшими своё ремесло культом Богини Бхавани, или же это культ богини Бхавани делал их разбойниками.

 

 

Удивляюсь я погоде, удивляюсь людям, богам и себе. А себе удивляюсь, потому что – чему я, собственно, удивляюсь?

Пошла работать.

Кухулин из Муиртемне.

 

Продолжение.

 

Единственная ревность Эммер.

 

"Случилось это незадолго до Самайна, когда мужи Улада собрались в Муиртемне для игр и пиров.
Все явились, и не было только Копала Кернаха и Лугайда Краснополосного.
— Пора начинать праздник, — волновались мужи. — Почему мы не начинаем?
— И не начнем, — заявил Кухулин, — пока не будет с нами Конала Кернаха и Лугайда.
— Сыграем в шахматы, — предложил бард Сенха. — Или во что другое? А барды и музыканты пускай пока принимаются за дело.
Никто ему не возразил.
Тем временем прилетела и опустилась на ближнее озеро стая птиц, красивее которых не было на земле.
Женам Ирландии во что бы то ни стало захотелось получить этих птиц, и они все перессорились между собой.
— Птицы должны принадлежать мне, — сказала жена Конхобара. — Чтобы одна птица сидела у меня на правом плече, а другая — на левом.
— Мы все хотим иметь их, — тотчас заявили другие жены.
— Если уж кому и иметь их, так мне, — не смолчала Этне Ингуба, которая любила Кухулина.
— Что же нам делать?
— Я знаю, что делать, — подала голос Леборхам. —Пойду-ка я к Кухулину и попрошу его поймать их для нас.
Она и вправду пошла к Кухулину и сказала ему:
— Жены Улада хотят, чтобы ты поймал для них вон тех птиц.
Кухулин схватился за меч, едва удерживая себя от желания ударить ее.
— Бездельницам Улада, — спросил он, — нечем больше заняться, как гонять меня за птицами?
— Не пристало тебе сердиться на них. Сегодня многие жены Улада чуть не ослепли, глядючи на тебя, ведь они тебя любят.
Ничего не оставалось Кухулину, как приказать Лаэгу готовить повозку и везти его к озеру.
Он размахнулся и ударил по птицам мечом, держа его плашмя, чтобы перебить им лапки и крылья и не дать подняться в небо.
Потом они всех переловили и поделили между женами Улада. Каждой досталось по две птицы, кроме Этне Ингубы. Кухулин подошел к ней.
— Ты, верно, сердишься на меня? — спросил он. — Ведь тебе не досталось ни одной птицы,
— Это справедливо, — ответила Этне Ингуба. — Любая подарила бы тебе свою любовь и дружбу, но только у меня ты — единственная любовь.
— Не сердись, — сказал Кухулин. — Вот прилетят еще птицы в Муиртемне или на реку Войн, и у тебя будут две самые красивые.
Вскоре в самом деле прилетели на озеро две птицы, скованные цепочкой из красного золота, и запели нежными голосами так, что мужи и жены Ирландии едва не впали в глубокий сон.
Кухулин было направился к птицам, но Лаэг остановил его, и Этне сказала;
— Послушай моего совета. Не подходи к ним. Разве ты не видишь, что они заколдованы? Я подожду, когда прилетят другие птицы.
— С чего ты взяла, что меня можно отговорить от задуманного? — возмутился Кухулин и приказал Лаэгу подать ему камень для пращи.
Лаэг исполнил приказание.
А Кухулин промахнулся:
— Горе мне!
Он взял другой камень и опять промахнулся.
— Ни на что я не гожусь! — запричитал Кухулин. — С тех пор, как я в первый раз взял в руки оружие, никогда еще я так не промахивался!
Он схватил копье и пронзил им крыло одной из птиц, отчего они обе в мгновение ока оказались под водой.
Разозлился Кухулин, ушел подальше от всех, лег, положив голову на камень, и незаметно для себя заснул.
Едва он заснул, как видит, подходят к нему две жены. Одна в зеленом плаще, а другая — в алом, ниспадающем пятью складками.
Та, что была в зеленом плаще, улыбнулась ему и ударила его веткой. Другая тоже улыбнулась и тоже ударила его веткой. Так они ударяли его по очереди, пока он не потерял счет ударам и не стал ближе к смерти, чем к жизни. Тогда они ушли и ни разу не оглянулись.
Мужи Улада заметили неладное, но не знали, будить им Кухулина или не будить.
— Не трогайте его, — сказал Конал. — Хотя бы до вечера.
Еще не проснувшись, Кухулин встал на ноги, и мужи Улада принялись расспрашивать его, но он долго ничего им не отвечал, а потом попросил:
— Отнесите меня на мое ложе в Сверкающем доме в Эмайн.
— Лучше отнести его в Данделган к его жене Эмер, — предложил Лаэг.
— Нет, — стоял на своем Кухулин. — Отнесите меня в Сверкающий дом в Эмайн.
Мужи Улада исполнили его желание, и до конца года Кухулин пробыл в Сверкающем доме, не произнося ни одного слова.
За день до следующего праздника Самайн пришел к нему Конхобар с мужами Улада. Лойгайре стоял между ложем и стеной, Конал Кернах — между ложем и дверью, Лугаид Краснополосный — в изголовье. А в ногах у него встала Этне Иигуба.
Когда все расселись, в дом вошел незнакомый муж и тоже сел возле ложа Кухулина.
— Кто ты? — спросил его Копал. — Что привело тебя к нам?
— Я пришел говорить с мужем, который простерт на ложе. Будь он на ногах, сумел бы защитить Улад от любого врага, но даже слабый и больной — он защищает Улад, может быть, лучше прежнего. — Он встал и посмотрел прямо на Кухулина. — Если Кухулин, сын Суалтама, примет сегодня мою дружбу, то все, что он видел во сне, будет принадлежать ему и никакого войска не потребуется в помощь.
Либан, которая сидит по правую руку Лабрида Скорого На Руку, сказала, что если придет Кухулин, то великая радость снизойдет на ее сестру Фанд.
О Кухулин, недолго тебе мучиться, если ты позволишь прийти к тебе двум дочерям Аэда Абрата. Либан я пришлю в Муиртемне, чтобы она исцелила героя.
— Кто ты? Откуда? — стали спрашивать улады.
— Энгус я, — ответил он и исчез.
Никто не знал, кто он, откуда пришел и куда ушел.
Тем временем Кухулин сел на ложе.
— Пора тебе, — сказали улады, — рассказать, что с тобой было.
— Было мне ровно год назад видение...
И он рассказал уладам о женах, которые били его ветками.
— Что делать, господин? — спросил он Конхобара.
— Сделай так, — ответил король. — Вернись к тому камню, на котором лежал год назад.
Кухулин послушался его, а когда подошел к тому камню, то увидел, что идет ему навстречу жена в зеленом плаще.
— Вот и хорошо, Кухулин, — молвила она.

— Чего уж хорошего? Лучше скажи, что вам надо было от меня в прошлом году? — спросил Кухулин.
— Мы пришли к тебе год назад не для того, чтобы причинить тебе зло, а чтобы просить тебя о любви. И теперь я говорю с тобой, потому что моя сестра просила меня. Моя сестра Фанд, дочь Аэда Абрата. Мананнан, сын Моря, оставил ее, и она полюбила тебя. А я Либан, жена Лабрида, у которого меч скор на расправу. Он просил меня сказать тебе, что ничего для тебя не пожалеет, если ты всего на один день придешь помочь ему справиться с Кенахом Горбатым, с Эохайдом Иуилом и с Эоганом Инбхиром, тем самым Эоганом, который живет в устье реки.
— Слаб я сегодня, — сказал Кухулин. — Куда мне сражаться?
— Это пройдет, — успокоила его Либан. — Ты выздоровеешь. Силы вернутся к тебе. Но ты должен помочь Лабриду, потому что нет никого лучше него на всей земле.
— Где он? — спросил Кухулин.
— В Маг Мелл, что значит Счастливое Поле.
— Никуда я не поеду, пока не повидаюсь с моей женой Эмер, — заявил Кухулин. — Отправляйся к ней, Лаэг, и скажи, что ко мне приходили жены из племени сидов и били меня, а теперь мне лучше, и я прошу ее приехать ко мне.
Лаэг так и сделал.
— Плохой из тебя слуга, Лаэг! — вскричала в ответ Эмер — Ведь ты все время в горах и не можешь отыскать лекарство для своего господина! Стыдно должно быть уладам, что они до сих пор не вылечили Кухулина. Когда Конхобара надо избавить от пут, когда Фергусу надо вернуть сон, когда Конала Кернаха надо исцелить от ран, Кухулин всегда тут как тут.
Но это не всё!
— Горе мне! — вопила она. — Сын Риангабра, который и утром и вечером в горах, снадобье прекрасному сыну Дехтире привозит не на рассвете, а на закате!
Стыд и позор ученым и мудрым мужам Улада, что не обыскали они всю землю в поисках лекарства для Кухулина, а ведь они — его друзья!
Если бы Фергус потерял сон и его могло спасти только колдовство, сын Дехтире только тогда взошел бы на ложе, когда отыскал друида, умеющего лечить!
Если бы Конал умирал от ран. Пес обшарил бы всю землю, но нашел того, кто спас его.
Если бы щедро одаренный Лойгайре был ранен в сражении, Кухулин объехал бы всю Ирландию, но нашел снадобье для внука Илиаха.
Если бы Кельтхайр впал в беспробудный сон, Сетанта день и ночь пропадал бы в горах.
Если бы вождь Фурбайг лежал неподвижно, Кухулин на краю земли отыскал бы для него снадобье.
Хозяин гор Труин лишил его сил и чуть было не убил его! Пес Муиртемне теперь не лучше любого другого пса, если сон горы Бруаг завладел им.
Горе мне! Горе в сердце моем из-за тебя, Пес кузнеца Конхобара! Больно и стыдно мне, что не могу вылечить тебя!
Горе мне! Сердце мне терзает недуг, поразивший Кухулина, из-за которого не приехал он ни ко мне, ни в Муиртемне!
Вот почему не приехал он ко мне из Эмайн! Нет больше моего Кухулина! Мой голос слабеет и умирает оттого, что болен Кухулин! Год целый и еще месяц с четвертью не сплю я, не видя и не слыша Кухулина, о сын Риангабра!
Долго еще причитала Эмер, а потом отправилась в Эмайн Маха к Кухулину. Присев на край его ложа, она сказала ему:
— Вставай, первый муж Улада, просыпайся сильным и здоровым от своего сна! Погляди на могучего короля Маха. Недоволен он твоим долгим сном, погляди на его плечо, гладкое, как хрусталь! Погляди на его чаши для вина и мечи для битвы! Погляди на повозки в долине! Погляди на мужей, что играют в шахматы!
Погляди на сильных героев! Погляди на прекрасных жен! Погляди на вершителей славных подвигов! Погляди на их благонравных жен!
Погляди, начинается зима! Много чудес ждет нас впереди. Вспомни, как холодно долгой зимой, как некрасиво кругом. Твой сон — недобрый сон. Но не тебе бояться сражений! Долгий сон — все равно что с похмелья сон. От болезни недалеко и до смерти!
Просыпайся ото сна, насланного на тебя сидами! Напряги силы! Сбрось его с себя! Хватит с тебя красивых слов! Вставай, герой Улада!
Кухулин вправду встал и, проведя рукой по лицу, стряхнул с себя колдовство.
— Слишком долго ты спишь, хворый герой, — сказал ему Лаэг, — из-за жен Маг Мелл, что явились к тебе, околдовали тебя, связали тебя и отдали во власть ленивых жен. Очнись от смерти, поверженный сидами! Пусть вернется к тебе твоя сила первого из первых героев! Встань и иди на поле сражений, чтобы совершить великие подвиги там, куда Лабрид Скорый На Руку ведет своих воинов. Поднимись! Стряхни с себя сон! Стань снова великим воином!
Кухулин пошел к камню, который год назад лежал у него в изголовье, и увидел, что к

нему приближается Либан. Во второй раз стала она просить его идти с ней в ее страну.
— Где сейчас Лабрид? — спросил Кухулин.
— Лабрид на Чистом озере, куда приходят многие жены. Но не дело являться к нему усталым, если только ты не хочешь быть всего лишь гостем.
Счастливым домом правит добрая жена. Сто мужей в нем, гораздых к знанию. Румянцем украшены щеки Лабрида.
Его тонкий красный меч легко рубит головы волкам. Он крушит доспехи врагов и на куски рубит щиты героев.
Глазам радость, когда он на поле битвы совершает великие подвиги. Многих превосходит он доблестью.
Великий воин, о котором сложено много былей и небылиц, живет сейчас в стране Эохайд Иуил. Его волосы — золотые кольца. Запах его — аромат лучшего из вин.
Много подвигов совершил Лабрид. Скор в бою его меч. Но не торопит он сражение, пока не принуждают его сражаться, потому что любит он, когда его народ живет в мире.
Упряжь на его конях вся из красного золота. Но это не все его богатство. Дом, в котором он живет, поддерживают колонны из серебра и хрусталя.
— Просьба жены мне не указ, — сказал Кухулин.
— Тогда отпусти со мной Лаэга, — попросила Либан. — Пусть он увидит все своими глазами.
— Иди, Лаэг, — приказал Кухулин.
Лаэг подчинился, и вскоре он и Либан оставили позади Маг Луаду, Поле для Соревнований, Байл Буаду, Дерево Победы, Оэнах Эмну, место сбора воинов в Эмайн, и оказались в Оэнах Фидхи, где собирались обыкновенно лесные жители и где в это время был Аэд Абрат со своими дочерьми.
Либан положила руку на плечо Лаэгу.
— Не выбраться тебе сегодня отсюда, — сказала она, — если не попросишь защиты у жены.
— Не было еще такого, чтобы воин Улада просил защиты у жены! — возмутился Лаэг.
— Жаль, что Кухулина нет с нами! — воскликнула Либан.
— Я бы тоже обрадовался, будь он сейчас тут, — не стал возражать Лаэг.
Они помчались дальше к острову, где их ждал Лабрид, и увидели на берегу небольшой бронзовый корабль. Они взошли на него, и корабль доставил их на остров. Там они сразу направились к дому Лабрида и по дороге повстречали воина.
— Где Лабрид? — спросила у него Либан.
— Лабрид зажигает храбростью сердца воинов, отправляясь на великую битву, — ответил он.
Они вошли в дом, и Лаэгу показалось, что он уже видел его, хотя ни разу не был в нем прежде. Алые, зеленые, белые и золотые ложа были в доме, а вместо свеч — невиданных размеров драгоценный камень. Возле западной двери, где солнце садится вечером, стояли серые в яблоках и гнедые кони, а возле восточной двери — росли три высоких, в алых цветах, дерева, и на их ветках сидели птицы и пели для юношей королевского вида. Возле двери во двор сверкало чистым серебром несравненной красоты дерево, а когда на него падали лучи солнца, то оно сверкало золотом. Были там трижды двадцать деревьев, касавшихся друг друга кронами, и каждое могло прокормить своими плодами триста человек. Все деревья были разные, и спелые плоды на них манили сорвать их.
Посреди двора вокруг фонтана расположились триста пятьдесят мужей в полосатых одеждах, и у каждого в ухе сверкала золотая серьга. На всех хватало веселого меда. Таков был здесь обычай. Бочка с медом никогда не пустела. Трижды пятьдесят жен ждали Лаэга в доме и приветливо поздоровались с ним.
— Добро пожаловать, Лаэг, во имя воина, который прислал тебя к нам, и во имя тебя самого, и во имя жены, которая привела тебя к нам.
— Ну, Лаэг, что будешь делать? — спросила его Либан. — Хочешь сначала поговорить с Фанд?
— Хочу, если ты скажешь, где она.
— Скажу. Она покинула всех и теперь одна в своем покое.
Либан повела Лаэга к Фанд, и Фанд ласково поздоровалась с Лаэгом.
Имя Фанд значит слеза, из-за огня набежавшая на глаз. Назвали так Фанд за ее чистую красоту, потому что больше не с чем было сравнить ее на всей земле.
Поздоровавшись с Лаэгом, она спросила:
— Почему не приехал Кухулин?
— Он никогда не отзывается на просьбы жен, — ответил Лаэг. — Да и сомневался он, ты ли просила его приехать.
— Я просила, — подтвердила Фанд. — И пусть он не медлит. Битва назначена на сегодня.
Тем временем возле дома появилась повозка Лабрида.
— Тяжело сегодня у Лабрида на сердце, — сказала Либан. — Надо пойти к нему.

Либан ласково поздоровалась с Лабридом и так сказала ему:
— Добро пожаловать, Лабрид Скорый На Руку, воинство в воине, победитель героев, добро пожаловать к нам, Лабрид!
Однако Лабрид ничего ей не ответил.
— Добро пожаловать, Лабрид! — вновь заговорила Либан. — Самый быстрый у тебя меч. Ты вселяешь силы в слабых и побеждаешь сильных! Добро пожаловать, Лабрид! Добро пожаловать!
На этот раз Лабрид не смолчал:
— Оставь свои похвалы, Либан, потому что ни прошлые победы, ни твои похвалы не радуют меня сегодня. Сражение близко! Засверкают мечи в левой и правой руках! В сердце Эохайд Иуила храбрости столько, сколько в сердцах многих доблестных воинов! Не время гордиться собой!
— У нас добрая весть, — сказала тогда Либан. — Посмотри, вот Лаэг, возница Кухулина. Он к тебе с верным словом героя, который вступит сегодня рядом с тобой в битву.
Лабрид ласково поздоровался с Лаэгом.
— Поезжай немедля домой. Скажи Кухулину, чтобы он поторопился, потому что сражение назначено на сегодня.
Лаэг возвратился в Эмайн Маха и обо всем рассказал Кухулину и другим воинам.
Он сказал так:
— У Лабрида великое воинство. Я видел его страну. Она красивая, свободная, и никто там не говорит лживых слов, никто не говорит злых слов. Я слышал музыкантов, услаждавших слух дочерей Аэда, и, не торопись я обратно, у меня не хватило бы сил так скоро покинуть остров.
Я видел гору сидов. Жены там все как на подбор красивые, и у всех талантов без счета. А красивее всех Фанд, дочь Аэда Абрата, и никакой королеве не сравниться с ней.
Этне Ингуба тоже красивая, но Фанд своей красотой может ослепить целое воинство.
Жаль, Кухулин, что ты не поехал со мной, хотя все просили тебя об этом, не то увидел бы ты такой большой дом, какого мне еще не приходилось видеть.
Если бы мне принадлежала вся Ирландия и я был бы королем счастливых гор, я все отдал бы и считал, что отдал мало за жизнь на том острове, на котором я побывал сегодня.
— Хорошо, — сказал Кухулин.

— Ты поступишь по справедливости, — продолжал Лаэг, — если поедешь туда, потому что нет прекраснее страны на земле.
Кухулин встал и провел рукой по лицу, после чего ласково поблагодарил Лаэга за то, что он укрепил его в его решении.
На это Лаэг ответил:
— Торопись, Кухулин! Сражение назначено на сегодня!
Кухулин приказал готовить повозку и вместе с Лаэгом отправился на прекрасный остров. Лабрид и все жены приветливо встретили его, а Фанд и вовсе не скрывала своей радости.
— Что мне делать? — спросил Кухулин.
— Сделай так, — сказал Лабрид. — Зайди в тыл вражескому воинству.
Кухулин, Лабрид и Лаэг отправились на поле сражения, и им показалось, что на нем без счета мужей в бранных доспехах.
— Мни ненадолго, — попросил Кухулин короля Лабрида. Лабрид послушался, а Кухулин остался стоять на виду двух воинств. Тут с криками прилетели две вороны, и все рассмеялись.
— Похоже, — сказали воины друг другу, — вороны сообщают нам, что где-то рядом гневный муж из Муиртемне. И они прогнали ворон.
Долго ли, коротко ли, Эохайд Иуил отправился помыть руки в ближайшем ручье и подставил Кухулину прикрытую одной рубахой спину. Кухулин не упустил счастливого случая и копьем поразил Эохайда Иуила в самое сердце.
Потом он один вышел против целого воинства и многих убил, прежде чем налетел на него Кенах Киабарта Неземной. Они долго бились, но и его одолел Кухулин.
Лабрид не стал дольше ждать. На голову разбил он вышедшее против него воинство и крикнул Кухулину, чтобы он уходил с поля боя.
— Боюсь я, — сказал Лаэг, — как бы он не обернул свою ярость против нас, потому что не избыл ее до конца в сражении. Пусть воины приготовят три чана с холодной водой, иначе нам не остудить его пыл. В первом чане вода выкипит до дна. В другом станет горячей. В третьем станет теплой.
Едва жены завидели возвращающегося Кухулина, запела Фанд:
— Прекрасен муж в повозке, юн он годами, и нет у него бороды. Светел он ликом, и светло рядом с ним вечером на земле Сенах Фидгу.
Музыка сидов не удержит его на ложе. Красной кровью залито его платье. Я гляжу на его коней, быстрых, как весенний ветер.
Кухулин едет в повозке, юный герой из Муиртемне, и плохо придется тому, кто рассердит его.
Либан спросила его о сражении, и Кухулин сказал так:
— Мужи со светлыми волосами и красными лицами налетели на меня со всех сторон, мужи Мананнана, сына Моря, которых призвал к себе Эохайд Иуил. Ударом за удар платил я. Эохайда Иуила поразил я копьем, и хоть стоял там туман, я точно знаю, что поразил его, потому что слышал его стон, который ни с чем не спутать. Говорят, его смерть решила исход битвы.
Сыну Эохайда Иуила из Земли Обещаний отдал Мананнан в жены дочь Найси и Дейрдре по имени Айбене.
Целый месяц оставался Кухулин у Фанд, а когда минул месяц, то простился с ней, и она сказала ему так:
— Где бы ты ни был, если захочешь меня увидеть, только позови — и я сразу приду.
Кухулин назначил ей встречу в Ибар Кин Тракте, что значит Тис на Берегу Байле.
Однако об этом узнала Эмер, и ее охватила ярость. Взяв с собой ножи, чтобы убить соперницу, она с пятьюдесятью юными девицами отправилась на берег Байле.
Кухулин и Лаэг играли в шахматы и не заметили приближения жен. Первой увидела их Фанд и сказала:
— Смотри, Лаэг!
— Что там?
Лаэг поднял голову, и Фанд крикнула ему:
— Оглянись, Лаэг! За твоей спиной притаились жены, и у каждой в правой руке по острому зеленому ножу. Золото покрывает их круглые груди. И идут они на битву. С ними Эмер, дочь Форгала, вся красная от злости.
— Ничего она тебе не сделает, — успокоил ее Кухулин. — Даже близко не подойдет. Садись в повозку, и я защищу тебя от всех жен, будь они даже со всех четырех сторон Улада. Дочь Форгала может испугать любого, особенно если с ней пятьдесят девиц, но против меня она не посмеет пойти.
И Кухулин так сказал Эмер:
— Не пристало мне бояться тебя, жена, потому что я люблю тебя больше, чем другие мужья любят своих жен. Копье дрожит у тебя в руке и не ранит меня. И нож ты взяла напрасно. Слишком он тонок и слаб для меня, пусть даже ты кипишь от злости. Будь ты самой сильной из жен, не одолеть тебе меня, не лишить моей силы!
— Зачем ты позоришь меня, Кухулин? — спросила его Эмер. — Зачем позоришь перед всеми женами и мужьями Ирландии? Под твоей защитой я пришла сюда, покоренная твоей верностью мне! Не гордись нашей ссорой! Не сможешь ты отвернуться от меня, даже если захочешь!
— Эмер, ответь мне, почему не могу я побыть с этой женой, если она учтива, красива, достойна самого короля, эта жена с берега великого моря? Ни лицом, ни статью не уступит она никому, ни умом, ни уменьем, ни быстротой, ни решительностью. Мужу и желать больше нечего, а если он чего-то пожелает, она все исполнит, не беря с него никаких обещаний. Эй, Эмер, — продолжал он, — не найти тебе мужа храбрее и благонравнее меня!
— Ты все правильно сказал об этой жене! — вскричала Эмер. — Красное всегда красиво, новое привлекательно, а привычное горько на вкус! Чего у нас нет, о том мы мечтаем. Что есть, то не привлекает! О Кухулин, когда-то ты почитал меня. Опять стану я такой, как прежде.
Горько было Эмер, как никогда еще не было.
— Даю тебе слово, — ответил ей Кухулин, — что люблю тебя и буду любить, пока жив.
— Оставь меня, — сказала тогда Фанд.
— Нет! Пусть он оставит меня! — воскликнула Эмер.
— Нет! Рано или поздно он все равно оставит меня. На каждом шагу подстерегает меня беда.
Обидно стало Фанд. Не хотела она позора на свою голову, но понимала, что пройдет время, и бросит ее Кухулин, и придется ей опять возвращаться в свой одинокий покой, а ведь она любила Кухулина. И запричитала она:
— Недобрый час наступил! Пора мне в дорогу! Нет несчастнее меня на всей земле! Пусть отец у меня великий воин, лучше бы мне остаться с Кухулином. Лучше мне жить с тобой и повиноваться тебе, чем жить без тебя в солнечном доме Аэда Абрата!
О Эмер, бери своего мужа! Забирай его, потому что ты достойна его. А мне до смерти теперь желать того, кто никогда не будет моим!
Многие мужи желали меня, но ни с одним не уходила я из дома, потому что была благонравной девицей.
Нет горше горя, чем отдать свою любовь мужу, которому она не нужна! Пусть лучше покинет он ту, которая любит его больше, чем он ее!
Нечестно, желтоволосая Эмер, тебе нападать на Фанд и убивать ее, злосчастную!
Мананнан узнал, что Фанд, дочь Аэда Абрата, противостоит женам Улада и Кухулин отказался от нее. Не утерпел Мананнан, примчался с восточного края земли и, невидимый, встал рядом. Одна только Фанд знала, что он все видит и слышит, и великое смятение охватило ее.
— Поглядите на великого сына Моря, который живет на равнине Эоган Инбир! Мананнан, господин прекрасной земли, когда-то ты был мне мил!
Даже сейчас ты предан мне, и нет в сердце у меня ревности. Любовь не приведет нас на одну дорогу!
Было время, мы с другом Луга жили в солнечном доме Инбир и не думали, что ждет нас впереди разлука.
Когда великий Мананнан взял меня в жены, я была достойна его, и он подарил мне золотой браслет, потому что любил мою красоту.
Знаю я, никто из земных жен и мужей не видит того, кому подвластны любые волны и кому не нужны большие корабли!
Увы мне, увы глупой жене! Отказался от меня мой возлюбленный!
Прощай, несравненный Кухулин, с добрым сердцем я покидаю тебя. Не увидимся мы больше! Но ты не держи на меня зла. Нет ничего тяжелее разлуки!
Пора в путь! Без печали провожает меня мой возлюбленный, оттого стыдно мне, Лаэг, сын Риангабра.
Мой муж явился за мной, и он все сделает, как я хочу. Глядите, я покидаю вас, и не говорите, что я сделала это потихоньку!
Фанд подошла к Мананнану, и он, ласково поздоровавшись с ней, спросил:
— Скажи, жена, из-за Кухулина ты покидаешь это место или хочешь идти со мной?
— Вот тебе мое слово, — ответила ему Фанд. — Был один муж, за которым я пошла бы не раздумывая, но теперь я пойду с тобой и не буду ждать Кухулина, потому что он отказался от меня. И еще, — продолжала она. — Ты не нашел достойной тебя королевы, а Кухулин нашел.
Когда Кухулин увидел, что Фанд удаляется с Мананнаном, он спросил Лаэга:
— Что это значит?
И Лаэг ответил ему:
— Это значит, что Фанд уходит с Мананнаном, сыном Моря, потому что она нелюбезна твоему сердцу.
Ярость охватила Кухулина, и он умчался в Луахайр. Долго он пробыл в горах без еды и питья, а ночи проводил на дороге в Мидлуахан.
Узнала об этом Эмер и отправилась к Конхобару в Эмайн Маха. Конхобар послал за бардами и друидами, чтобы они отыскали Кухулина и привели его к нему в Эмайн Маха. Друиды не сомневались, что Кухулин убьет их, как только увидит, поэтому, отыскав, они заколдовали его, чтобы он ничего не натворил, пока к нему не вернется здравый смысл.
Придя в себя, Кухулин попросил пить, и друиды подали ему питье забвения, отчего он сразу забыл о Фанд и обо всем, что с ним случилось.
Из того же флакона они дали отпить Эмер, и она забыла о своей ревности.
Мананнан же на всякий случай потряс еще плащом между Кухулином и Фанд, чтобы не пришлось им даже случайно свидеться."

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"    
Автор: Перевод Л. Володарской   

На этот раз история довольно смешная.

Пир Брикрена, или Словесная битва прекрасных жен Улада

Однажды Брикрен Злоязычный задумал задать великий пир в честь Конхобара, сына Несс, всех воинов и всех знатных мужей Улада. Целый год он провел в приготовлениях к пиру и построил большой дом в крепости Рудрайге, очень похожий на дом Алой Ветви в Эмайн, но превзошедший все дома в Ирландии размерами, удобством, роскошью колонн, облицовки, резьбы и других украшений, о чем сразу же заговорили по всей Ирландии. Внутри он был точь-в-точь как питьевая зала в Эмайн, и в нем было девять перегородок от очага до стены, все из бронзы, золоченые и тридцати футов высотой. В передней части залы стояло на возвышении кресло Конхобара, украшенное бриллиантами и другими драгоценными каменьями всех цветов и оттенков, которые сверкали так же ярко, как золото и серебро, и ночь превращали в день. Рядом стояли двенадцать кресел для двенадцати героев Улада.
Не меньше, чем на дерево и каменья, дивились люди на строительных дел мастеров, ведь одно бревно везли шесть коней и один столб ставили шесть мужей. Тридцать самых искусных мастеров Ирландии присматривали за постройкой.
Брикрен приказал устроить для себя солнечную комнату на одном уровне с креслом Конхобара и креслами героев и украсил ее как нельзя лучше, застеклил по одному окну на каждой из стен, чтобы всех видеть в зале, ибо знал он, не сидеть ему рядом с героями Улада.
Когда зала и комната были готовы, он приказал принести занавеси и покрывала, кровати и подушки, мясо и вино и всего вдоволь, а сам отправился в Эмайн Маха звать на пир Конхобара и его воинов.
Случилось так, что все мужи Улада были в Эмайн Маха. Они приветливо поздоровались с Брикреном и усадили его рядом с Конхобаром.
- Я зову вас на пир, - сказал Брикрен.
- Что ж, я приму твое приглашение, если его примут все улады, - ответил Конхобар.
Однако Фергус, сын Ройга, и другие заявили:
- Мы не поедем. Если мы поедем, мертвых у нас станет больше, чем живых, потому что Брикрен всех нас перессорит.
- Хуже будет, если вы не приедете, - пригрозил им Брикрен.
- А что ты сделаешь?
- Тогда точно перессорю, - сказал Брикрен, - королей и вождей, славных героев и простых воинов, пока вы все не перебьете друг друга. А если не выйдет, тогда поссорю матерей с дочерьми. Не выйдет это - всех жен Улада, чтобы они подрались друг с дружкой.
- Пожалуй, нам лучше принять приглашение, - сказал Фергус.
- Посоветуемся с вождями, - предложил Сенха, сын Айлиля.
- Недоброе случится, если мы не решим, как нам быть, - сказал Конхобар.
Мужи собрались на совет, и первым заговорил Сенха:
- Во избежание беды ты, Конхобар, должен защитить себя от Брикрена, если собираешься ехать к нему. Приставь к нему восемь мечников, и пусть он покинет дом, когда накроет столы.
Фербер Фербесон, сын Конхобара, отправился к Брикрену.
- С радостью все исполню, - сказал он.
Мужи Улада покинули Эмайн - и король, и его свита, и его войско.
Брикрен же стал думать, как ему обмануть стражников и поссорить уладов. Первым делом он решил поговорить с Лойгайре Буадахом, сыном Конала, сыном Илайта.
- Доброго здравия тебе, Лойгайре Победитель, безжалостный молот Бреги, огненный молот Меата! Почему ты не первый из первых героев Улада?
- Могу быть и первым, если захочу, - ответил ему Лойгайре.

- И будешь, - сказал Брикрен, - если сделаешь, как я тебя научу.
- Сделаю.
- Ты станешь первым героем Ирландии, если сумеешь отвоевать долю победителя на моем пиру. За нее надо побороться, - продолжал он, - потому что она дорогого стоит. В ней много вина и в любое время покои в моем доме, в которых легко разместятся три добрых воина Улада, и семилетний боров, с рождения кормленный одним молоком, и вкусная еда весной, и творог со сладким медом летом, и орехи с хлебом осенью, и мясо с супом зимой. И еще семилетний бычок, вскормленный материнским молоком и сладкой травой, и пять дюжин сладких медовых пирогов. Такая доля победителя в моем доме. Ты же лучший из лучших в Уладе, и она по праву принадлежит тебе. Возьми ее. Когда день сменится вечером и пир будет в самом разгаре, пусть придет твой возница и возьмет твою долю победителя.
- Клянусь, если кто ему помешает, умрет на месте! - воскликнул Лойгайре.
Брикрен обрадовался, что у него так легко все получилось, и долго смеялся над Лойгайре Буадахом. Потом он подошел к Коналу Кернаху.
- Доброго здравия тебе, Конал, - сказал он, - герой многих битв и сражений, не раз побеждавший в бою героев Улада. Когда мужи Улада пересекают чужие границы, ты всегда на три дня и три ночи впереди, и позади тебя уже много рек и бродов. Ты стоишь на страже Улада, и ни один враг не минует тебя незамеченным ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Почему бы тебе не быть первым из первых?
Ловко Брикрен обошел Лойгайре, но с Коналом Кернахом ему понадобилось вдвое больше ловкости. Убедившись, что Конал не прочь ввязаться в ссору, Брикрен догнал Кухулина.
- Доброго здравия тебе, Кухулин, победитель Бреги, сияющее знамя Лайфе, любимец Эмайн, баловень жен и девиц. Давно уже ты не Кухулин, ибо ты первый из первых героев Улада. Твое слово в спорах и ссорах главное, твой суд справедлив, всем владеешь ты, о чем только могут мечтать мужи Улада. Храбр и доблестен ты без меры, и подвигам твоим нет равных. Почему же ты не берешь себе долю победителя, если ни один из мужей Улада не может сравниться с тобой?
- Клянусь! - вскричал Кухулин. - Если кто пожелает отнять ее у меня, поплатится головой!
Довольный Брикрен отошел от него и как ни в чем не бывало присоединился к войску, словно не задумал он поссорить первых героев Улада между собой.
Когда они наконец добрались до места, каждый занял положенное ему место в пиршественной зале. В одной половине дома расположились Конхобар и его свита, в другой - жены уладов.
Вместе с Конхобаром за стол сели Фергус, сын Ройга, Кель-тхайр, сын Утехайра, Эоган, сын Дуртакта, Фиаха и Фихайг, сыновья короля, Фергус, сын Лета, Кускрайд, Сенха, сын Айлиля, три сына Фиахаха, которых звали Рус, Даре и Имхад, Муинремар, сын Кеиргинда, Эрге Эхбел, Амергин, сын Эсаита, Менд, сын Салхаха, Дубтах Доэл Улад, Ферадах Финд Фект-нах, Феделит, сын Илайра Хетинга, Фурбайде Фербенд, Ро-хад, сын Фатхемона, Лойгайре Буадах, Конал Кернах, Кухулин, Конрад, сын Марнаи, Эрк, сын Феделита, Айолан, сын Фергуса, Финтан, сын Найала, Кетерн, сын Финдтайна, Факина, сын Сенкада, Конла-лжец, медоворечивый Айлиль, знатные мужи Улада, а еще юноши Улада и барды Улада.
Пока шли приготовления к пиру, музыканты развлекали воинов, но едва был накрыт стол, как король приказал Брикрену удалиться, и воины с мечами повели его к двери, но на пороге Брикрен остановился и крикнул:
- Доля победителя в моем доме дорогого стоит. Пусть ее возьмет себе первый из первых героев Улада!
С этими словами он ушел.

Распорядители поднялись со своих мест, чтобы оделить всех вином и мясом, и вместе с ними поднялся Кедланг, сын Риангабра и возница Лойгайре Буадаха.
- Подайте долю победителя Лойгайре Буадаху, потому что она принадлежит ему по праву.
Тотчас вскочил со своего места Ид, сын Риангабра и возница Копала Кернаха, и потребовал отдать долю победителя Коналу Кернаху.
Не уступил им и Лаэг, сын Риангабра и возница Кухулина.
- Доля победителя принадлежит Кухулину. Мужи Улада покроют себя позором, если не отдадут ее ему, потому что он самый храбрый из храбрых в Уладе.
- Это неправда, - сказал Конал.
- Это неправда, - сказал Лойгайре.
Они повскакали со своих мест, схватили мечи и щиты и набросились друг на друга. Тогда в одной половине залы словно вспыхнул пожар, так сверкали мечи и копья, а в другой стало белым-бело от белых щитов. Всех охватил страх. И все были на ногах. Ярость охватила Конхобара и Фергуса, сына Ройга, когда они увидели, как двое напали на одного, как Конал и Лойгайре вступили в бой с Кухулином. Однако никто не посмел вмешаться, пока Сенха не шепнул Конхобару:
- Пора тебе сказать свое слово.
Конхобар и Фергус вышли на середину и встали между славными мужами Улада. которым пришлось опустить мечи.
- Послушаетесь вы меня? - спросил Сенха.
- Да, - сказал Кухулин.
- Да, - сказал Конал.
- Да, - сказал Лойгайре.
- Вот мой совет вам. Сегодня мы разделим долю победителя поровну, а потом вас по справедливости рассудит Айлиль, король Коннахта, ибо мужам Улада лучше решать свой спор в Круахане.
Все вновь расселись по своим местам и подняли заздравные чаши. Ничто больше не нарушало воцарившегося веселья.
Брикрен и его жена в это время были в верхнем покое и наблюдали за тем, что происходило в зале. Раздосадованный Брикрен, которому не удалось поссорить мужей Улада, задумался о том, как ему поссорить жен Улада. Пока он думал, Федел Чистое Сердце вместе с пятьюдесятью другими женами покинула залу. Брикрен поспешил за ней.
- Доброго здравия тебе, жена Лойгайре Буадаха! Не зря называют тебя Федел Чистое Сердце, ибо всем ты взяла, и лицом, и мудростью, и знатностью. Сам Конхобар, король Улада, твой родич. Лойгайре Буадах - твой муж. Первой ты должна входить в залу, ибо ты первая из первых жен Улада. Если ты сегодня раньше других переступишь порог залы, быть тебе навеки королевой над женами Улада.
Федел пошла дальше, а следом за ней из залы вышла Лендабайр Благодатная, дочь Эогана, сына Дуртакта, и жена Конала Кернаха.
Брикрен поспешил к ней.
- Доброго здравия тебе, Лендабайр. Не зря называют тебя Благодатная, ибо к тебе обращают взоры и сердца мужи со всей земли. Нет никого красивее тебя. И если твой муж первый из первых мужей Улада, то ты по праву первая из первых жен Улада.
Брикрен ловко улестил Федел, но, чтобы улестить Лендабайр, ему понадобилось вдвое больше ловкости.
Потом вышла из залы Эмер и с нею пятьдесят жен.
- Доброго здравия тебе, Эмер, дочь Форгала Манаха, жена первого из первых мужей Улада! Не зря называют тебя Эмер Прекрасные Волосы. Короли и вожди Ирландии ссорятся из-за тебя друг с другом. Как солнце затмевает звезды, так ты затмеваешь других жен красотой лица, знатностью рода, молодостью, добрым именем, мудростью и красноречием...
Ловко Брикрен улестил Федел и Лендабайр, но вдвое больше ловкости понадобилось ему, чтобы улестить Эмер.
Когда Федел, Лендабайр и Эмер сошлись вместе, они не знали, что Брикрен говорил со всеми тремя.
Они отправились в обратный путь и поначалу шли медленно, словно не было у них никаких задних мыслей. Но постепенно они все убыстряли и убыстряли шаг, а возле самого дома подхватили юбки и побежали что было мочи, ибо поверили
Брикрену и пожелали возвыситься. Шуму от них было не меньше, чем от сорока повозок. Дом пошатнулся, и мужи схватились за оружие, когда их бросило друг на друга.
- Стойте! - крикнул Сенха. - Это не враги. Это опять проделки Брикрена. Теперь он подбил жен на ссору. Клянусь, если не закрыть перед ними дверь, то лучше уж быть мертвым, чем живым!
Привратники поспешили исполнить приказ, однако Эмер, опередившая других жен, изо всех сил уперлась спиной в дверь и стала кричать, чтобы ей открыли, пока ее не догнали Федел и Лендабайр. Мужи повскакали со своих мест, чтобы прийти на выручку своим женам.
- Недобрая ночь предстоит нам! - вскричал Конхобар и с такой силой ударил серебряным жезлом о бронзовый столб, что все тотчас расселись по своим местам.
- Угомонитесь, - сказал Сенха. - Нас ждет словесная битва, а не битва мечей.
После этого три жены под защитой своих мужей начали знаменитую битву слов прекрасных жен Улада.
Первой заговорила Федел Чистое Сердце, и она сказала так:
- Мать, носившая меня под сердцем, была свободной и знатной женой, ровней моему отцу, и в жилах у меня течет кровь королей, отчего воспитывали меня, как королевскую дочь. Я красива лицом и телом, благонравна, учтива и храбростью не уступаю доблестному воину. Посмотрите на моего мужа Лойгайре! Разве мало его красные руки сделали для Улада? Он один стережет границы от врагов. Он - наша защита. Он - первый из первых. Его победы славнее побед других героев. Почему же мне, прекрасной и веселой Федел, не вступить сегодня первой в пиршественную залу?
Второй заговорила Лендабайр, и она сказала так:
- Я тоже красива, мудра и учтива, и это я должна первой войти в пиршественную залу,
Мой муж - непобедимый Копал. Гордо поднята его голова, когда он идет в бой. И гордо поднята его голова, когда он возвращается победителем с головами своих врагов.
Он всегда готов биться за Улад. Все броды под его защитой. Он - герой из героев.
Кто посмеет оспорить храбрость сына благородного Амергина? Конал ведет за собой храбрых мужей Улада.
Все взгляды устремлены на славную Лендабайр! Так почему бы мне не переступить первой порог королевской залы?
Третьей заговорила Эмер, и она сказала так:
- Ни одна из жен не сравнится со мной в красоте и мудрости. Ни одна не сравнится со мной в блеске глаз, доброте, благонравии и здравомыслии.
Никто не умеет радоваться и любить сильнее, поэтому все мужи Улада желают меня и все держат меня в своих сердцах. Будь я доступна им, завтра их жены остались бы без мужей.
Кухулин - мой муж. Если он пес, то сильный пес. Кровь на его копье, кровь на его мече, его белое тело черно от крови, его нежная кожа вся в шрамах от мечей и копий.
На запад устремлен его огненный взор. Нет защитника у Улада надежнее его! Повозка у него красная, и подушки в повозке тоже красные. Как лосось, прыгает он, совершая геройский прыжок. И черный подвиг, и слепой подвиг, и подвиг девятерых на его счету. Если выходит против него воинство, он его побеждает. И спасает гордые воинства от гибели. И находит радость в страхе врагов.
Ваши герои не стоят и травинки под ногами моего мужа Кухулина. И жены отворачиваются, едва завидя их. Мой муж - алая чистая кровь, а они - нечистоты, для которых жалко пучка травы.
Прекрасные жены Улада похожи на коров, когда стоят рядом с женой Кухулина.
Выслушав речи жен, Лойгайре и Конал бросились на стены и пробили в них дыры в свой рост, а Кухулин высоко поднял ближайшую стену так, что стали видны небо и звезды.
Первой вошла в залу Эмер и следом за ней пятьдесят жен, которые были с нею. А за ними и те дважды пятьдесят жен, которые сопровождали Федел и Лендабайр, которым было не под силу сравниться с Эмер, как их мужьям было не под силу сравниться с Кухулином.
Со всего маху Кухулин опустил стену, и она на семь футов ушла в землю, отчего дом перекосило и Брикрен с женой выпали во двор в самую грязь, где собаки рыли землю в поисках отбросов.
- Горе мне! - крикнул Брикрен. - Враги!
Когда он вскочил на ноги и увидел, что сталось с его домом, то хлопнул в ладоши и как был весь в грязи побежал в залу. Поначалу его никто не узнал, и тогда он вышел на середину и скачал:
- Горе мне, мужи Улада, что решил я задать для вас пир! Дороже всего на земле мне мой дом, поэтому кладу на вас заклятье: не пить вам, не есть и не спать, пока вы не уйдете из моего дома тем же путем, каким вошли в него.
Все вместе взялись мужи Улада за стены, но дом даже не покачнулся.
- Что нам делать?
- Делать нечего, - сказал Сенха. - Придется просить Кухулина.
Тогда мужи взмолились, чтобы Кухулин вытащил стену из земли, и громче всех кричал Брикрен:
- О король ирландских героев, если ты не поставишь дом как следует, никто его не поставит!
Пожалел Кухулин голодных воинов. Он встал, но с первой попытки и у него ничего не вышло. Тогда он рассердился, и над головой у него вспыхнул геройский огонь. Изо всех сил потянул он за стену так, что ребра у него разошлись и между ними могла бы поместиться нога мужа. Стена встала на место, и дом снова был, как прежде.
Улады вспомнили о мясе и вине. На одной стороне пировали могучие мужи во главе с Конхобаром, королем из королей Улада, а на другой стороне их жены - Федел Девяти Обличий (девять разных обличий она могла принять, и одно было прекраснее другого), и Финдхаем, дочь Катбада и жена Амергина Железная Челюсть, и Деборгил, жена Лугайда Краснополосно-го, и Эмер, и Федел Чистое Сердце, и Лендабайр, и другие знатные жены, всех и не перечислить.
Вскоре, однако, вновь поднялся шум. Это жены принялись расхваливать своих мужей. Не дожидаясь, пока их спор перейдет в ссору, встал со своего места Сенха, сын Айлиля, потряс веткой с колокольчиками и сказал так:
- Хватит с вас одной битвы слов, а не то ваши мужья побелеют от ярости и тоже накинутся друг на друга.
По вине жен разбиваются щиты мужей, и они идут сражаться и убивать друг друга.
По вине жен мужи творят несообразное, рушат то, что не составить вновь, сносят с лица земли то, чего не вернуть. Уймитесь, жены героев! А не то накличете беду на свою голову!
Эмер ответила ему:
- Сенха, есть у меня право говорить, потому что я - жена первого из первых героев, который всех превосходит красотой, мудростью, красноречием, ибо он многому учился у многих!
Никто не в силах превзойти его в подвигах, ни в нагрудном подвиге, ни в яблочном подвиге, ни в призрачном подвиге, ни в кошачьем подвиге, ни в красно-вихревом подвиге, ни в копийном подвиге, а еще в быстром ударе, и в огненном дыхании, и в геройском крике, и в колесном подвиге, и никто не бросается так на острые шипы, как он.
Никто не сравнится с ним в юных летах, в красоте, в уме, в знатности, в сладкоречии, в храбрости, в доблести, в живости, в ловкости. Никто не сравнится с ним в охоте и в беге, в силе, в победах и в величии. Нет на всей земле мужа, который стоял бы вровень с Кухулином.
- Эмер, если то, что ты говоришь, правда, - сказал Конал Кернах, - пусть поднимется твой герой, и мы все поглядим, на что он способен.
- Ну уж нет, - вздохнул Кухулин. - Я устал. Вот наемся и высплюсь, а там посмотрим.
Правду сказал Кухулин. Утром того самого дня он увидел возле серого озера, где Слиаб Фуат, Серого коня из Махи. Едва тот вышел из озера, как Кухулин обхватил его руками за шею и проскакал на нем всю Ирландию, прежде чем привел его, но уже послушного своей воле, обратно в Эмайн. Точно так же он укротил Черного Канглайна из черного озера Канглен.
Он сказал:
- Сегодня Серый конь из Махи прокатил меня по великим равнинам Ирландии, по Бреги Меат, приморскому болоту Муиртемне Маха, Мой Медбе, по Курех Клейтех Керне, Лиа в Линн Локарне, Фер Фемен Фергне, Курос Домнанде, по Рос Ройгне и Эо. И теперь я хочу есть и спать. Клянусь, кто помешает мне, горько пожалеет об этом.
- Шутка слишком затянулась, - сказал Брикрен. - Пусть несут мясо и вино, а битву жен отложим на потом.
Так они и сделали. Три дня и три ночи мужи и жены Улада ели, пили и веселились до упаду.
Борьба за первенство в Уладе.
Попировав, мужи и жены Улада возвратились в Эмайн, и с новой силой разгорелся спор между Копалом, Лойгайре и Кухулином за долю победителя. Пришлось вмешаться Конхобару и его мудрым советникам. Конхобар повелел героям отправляться в Круахан, что в Коннахте, чтобы рассудили их Айлиль и Медб.
- А если и они вам не указ, - сказал он, - то поезжайте к Курой, сыну Даре, в Слиаб Мис, что в Мунстере. Он рассудит вас по совести. Курой честен и справедлив, его дом всегда открыт для гостей, его рука крепка в бою, он все понимает и никого не боится, как настоящий король. Он даст вам мудрый совет, но только спрашивать его должен храбрый человек, ибо он сведущ в колдовстве и умеет то, чего никто не умеет.
- Сначала мы поедем в Круахан, - решил Кухулин.
- Согласен, - сказал Лойгайре.
- Едем, - заторопился Конал Кернах.
- Пусть первыми приведут твоих коней и первой запрягут твою повозку, - Кухулин сказал Коналу. - Поезжай первый.
- Мне это не нравится, - возразил Конал.
- Все знают, как упрямы твои кони и как ненадежна повозка, - заявил Кухулин. - Она такая тяжелая, что оставляет следы, по которым тебя и через год можно найти.
- Ты слышишь, Лойгайре? - завопил Конал. - Поезжай ты первый!
- Не смеши меня, - отозвался Лойгайре. - Никто быстрее меня не приедет к броду, и никто быстрее не отразит даже тучу летящих копий. Однако я предпочитаю узкие тропинки, и лучше мне не встречать другие повозки, чтобы не пугать воинов, которым всего-то и надо, что проехать мимо.
С этими словами Лойгайре запряг коней и прыгнул в повозку. Он направился на запад через Маг-да-Габал, равнину Двух Вил, через Бернайд-на-Форайре, Смотровую Брешь, через брод Карпат Фергус, через брод Морриган по направлению к Картунд Клуана-да-Дам, Рябиновый Луг Двух Волов, через Данделган, Маг Слисех, Голую равнину и Бреги. Немного прошло времени, прежде чем его догнал Конал Кернах с другими доблестными мужами Улада.
Кухулин же не спешил, забавляя жен Улада своими подвигами. Девять подвигов он совершил с яблоками, девять - с копьями, девять - с ножами, не дав им ни разу упасть или коснуться друг друга. А еще он взял у них трижды пятьдесят иголок и подбросил их вверх одну за другой так, что каждая следующая вдевалась в глазок предыдущей. Потом он отдал женам их иголки.
Тем временем Лаэг везде искал его, а когда нашел, то принялся пенять ему:
- Жалкий слепец, совсем не осталось в тебе храбрости! Никогда не получишь ты долю победителя, потому что Конал и Лойгайре раньше тебя явятся в Круахан.
- Не думал я ехать, Лаэг, - признался Кухулин. - А теперь готовь повозку.
Лаэг запряг коней, и они отправились в путь.
К этому времени два героя Улада уже добрались до Маг Брег, Великолепного Луга, однако Кухулин, подстрекаемый Лаэгом, так мчался на Сером коне из Махи и Черном Кинглайне через Слиаб Фуат и Бреги, что догнал их задолго до Круахана.
Улады не жалели коней, под копытами которых сотрясалась земля. В Круахане оружие падало со стен на пол, и люди трепетали, как тростник на берегу реки.
Медб сказала на это:
- С тех пор как я в первый раз приехала в Круахан, ни разу не упомню такого грома, а ведь на небе ни облачка.
Финдабир Прекрасные Брови, дочь Айлиля и Медб, встала с кресла и поднялась в свой солнечный покой над большими воротами, чтобы посмотреть, кто едет. У нее было орлиное зрение.
- Матушка, я вижу повозку.
- Какая она? - спросила Медб. - Какого цвета впряженные в нее кони? Ты знаешь воина, который сидит в ней?
- Вижу! Вижу! - воскликнула Финдабир. - Два коня впряжены в повозку. Оба серые в яблоках и не уступают друг другу ни в росте, ни в красоте, ни в беге. Уши у них прижаты, головы высоко подняты, ноздри раздуты, лбы широкие и груди тоже, гривы и хвосты кудрявятся, и шаг у обоих ровный и быстрый. Повозка сделана из хорошего дерева и вся блестит. Еще я вижу два черных колеса и упряжь, украшенную серебром. Сидит в ней муж с рыжими волосами и длинной бородой, разделенной надвое, как вилы. На нем алый с золотом плащ. Бронзовый щит окаймлен золотой полосой. В руке у него копье, а на голове шапка из перьев невиданных птиц.
- Знаю, кто это, - откликнулась Медб. - Друг королей, всегдашний победитель в битвах, буря в войне, огонь в споре, нож в победе, который разрежет нас на куски. Могучий Лойгайре Красная Рука. Его меч рубит людей, как нож режет лук. И кулак его бьет не слабее, чем волна бьет берег. Клянусь богами моего народа, коли Лойгайре Бундах в ярости и едет драться с нами, то, как лук срезают близко к земле, так и нас он срежет, и многих других в Круахане, если не умилостивим мы его богатыми подношениями.
- Матушка! - крикнула Финдабир. - Я вижу еще одну повозку. И она не хуже первой.
- Расскажи мне о ней, - приказала Медб.
- Один впряженный в нее конь - рыжий. Широкими прыжками одолевает он броды и реки, горы и долины, и быстр он, как птица. Мне не уследить за ним. Другой конь гнедой. На полном скаку перепрыгивает он через поля между горами и скалами, и дубы ему не помеха. Куда-то торопится он. Повозка из хорошего дерева и вся изукрашена, колеса из сверкающей бронзы, и упряжь блестит серебром.
В повозке прекрасный обликом муж с длинными волнистыми волосами, щеки у него белые с ярким румянцем, и рубаха на нем белая, чистая, плащ - синий с алым, щит у него коричневый с желтым и по краю отделан бронзой. В руке у него сверкающее копье, а на повозке покрывало из перьев невиданных птиц.
- Знаю я, кто это, - отозвалась Медб. - Рык льва, огонь, который убивает, как острый камень. Привычно ему складывать голову к голове, из одной битвы бросаться в другую. Как форель режут острым камнем, так нас взрежет сын Финдкоем, если он в ярости.
Клянусь всеми клятвами моего народа, как пятнистых рыбин бьют на красном камне железными прутьями, так нас побьет Конал Кернах, если он решил пойти против нас.
- Я вижу еще одну повозку! - крикнула Финдабир.
- Рассказывай! - приказала Медб.
- В нее впряжены два коня под стать друг другу. Уши у них прижаты, головы подняты. Это красивые и сильные кони, ноздри у них раздуты, лбы широкие, гривы и хвосты завиты. Когда они идут шагом, комья земли вылетают у них из-под копыт, как стаи птиц, а когда бегут - пар вырывается из ноздрей и огонь из пасти. Один конь серый, легкий, стремительный. Другой - черный, с маленькой головой, и ни в чем не уступает первому. Весело скачут они рядом, словно туман в горах, олень на холме, заяц на равнине или зимний ветер в ночи.
Повозка сделана из самого лучшего дерева, колеса у нее железные, упряжь сверкает серебром, бронзой и золотом.
В повозке сидит усталый муж с потемневшим лицом, прекраснее которого не сыщешь во всей Ирландии. На нем алая туника, на груди пряжка из золота, а поверх плащ с белым капюшоном, украшенным золотом. Брови у него черные, как черна земля под ногами, глаза семи цветов и волосы тоже, а во взгляде у него любовь и пламя. На коленях он держит меч с золотой рукоятью, под рукой у него копье с острым наконечником, а на спине висит алый щит с серебряным ободком и золотыми фигурками зверей.
Впереди сидит возница. Он высокий, худой и весь в веснушках. У него рыжие волосы, на них золотой венец. На нем короткий плащ, и в руках, голых по локоть, он держит вожжи.
- Воистину то были капли перед ливнем, - сказала Медб. - Знаю я этого мужа. Он - как шум разгневанного моря, как огромная волна, в которой безумие дикого зверя, поднятого охотниками. Во время битвы он мчится прямо на врагов, и в его крике они слышат свою смерть. Он совершает подвиг за подвигом и кладет одну голову на другую, не считая. Его имя славят в песнях. Как на мельнице растирают солод в порошок, так нас разотрет по земле Кухулин.
Клянусь клятвой моего народа, - продолжала Медб, - если мельница с десятью жерновами растирает солод в пыль, то он и вовсе сотрет нас с лица земли, будь даже с нами целое воинство, если гнев не оставит его.
- Как скачут остальные улады? - спросила Медб. Финдабир ответила ей:
- Рука к руке, плечо к плечу, колесо к колесу. Так они скачут. Их кони словно гром в небе, словно волны, поднятые бурей, и земля дрожит под их копытами.
- Пусть наши жены принесут много холодной воды в бадьях, постелют мягкие ковры, нажарят вкусного мяса, сварят лучшего эля. Открывайте ворота, встречайте их по-доброму, и они не причинят нам зла.
Медб сама вышла во двор. И с ней трижды пятьдесят юных девиц с тремя бочками холодной воды, в которой она решила остудить воинственный пыл героев.
Потом она спросила их, будут они жить в одном доме или порознь, каждый в своем.
- Каждый в своем, - ответил Кухулин.
Прискакали остальные улады. Их тоже встретили Медб и Айлиль со всеми своими чадами и домочадцами и предложили им еду и постель.
Вышел вперед Сенха и поблагодарил Медб и Айлиля за гостеприимство.
Улады поспешили следом за хозяевами во дворец, и все нашли себе пристанище. Тем временем музыканты услаждали слух гостей музыкой. Конхобар и Фергус, сын Ройга, остались в покоях Айлиля, а еще было девять покоев, и пировали там три дня и три ночи.
Когда все отпировали, Айлиль спросил Конхобара, что привело его в Круахан. Сенха ответил вместо Конхобара и все рассказал ему о ссоре жен, желавших первыми войти в пиршественную залу, и о ссоре мужей, желавших забрать себе долю победителя.
- Рассуди их, - попросил Сенха.
Айлилю это не понравилось.
- Не в добрый час недобрый друг вспомнил обо мне.
- Нет никого справедливее тебя, - стоял на своем Сенха.

- Мне надо подумать, - сказал Айлиль, требуя отсрочки.
- Не думай слишком долго, - попросил его Сенха. - Кто защитит нас, если нет с нами наших героев?
- Три дня и три ночи.
- Три дня не повредят дружбе, - согласился Сенха.
Лойгайре, Конал и Кухулин остались ждать суда Айлиля, а остальные улады отправились в обратный путь, благодаря Медб и Айлиля и ругмя ругая злонравного Брикрена, затеявшего всех поссорить между собой.
В тот же вечер в честь трех героев Медб и Айлиль задали пир не хуже того, который задал уладам Брикрен, но только пировать герои должны были втроем. Едва стемнело, в залу ворвались отпущенные из пещеры сидов чудовища в обличии кошек. Конал и Лойгайре подскочили до потолка и до самого утра просидели на стропилах, забыв о мясе и вине.
Один Кухулин не встал с кресла. Едва чудовище приблизилось к нему, как он ударил его мечом, и, хотя меч соскользнул с каменной головы, чудовище больше ни разу не пошевелилось. Кухулин всю ночь не сводил с него глаз.
С первыми лучами солнца воинственные кошки исчезли, а потом пришел Айлиль, от которого ничего не укрылось.
- Теперь Кухулин может взять долю победителя? - спросил он Конала и Лойгайре.
- Нет, - ответили они в один голос, - потому что мы вышли сражаться с воинами,
а не с кошками.
- Придется вам тогда, - сказала Медб, - эту ночь провести в доме моего приемного отца Эркола и его жены Гармны.
Но сначала Медб и Айлиль на славу накормили и напоили героев. Когда же они предложили им накормить коней, то Конал и Лойгайре взяли двухлетний овес, а Кухулин - отборный ячмень. Потом они отправились в путь и всю дорогу старались обогнать друг друга, но первым все же был Кухулин.
Эркол и Гармна приветливо встретили героев, которые не скрыли, что приехали ради испытания, и тогда Эркол и Гармна отправили их одного за другим сражаться с жившими в долине ведьмами.
Первым пошел Лойгайре, однако он не устоял против ведьм и возвратился без оружия и доспехов.
Вторым пошел Конал и тоже не устоял, но потерял только копье, а меч сохранил.
Третьим пошел в долину Кухулин. Ведьмы с воплями набросились на него, но Кухулин не отступил. Вот уже от копья и щита остались одни обломки, а ведьмы все били и били его без устали.
Увидел это Лаэг и крикнул:
- Эй, Кухулин! Бессильный трус! Слепой шут! Куда делась твоя храбрость? Или ты хочешь, чтобы ведьмы одолели тебя?
Разгневался Кухулин и стал крушить и рубить окруживших его ведьм так, что вскоре всю долину залил их кровью. Когда же он возвратился с ведьмиными доспехами, Гармна и ее дочь Буан обрадовались, увидев его целым и невредимым, и с почетом проводили в дом.
Ночью герои отдыхали, а на другой день поутру Эркол вызвал их всех троих одного за другим на поединок.
Первым оседлал коня Лойгайре, но не успел он и глазом моргнуть, как конь Эркола убил его коня, а Эркол чуть не убил его самого, так что он побежал в Круахан и всем рассказал, что Эркол убил Конала и Кухулина.
Копал тоже бежал, после того как конь Эркола убил его коня, а его слуга утонул в реке, которую с тех пор называют Снам Ратханд.
Зато Серый конь из Махи не уступил коню Эркола и сам убил его, и Кухулун одолел Эркола, после чего привязал его сзади к повозке и поехал в Круахан.
Буан, дочь Гармны, побежала следом за ним, потому что полюбила Кухулина и не пожелала с ним расстаться. Следы от повозки Кухулина не терялись среди других следов, потому что он всегда ехал напрямик и нигде не сворачивал, даже если на его пути оказывались скала или глубокое ущелье. В одном таком месте Буан не рассчитала своих сил, упала и ударилась головой о камень. Она умерла, и то место стали называть Могилой Буан.
Когда Конал и Кухулин объявились в Круахане, то не сразу догадались, почему их оплакивают, ведь они не знали о лживой вести Лойгайре, будто они оба погибли от руки Эркола.
Все поняв, Айлиль скрылся в своем покое и долго стоял, прислонившись к стене. Он старался успокоить свои мысли, ибо знал, какая великая опасность грозит его королевству, если он совершит ошибку. Три дня и три ночи он не ел и не спал, пока Медб не сказала ему:
- Ты трус и только зря тянешь время! Я сама рассужу их, если ты боишься!
- Не под силу мне судить героев, - согласился с ней Айлиль. - Да и кому это под силу?
- Мне, - заявила Медб. - Да и что в этом трудного? Лойгайре и Конал Кернах не похожи друг на друга, как бронза и серебро. И Конал Кернах с Кухулином не похожи друг на друга, как серебро и красное золото.
Поразмыслив, Медб призвала к себе Лойгайре Буадаха.
- Привет тебе, Лойгайре Буадах, - сказала она ему. - Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя вместе с чашей из бронзы, на дне которой серебряная птица. Возьми ее как знак нашего суда, но никому ее не показывай, пока не предстанешь перед Конхобаром и всеми воинами Алой Ветви. Увидишь, что несут долю победителя, доставай чашу, и никто не посмеет оспорить ее у тебя, ибо мы вручаем тебе знак твоего первенства. - Лойгайре подали чашу, до краев наполненную сладким вином, и он одним глотком опорожнил ее. - Ты - первый из первых, - повторила Медб. - Живи сто лет и радуйся жизни, лучший из лучших в Уладе!
Едва Лойгайре ушел, как Медб призвала к себе Конала Кернаха.
- Привет тебе, Конал Кернах, - сказала она. - Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя. Прими от нас серебряную чашу с золотой птицей на дне.
Напутствовав его так же, как она напутствовала Лойгайре, она попрощалась с ним и призвала к себе Кухулина.
- Король и королева зовут тебя к себе, - сказал ему юнец.
В это время Кухулин играл в шахматы со своим возницей Лаэгом.
- Что я, дурак, чтобы шутить со мной шутки? - вскричал Кухулин и швырнул в гонца шахматной фигурой, попав ему между глаз, отчего он упал и умер, и Айлиль и Медб его не дождались.
- Клянусь! - воскликнула Медб. - С Кухулином нелегко иметь дело!
Она сама пошла к нему и обняла его обеими руками за шею.
- Обманывай других, - сказал ей Кухулин.
- Великий сын Улада! Слава Ирландии! - вскричала Медб. - У нас и в мыслях не было обмана. Даже если бы все герои Ирландии собрались здесь, доля победителя все равно досталась бы тебе, потому что никто не сравнится с тобой храбростью, славным именем, молодостью, великими подвигами!
После этих слов Кухулин встал и вместе с Медб пошел в королевский дворец. Айлиль ласково встретил его и вручил ему до краев наполненную сладким вином золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев на дне.
- Ты - первый из первых, - сказала Медб, - и я желаю тебе жить сто лет и радоваться жизни, лучший из лучших в Уладе!
- Вот что мы решили, - в один голос сказали Айлиль и Медб. - Как ты первый из первых героев Улада, так и твоя жена первая из первых жен Улада. Она правильно сделала, что первая вошла в пиршественную залу, потому что кому, как не ей, быть королевой над уладскими женами.
Кухулин одним глотком опорожнил чашу и, попрощавшись со всеми, отправился в обратный путь. Вечером он был уже в Эмайн Маха.
Среди уладов не нашлось ни одного смельчака, который спросил бы героев о решении Айлиля и Медб, а там подошло время садиться за столы да приниматься за пир.
Оставив споры, воины Улада ели, пили и веселились. Явился на пир и Суалтам, сын Ройга и отец Кухулина. В его честь Конхобар приказал вкатить в залу бочку своего лучшего вина.
Тем временем дошла очередь и до доли победителя.
- Сегодня долю победителя получит один из трех героев, возвратившихся из Круахана, - сказал злоязычный Дуабтах. - Верно, они принесли знаки, по которым мы узнаем, кто из них первый из первых.
Тут вскочил с места Лойгайре Буадах и высоко над головой поднял бронзовую чашу с серебряной птицей.
- Доля победителя моя!
- Нет! - завопил Конал Кернах. - Вот моя чаша! - И он высоко поднял серебряную чашу с золотой птицей на дне. - У тебя чаша бронзовая, а у меня серебряная! Доля победителя моя!
- Нет! - крикнул, поднимаясь, Кухулин. - Король и королева обманули вас. Доля победителя моя! Смотрите на мою чашу!
С этими словами Кухулин поднял над головой золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев.
- Если судить по-честному, то я - первый из первых, - сказал Кухулин.
- Ты, - согласились Конхобар и Фергус и все остальные улады. - Таково решение Айлиля и Медб.
- Клянусь, - вскричал Лойгайре Буадах, - не просто так тебе вручили золотую чашу. Ты ее купил! Сколько золота и серебра ты дал Айлилю и Медб, чтобы они назвали тебя первым из первых? Честью клянусь, их суждение мне не указ!
Герои, выхватив мечи, выскочили на середину, однако Конхобар встал между ними, так что Лойгайре, Коналу и Кухулину пришлось умерить свой пыл.
- Придется вам ехать к Курой, чтобы он решил ваш спор, - сказал Сенха.
- Согласен, - сказал Лойгайре Бундах.
- Согласен, - сказал Копал Кернах.
- Согласен, - сказал Кухулин.
На другой день рано поутру все трое - Лойгайре, Копал и Кухулин - отправились в путь. У ворот крепости Курой они распрягли повозки, а во дворе их приветливо встретила Бландад, дочь Минды, жены Курой, которого не было дома. Однако он все знал наперед и заранее наказал жене, как ей принимать гостей. Она все сделала как полагается. Сначала подала им воду умыться с дороги, потом вина - прогнать все печали, потом приказала слугам помягче постелить постели, чтобы не пожаловались герои на негостеприимство.
Когда же наступил вечер, Бландад сказала героям, что им до возвращения Курой наказано сторожить крепость.
- Так он велел. И еще он велел передать, чтобы первым стал на стражу самый старший из вас.
Курой же, где бы он ни был, каждый вечер заколдовывал крепость, и она крутилась, как мельница, чтобы после захода солнца ни один недруг не нашел вход в нее.
В первую ночь встал на стражу Лойгайре Буадах, потому что годами он был старше других. Незадолго перед рассветом он увидел, как на западе поднялась от моря тень и направилась к нему. Она была длинной и очень страшной, и в конце концов приняла обличие великана, голова которого упиралась в небо, а ноги попирали сверкающее море. В руках у него были выдранные из земли дубы, которые и шести коням не сдвинуть с места. Великан швырнул одним дубом в Лойгайре, но промахнулся. Так он промахивался три или четыре раза, и Лойгайре остался жив и невредим, да еще с неразбитым щитом, отчего осмелел и метнул в великана копье, но не причинил ему никакого вреда.
Великан в ответ протянул руку и схватил Лойгайре, который, хотя был высоким и сильным, почувствовал себя словно годовалый младенец у него на ладони, а великан, повертев его в пальцах, как вертят шахматную фигурку, полумертвого бросил его во двор крепости, да в самую грязь. В это время все ворота были на запоре, поэтому в крепости решили, что он сам перепрыгнул через стену и таким образом вызвал других героев на соревнование.
Миновал еще один день, и наступила очередь Конала стеречь крепость, потому что он был старше Кухулина. С ним произошло то же, что с Лойгайре.
А на третью ночь наступил черед Кухулина.
Около полуночи он услыхал шум, а когда в небе поднялась полная луна, то увидел девять серых теней над болотом.
- Стойте! - крикнул Кухулин. - Кто вы? Если друзья, то идите с миром, а если враги - не ждите пощады!
Тени зашумели-закричали, но Кухулин отрубил всем девяти головы, и они упали, бездыханные, на землю.
Кухулин стал стеречь крепость дальше.
Еще девять воинов вышли против него, и еще девять, но он всех победил и всем отрубил головы, которые сложил в кучу вместе с оружием.
Приустав, Кухулин все же внимательно вглядывался во тьму и услыхал вдруг, что озеро поблизости зашумело, словно бурное море. Ему очень хотелось отдохнуть, но долг превыше всего, и он решил посмотреть, что там такое. Из озера поднимался длинный-предлинный червь, который уже повернулся раскрытой пастью к крепости, намереваясь проглотить один из приглянувшихся ему домов.
Кухулин подпрыгнул, обхватил одной рукой шею червя, а другую засунул ему в пасть, вытащил у него из груди сердце и бросил его на землю. Враг Кухулина упал бездыханным, и Кухулин разрубил его мечом на куски, а голову бросил поверх остальных голов.
Совсем обессилел Кухулин и не двигаясь просидел почти до рассвета, как увидал вдруг тень великана, шагавшего к нему с запада - от моря.
- Ну и ночка! - вздохнул великан.
- Смотри, как бы не пришлось еще хуже! - пригрозил ему Кухулин.
Великан замахнулся на Кухулина бревном, но оно не задело героя. Тогда он бросил в него еще три или четыре дерева, но все они пролетели мимо, не причинив Кухулину вреда. Великан протянул руку, чтобы схватить Кухулина, как было с Лой-гайре и Коналом, но Кухулин прыжком лосося взобрался великану на голову и вытащил меч, чтобы отрубить ее, великан взмолился:
- Жизнь за жизнь, герой.
Он исчез и больше никогда не показывался.
Кухулин же, подивившись про себя, как это Лойгайре и Конал сумели перепрыгнуть через стену, такую высокую и широкую, что он два раза прыгал и оба раза безуспешно, разгневался и, отойдя подальше, разбежался, едва касаясь ногами травы. Он все-таки одолел ее и оказался прямо у дома Курой. Кухулин толкнул рукой дверь и, тяжело вздыхая, вошел.
Тотчас услыхал он голос Бландад, дочери Курой:
- Ты вздыхаешь не как побежденный. В твоем вздохе радость победителя.
Дочь короля все знала о том, что пришлось претерпеть Кухулину.
- Долю победителя заслужил Кухулин, - сказала она Лойгайре и Коналу. - Да вы и сами знаете, что не сравнитесь с ним в бою.
- Я не согласен, - в один голос заявили Лойгайре и Конал. - Наверняка его друзья-сиды стараются, чтобы мы уступили ему без спора. Не быть этому.
Тогда Бландад от имени Курой наказала им возвращаться в Эмайн Маха и там его ждать. Герои простились с дочерью короля и отправились в обратный путь - туда, где их ждали воины Алой Ветви.
Много ли, мало ли прошло времени, все улады собрались в Эмайн, и, когда они устали мериться силами, Конхобар и Фергус, сын Ройга, и все остальные отправились в дом Алой Ветви. Однако между ними не было Кухулина. И Конала Кернаха тоже не было. А другие все были.
Перед самым вечером, когда усталый день завершал свой путь, они увидали высокого неуклюжего мужа, к тому же уродливого лицом. Когда он переступил порог залы, Конхобар подумал, что ни один из уладов не дотянется ему даже до пояса. Смотреть на него и то было страшно. Прямо на тело у него была надета плетенка, какой обычно покрывают коров, сверху он накинул серый плащ, а над головой колыхалась ветка величиной с коровник на тридцать коров. У него были желтые голодные глаза. В правой руке он держал топор, который весил не меньше пятидесяти железных котлов, да такой острый, что и волос разрубил бы, если бы порыв ветра бросил его на острие.
Пройдя ползалы, он наклонился над бревном с необрубленными ветками, которое лежало возле очага.
- Кто ты? - спросил его злоязычный Дуабтах. - Разве нет другого места в зале, что ты вышел на середину? Что тебе нужно? Деревяшку на растопку? Или ты хочешь сжечь наш дом?
- Меня зовут Уат Чужестранец. И мне не нужны ни деревяшка, ни ваш дом. А нужен мне муж, которого я не могу найти, хотя обошел уже всю Ирландию и многие другие земли, муж, который держит свое слово и не обманет меня, что бы ни случилось.
- О чем ты говоришь? - спросил его Фергус.
- Вот топор, - сказал Уат. - Пусть кто-нибудь отрубит мне голову сегодня при условии, что завтра я отрублю голову ему. Вы, улады, по всей земле известны своей силой, своей ловкостью, своей храбростью, своей гордостью, своими высокими мыслями, своим мужеством, своей правдивостью, своей щедростью. Словом, не найдется ли среди вас муж, который всегда выполняет обещанное? О тебе я не говорю, Конхобар, потому что ты - король. И о Фергусе, сыне Ройга, я тоже не говорю. Но среди остальных неужели не найдется муж, готовый отрубить мне голову, чтобы завтра подставить мне свою?
- Несправедливо чернить всю страну, - заявил Фергус, - если ты не можешь найти одного человека.
- Значит, не найдется среди вас настоящий герой, коли нет на пиру Конала Кернаха и Кухулина?
- Наклонись, дурак, и я отрублю тебе голову! - крикнул Лойгайре. - А завтра приходи за моей головой.
- Клянусь, ты неплохо придумал, - сказал Дуабтах, - отрубать человеку голову, а долг отдавать на другой день.
Никто из уладов не знал, что Уат заколдовал свой топор. Он положил голову на бревно, Лойгайре взмахнул топором и когда опустил его, голова чужестранца покатилась на пол, а из шеи во все стороны хлынули потоки крови. В страхе все застыли на месте.
- Клянусь, - проговорил Дуабтах, - если этот Чужестранец завтра придет, он никого в живых не оставит.
Он пришел. Лойгайре дрогнул сердцем и как сквозь землю провалился. Правда, в этот день на пир явился Конал Кернах и сказал, что готов заключить с Чужестранцем договор. Дальше все было, как накануне. Когда Уат пришел взыскать с Копала долг, тот как сквозь землю провалился.
На третий день на пир пришел Кухулин.
- Слушайте, мужи Улада, - принялся Уат высмеивать уладов, - оставила вас храбрость, и вы не достойны славного имени, когда-то принадлежавшего вам по праву. Где же ваш Кухулин? Или на его слово тоже нельзя положиться?
- Мне не надо договора, - крикнул Кухулин. - Вот он я! А ты, пугливая муха, похоже, боишься смерти!
С этими словами Кухулин выпрыгнул на середину залы и, отрубив Уату голову, подбросил ее до потолка, отчего весь дом пошел ходуном.
На другой день только и разговоров было среди мужей Улада, придет Кухулин или не придет в пиршественную залу отдать долг. Кухулин пришел и как ни в чем не бывало уселся за стол.
Правда, тяжело было у него на сердце, и, заметив это, мужи Улада постарались его развеселить, но только зря старались.
- Не покидай меня, пока я не умру, - попросил герой Конхобара. - Скоро смерть за мной пришла. Но лучше мне умереть, чем нарушить слово.
Едва стемнело, явился Уат.
- Где Кухулин?
- Здесь я! - крикнул Кухулин.
- Что-то невесело ты глядишь, видно, боишься смерти. Но ты не обманул меня.
Кухулин вышел на середину и положил голову на бревно.
- Получше-ка вытяни шею, - приказал Уат.
- Хватит! Не тяни больше. Клянусь, я не мучил тебя вчера.
Кухулин вытянул шею, и Уат поднял топор до потолка, отчего ветка у него на голове задела стропила и, потревоженные, они зашумели, как лес в грозу. Он опустил топор, но не на шею Кухулину, а рядом, и тотчас улады узнали Курой, сына Даре, который явился испытать героев.
- Вставай, Кухулин, - сказал он. - Ни один герой Улада, как бы он ни пыжился, не сравнится с тобой в храбрости и честности. Ты - первый из первых героев Ирландии, и доля победителя принадлежит тебе, а твоей жене - первое место среди жен Улада. Если же кто попытается оспорить мое слово, клянусь клятвой моего народа, горько пожалеет об этом.
С этими словами Курой исчез.
Так закончилась словесная битва прекрасных жен Улада и ссора мужей Улада из-за доли победителя.
Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Кинжалова Р.В.   

Это перевод с древнего египетского текста. К сожалению, не поняла, кто переводчик.

Сказка Потерпевшего Кораблекрушение.

1   Сказал достойный «спутник»: «Да будет спокойно2   сердце    твое,    первый    среди   нас,    ибо    вот   достигли   мы царского подворья, подан3   на берег деревянный молот,4   вбит в землю причальный кол, носовой канат5   брошен на сушу. Звучит благодарность и хвала богу, и6   каждый обнимает своего товарища.7   Люди наши вернулись невредимы, нет8   потерь в отряде нашем. Мы достигли9   рубежей  страны  Уауат и миновали10  остров Сенмут. И вот вернулись11  с миром.  Прибыли в страну нашу.12  Послушай меня, первый среди нас, — я ничего13  не прибавлю лишнего: сверши омовение и возлей14  воду на пальцы твои. И,15  когда спросят тебя, отвечай. Говоря с16  царем, владей собою,17  отвечай как подобает, не запинайся, ибо спасение чело-18  века — в устах его,  ибо  слово19  пробуждает снисхождение.20  Поступай, однако ж, по желанию сердца твоего, ибо21  утомительно уговаривать тебя.  Поведаю22  тебе лучше, как случилось и со мною23  подобное. Отправился я в24  рудники царя.25  Спустился я к морю, и вот — судно:26  сто двадцать локтей в длину и сорок в ширину27  и сто двадцать отборных моряков из28  Египта. Озирают ли они29  небо, озирают ли землю — сердце их неустрашимее,30  чем у льва. И возвещают они31  бурю до прихода ее и грозу32  до наступления ее. И вот грянула буря,33  когда мы были в море, и не успели34  мы достигнуть суши, плывя под парусами,35  И вот ветер все крепче, и волны высотою в36  восемь локтей.  И вот рухнула мачта37  в волну, и судно38  погибло,  и никто из  моряков39  не уцелел. Я один был выброшен40  на остров волнами моря.41  Я провел три дня в одиночестве, и лишь42  сердце мое было другом моим. Я лежал43  в зарослях44  деревьев, в объятиях45  тени. После поднялся я на ноги,46  чтобы поискать, что положу в рот свой.47  И вот нашел я фиги,48  и виноград, и всякие прекрасные овощи, и49  плоды сикомора, и50   огурцы, словно выращенные человеком, и рыбу, и51   птицу.  И нет такого яства,52   которого бы там не было. И вот53   насытился я и положил на землю   ,54   то, что осталось в руках моих. Вырезал я коловорот,55   добыл  огонь и56   принес огненную жертву богам. Тут услыхал57   голос грома.  Поду-58   мал я, что это волны59   моря.  Деревья  трещали,60   земля дрожала.61   Когда же раскрыл я лицо свое, то увидел, что это62   змей приближается ко мне.63   Длина его — тридцать локтей. Борода его — больше64   двух  локтей.   Чешуя  его — из65   золота, брови его — из лазурита,66  Тело его изогнуто кверху.67  Он разверз уста свои предо мной, я же68  лежал,   распростершись ниц.69  Сказал он мне: «Кто принес тебя сюда, кто принес тебя, малыш?70  Кто принес тебя? Если замедлишь71  назвать мне его, то гляди,72  изведаешь превращенье в золу,73  исчезнешь, и никто тебя не увидит».74  Отвечал я ему: «Вот, ты говоришь со мной, а я не понимаю.75  Ниц распростерт я перед тобой». И70  я обмер от страха. Тогда забрал он меня в пасть свою,77  и отнес78  в жилище свое, и положил на землю,79  невредимого, ибо я был80  цел и члены мои не оторваны от туловища.81  И отвел он уста свои, я же82  простерся на чреве ниц перед ним.83  Сказал он мне: «Кто принес тебя сюда, кто принес тебя,84  малыш? Кто принес тебя на этот остров средь85  моря, берега которого — волны?»86  Отвечал я ему,87  сложив  почтительно88  руки, сказал я ему так:89  «Я отправился90  в рудники посланцем91  царя на судне92  длиною сто двадцать локтей и шириною — сорок,93  со ста двадцатью отборными моряками94  из Египта.95  Озирают ли они небо, озирают ли землю,96  сердца их неустрашимее, чем у льва.97  Возвещают они бурю98  до прихода ее и грозу до наступления ее.99  Один отважнее другого сердцем и100 сильнее руками, и не101 было недостойного среди них. И вот грянула102 буря, когда мы были в море,103 и не успели мы достигнуть земли, плывя под парусами.104 И вот ветер все крепче, и волны105 высотою в восемь локтей. И вот мачта рухнула106 в волну, и судно погибло,107 и не уцелел ни один,108 кроме меня. И вот я близ тебя.109 Я был  выброшен на этот остров но волнами моря».111 Сказал он мне: «Не бойся, не бойся,112 малыш, не закрывай от страха лица своего здесь,113 предо мною. Вот бог даровал тебе114 жизнь, он принес тебя на этот остров ка.115 Нет такого, чего бы на нем не было, не он полон всяким добром.117 Вот ты проведешь, месяц за месяцом,118 четыре месяца из на этом острове,120 пока не придет из царского подворья судно,121 и люди на нем — твои знакомцы.122 С ними ты вернешься в царское подворье123 и умрешь в городе своем.124 Как радуется повествующий о былых горестях, ибо страдание миновало!125 Вот я поведаю тебе о происшедшем на этом острове.126 Я жил здесь с моими братьями и детьми,127 нас было семьдесят пять змеев128 с детьми и братьями моими, не считая129 малой дочери, которую я добыл себе молитвой. И вот упала звезда130 и попалила их. Это случилось, когда меня не было —131 не было меня среди них. Я чуть было не умер, когда нашел их всех132 в одной груде спаленных тел. Если ты силен, владей сердцем своим, ибо133 ты еще обнимешь детей своих, и поцелуешь134 жену свою, и увидишь дом свой,— это прекраснее всего.135 Ты достигнешь царского подворья и будешь там136 среди подобных тебе». Я137 простерся ниц и коснулся челом138 земли, говоря ему так:139 «Я поведаю о могуществе твоем царю — пусть узнает140  о величии твоем. Моею заботою царь пришлет  тебе  благовония — иби,  хекену,141  нуденб, хесант и храмовый ладан,142  которым умилостивляют всех богов.  Я поведаю ему о происшедшем здесь,143  и, узрев мощь твою,144  воздадут тебе хвалу пред лицом Совета страны.   Я принесу тебе в огненную жертву145  быков. Я принесу тебе в жертву146   птиц. Моими заботами доставят тебе суда, груженные147   лучшим, что рождает Египет,— словно как богу, любящему148   людей,  в стране далекой,  безвестной человеку».149   Тогда посмеялся он надо мною, ибо сказал я пустое.150   Сказал он мне: «Ты не богат миррою, не родился ты хозяином ладана.151   Я же владыка Пунта, и вся мирра его — моя.152   Ты говорил о хекену — обилен хекену этот остров.153   И вот ты расстанешься с этим местом — и никогда154   не увидишь его снова, ибо превратится оно в воду». Судно, о155   котором заранее известил меня он, прибыло.156   Я  взобрался  на   высокое  дерево,   и  узнал  знакомцев  своих по царскому подворью,157   и пошел доложить змею. И увидел я, что ему уже ведомо все.158   И сказал он мне: «Прощай, прощай, малыш, в доме твоем да узришь ты159   детей твоих, и да прославишь имя мое в городе твоем — вот и все, чего160   я хочу от тебя».161   Распростерся  я   ниц  перед ним,  сложив  почтительно   руки.162   Он даровал мне груз мирры,163   иби, хекену, нуденба, хесанта, даровал черни для глаз,  хвосты164   жираф, большую груду ладана, слоновьи клыки,165   охотничьих собак, обезьян и всякое прекрасное добро.166   Погрузил я все на судно и распростерся ниц,167   чтобы воздать ему хвалу. Тогда сказал он мне: «Вот достигнешь ты царского подворья168   через два месяца.  Обнимешь ты детей своих и помолодеешь169   в царском подворье и там же будешь погребен». Тогда спустился я к берегу,170   туда, где стояло судно, и окликнул171   людей, которые были на нем. И воздал я хвалу владыке этого острова,172   и моряки на судне — также. И двинулись мы на север,173   к подворью царя. Достигли мы царского под-174  ворья через два месяца, как предсказал змей. Тогда я предстал перед царем175  и принес ему дары, которые доставил с того острова.176  И тогда царь воздал мне хвалу перед Советом страны, и177  удостоен я был звания «спутник царя»,178  и вознагражден179  подначальными людьми.180  Вот как я причалил счастливо к земле, после того как181  испытал все, что довелось испытать. И вот ты видишь меня. Слушал же меня,182   ибо хорошо внимать людям».183  Сказал он мне: «Не хитри,184   друг! Кто дает воду185   птице на заре, перед тем как186   зарезать ее поутру?» [Колофон:] Доведено сие от начала187   до конца — как было найдено написанным188   в писании писца,  искусного пальцами своими, сына Амени, Амепаа, —189   да будет он жив, невредим и здрав!

Кому понравилось - вот ссылка, там очень много:
http://litena.ru/books/item/f00/s00/z0000000/index.shtml

Сватовство к Эмер.

 

Когда Кухулин из мальчика стал юношей, не было в Уладе жены, которая не полюбила бы его за ловкость в бою, за легкость шага, за мудрость решений, за сладость речей, за красоту лица, за мужественность — словом, за все дары, отпущенные ему природой. В сражении Кухулин до тех пор сохранял осторожность, пока не сходила на него ярость и не загорался над его головой геройский огонь. А еще владел он многими искусствами: играл в шахматы и шашки, читал, прорицал, судил без обид. Но самое главное — был он прекраснее всех юношей на земле.
Недостатков же у него было всего три. Слишком он был юн годами и лицом тоже, так что если кто не знал его, то мог и на смех поднять. Еще был он слишком храбр. И слишком красив.
Наступил день, и сошлись на совет улады, недовольные тем, что их жены и дочери любят Кухулина. Долго они судили и рядили, а потом, чтобы поменьше любили его их жены и дочери и чтобы не погиб он, не ровен час, не оставив наследника, решили найти такую девицу, которую Кухулин захотел бы взять в жены.
Девять мужей послал Конхобар, по одному в каждое из королевств Ирландии, с наказом обыскать все крепости и селения и найти дочь короля или знатного мужа, которая могла бы угодить Кухулину и стать его женой.
Прошел год, и все девять мужей вернулись ни с чем. Тогда Кухулин сам поехал свататься к девице, которая жила в Луг-Лохта Лога, что значит Сады Луга, и которую звали Эмер, дочь Форгала Манаха Хитреца.
Он взял повозку, за которой не могла угнаться ни одна из повозок Улада, столь стремительны были впряженные в нее кони и искусен правивший ими возница. Девицу он нашел на лужайке для игр, где ее окружали дочери богатых землевладельцев, учившиеся у нее шитью и вышиванию. Из всех девиц Ирландии одна она была достойна стать невестой, по крайней мере так думал Кухулин, потому что она владела шестью дарами: красотой, нежным голосом, красноречием, искусством рукоделия, мудростью и непорочностью. Кухулин всегда говорил, что возьмет в жены только ту девицу, которая будет равной ему в красоте и знатности, в уме и ловкости, да в придачу будет шить лучше всех в Ирландии, ибо никакая другая не годится ему в жены. Вот почему он выбрал Эмер.
В тот день Кухулин облачился в праздничное платье — алую рубаху с пятью складками, заколотую пряжкой с золотым рисунком по ней, и белый плащ с капюшоном, отделанный красным золотом.
Девицы сидели рядышком на скамье, когда услыхали топот копыт, грохот повозки, скрип ремней, треск колес, хрип коней и звон оружия.
— Пусть кто-нибудь поглядит, что за воин скачет к нам, — приказала Эмер.
Фиал поднялась со скамьи, встретила юношу и привела его на лужайку, где их дожидалась Эмер с подругами. Кухулин поздоровался со всеми, и Эмер, показав ему свое красивое лицо, сама тоже поглядела на него и сказала:
— Пусть с помощью богов будет ровной твоя дорога!
- И тебя пусть берегут они от всех врагов!
— Откуда ты, воин?
И он стал отвечать ей загадками, которые не под силу было разгадать подругам.
— Из Интиде Эмнв.
— Где ты спал?
— В доме мужа, который пасет скот на лугах Тетры.
— А что ел?
— Для нас сварили остов повозки.
— Какой дорогой ты приехал?
— Той, что идет между двух покрытых лесами гор.

— А потом?
— Это просто, — сказал Кухулин. — От тьмы моря через великую тайну племен богини Дану, через пену коней Эмайн, через сад Морриган и спину великой свиньи. Дальше по долине великой лани между богом и его друидом, по спине жены, между кабаном и кабанихой, где моют лошадей богини, между королем и его слугой к Монкуилле четырех сторон света, через великое преступление и объедки великого пира, между большим котлом и малым котлом к Садам Луга, к дочерям Тетры, племянника короля фоморов.
— А что ты скажешь о себе? — спросила Эмер.
— Я — племянник мужа, который исчезает в другом муже в лесу Бадб, — ответил Кухулин. — А что ты скажешь о себе?
— О, немного! — воскликнула Эмер. — Кем еще может быть девица, если не Тарой над горами, не дозорной, которая никого не видит, не прячущейся в воде угрихой, не бегущей прочь стремниной? Дочь короля — жаркое радушие и дорога, на которую никто не должен ступать. А еще здесь есть воины, которые стерегут меня от любого, кто пожелает увезти меня против их воли и воли злого короля Форгала.
— Кто эти воины, которые тебя стерегут? — спросил Кухулин.
— Если ты вправду хочешь знать, то слушай. Двоих зовут Луи, еще двоих Луатами, а еще есть Луат и Лат Гойбле, сыновья Тетры, Триат и Трескат, Бриан и Балор, Бас, сын Омна, еще восемь воинов по имени Конла и еще Конд, сын Форгала. Любой из них силой равен ста воинам и ловкостью — девятерым. А уж как силен сам Форгал, этого я тебе не могу сказать, разве что он сильнее всех мужей, ученее всех друидов и умнее всех бардов. Если ты встретишься с ним, тебе не помогут игры, в которых ты закалил себя, ибо многие прославили его силу и подвиги.
Почему ты думаешь, будто я слабее тех, о ком ты говорила? — спросил Кухулин.
— Потому что о твоих подвигах я не слыхала, — ответила Эмер.
— Клянусь, — вскричал тогда Кухулин, — что и о моих подвигах скоро заговорят по всей земле!
— Разве ты такой сильный?
— Я так скажу тебе. Когда на меня нападает слабость, я могу одолеть двадцать воинов, а напрягаясь всего на треть — тридцать. Когда же я в полной силе, то могу один выйти против сорока воинов, и сто человек не пропадут под моей защитой! Из страха передо мной мужи обходят стороной броды и поля сражений, и воинства отступают, едва завидят меня.
— Неплохо для юноши, — одобрительно заметила Эмер, — ведь ты не достиг еще возраста мужа, повелевающего в повозке.
— Мне повезло, — сказал Кухулин, — что воспитывал меня мой приемный отец Конхобар. Это не то что расти между печью и квашней, между стенкой и очагом, не выходя за дверь дома. Не так я жил у Конхобара. Я рос среди воинов и героев, шутов и друидов, бардов и ученых мужей, среди знатных землевладельцев Улада, так что смог познать и их мудрость, и их искусства.
— Кто эти люди, дарами которых ты похваляешься?
— Я скажу тебе. Красноречивый Сенха научил меня мудрости. Владелец земель и мой родич Блаи взял меня к себе в дом, чтобы я познакомился со всеми подданными Конхобара. Фергус разрешил мне участвовать во всех битвах и сражениях, чтобы я научился владеть своей силой. Много времени простоял я рядом с бардом Амаргином, моим учителем, чтобы уметь воздавать почести королю. Финдкоем вскормила меня, и Конал Кернах стал моим молочным братом. Ради Дехтире прекрасноликий Катбад научил меня мудрости друидов. Все улады приложили руку к моему воспитанию — и возницы, и воины, и короли, и барды, и теперь я любимец всего воинства, потому что сражаюсь за честь любого из них. А тебя, Эмер, — спросил Кухулин, — кто воспитывал тебя в Садах Луга?
— О, я скажу тебе! Меня воспитывали в наших старинных обычаях, в послушании и чистоте, в королевском достоинстве и добронравии, как благородную ирландскую девицу.
— Хорошо, — отозвался Кухулин. — Почему бы нам тогда не соединиться? До сих пор мне не встречалась девица, которая так говорила бы со мной.
— У тебя нет жены?
— Нет.
— Я не могу стать твоей женой, пока не замужем моя сестра. Она старшая.
— Но ведь я полюбил тебя, а не твою сестру, — возразил ей Кухулин.
Говоря так, Кухулин загляделся на груди девицы в вырезе рубахи.
— Прекрасны эти холмы для благородного плуга! — воскликнул он.
Но и Эмер не смолчала:
— Не бывать на моих холмах тому, кто, не поразит по сто мужей возле каждого брода от Олбина до Банкуиг Аркайта!
— Прекрасны эти холмы для благородного плуга!
— Не бывать на этих холмах тому, кто не проживет в здравии от Самайна до Имболка и от Имболка до Белтана, а потом от Белтана до Брон Трогана!
— Что ни прикажешь, я все исполню, — пообещал Кухулин.
— Тогда и я согласна, — сказала Эмер. — И с радостью даю тебе слово.
Больше они в тот день не говорили, потому что Кухулин сразу простился и уехал.
Повозка мчалась через Брегу, когда возница Лаэг спросил его:
— Что значили те слова, которыми ты обменялся с Эмер?
— Разве ты не понял, что я посватался к Эмер и поэтому мы накинули на наши речи покрывало тайны. Если бы девицы, сидевшие рядом, что-то поняли, они бы рассказали Форгалу, а Форгалу это не понравилось бы. Но тебе, Лаэг, я открою смысл сказанного.
“Откуда ты, воин?” — спросила Эмер. “Из Интиде Эмна”, — ответил я, что значит “из Эмайн Маха”, потому что она взяла имя от Махи, дочери Аэда Красного, одного из трех королей Ирландии. Когда он умер, Маха потребовала королевство себе, однако сыновья Диторба отвергли ее притязания, сказав, что не женское дело править королевством. Она же пошла на них войной и победила, после чего они долго жили на самом краю Коннахта, пока Маха не разыскала их, не взяла хитростью и не привела в цепях в Улад, где их сразу убили бы, если бы она не сказала: "О нет, я должна быть чистой перед людьми. Пусть они станут моими слугами и выроют вокруг меня ров, чтобы отныне и навеки здесь был главный город уладов”. Она отколола золотую пряжку от своего воротника и очертила ею границы крепости. Вот откуда пошло название Эмайн Маха.
Муж, в доме которого мы спали, — Ранка. Он — рыбак Конхобара. Я сказал: “Муж, который пасет скот”. Он ведь ловит в море рыбу, а рыба — скот, который пасется в море. Море же — равнина Тетры, короля королей фоморов.
“Для нас сварили остов повозки” — значит, что для нас зажарили на костре жеребенка, ведь лошадь тащит повозку.
“Между двух покрытых лесами гор” — значит, между горой Слиаб Фуат на западе и горой Слиаб Куилинн на востоке в Ойрсиле между ними, иначе говоря, в лесу между ними.
Потом я сказал: “От тьмы моря” — что значит от равнины Муиртемне, потому что когда-то на ней было волшебное море, а в море жила черепаха, которая утащила на съедение много людей, пока не пришел Дагда со своей злой дубинкой и не запел:
Тишина на твою пустую голову,
Тишина на твое черное тело,
Тишина на твое черное чело.
Еще я сказал: “Через великую тайну племен богини Дану”. А это великая тайна, о которой пошел великий слух, потому что я сказал Эмер о битве в Маг Туиред, о которой первыми прошептали людям подданные богини Дану.
“Через коней Эмайн”. Когда Эма Немед, сын Намы, правил кельтами, для него вырастили в стране сидов двух коней, и едва отпустили их, как помчался за ними сверкающий поток, и еще долго на земле лежала пена, чуть ли не год, поэтому потоку дали имя Уаниб, Пена на Воде, и до сих пор то место называется Уаниб.
“Спина великой свиньи” — я сказал о Дримне Брег, или о гряде Брегин. На каждой горе и на каждом холме Ирландии сыновьям Миля мерещились свиньи, когда они приплыли из-за моря и захотели против воли племен богини Дану причалить к берегу.
“Долина великой лани, — я сказал, — между богом и его друидом”. Это значит между сидом Энгусом Огом и его друидом. Между ними была одна женщина, жена кузнеца. И этой дорогой я ехал. Между горой сидов из Бруга, где живет Энгус, и сидом из Брезаля, то бишь друидом.
“По спине жены” — значит Бруине, в память о Боан, жене Нехта, сына Лабрида. Она отправилась к тайному колодцу с тремя виночерпиями Нехта — Флексом, Лексом и Луамом, зная, что никто никогда не возвращался обратно живым и здоровым, если шел к колодцу без Нехта. Королеву же переполняла гордыня. Она во всеуслышание заявила, будто ничего с ней не случится, и обошла источник кругом, насмехаясь над его могуществом. Тут поднялись три волны и поранили ей оба колена, правую руку и глаз, и она убежала из крепости и долго бежала, пока не оказалась на берегу моря, а за нею, куда бы она ни бежала, мчался сверкающий поток. В крепости источник называли Сегайн, из него вытекает река Сегса и впадает в озеро Мохуа, а там текут Рука жены Нехта и Колено жены Нехта, Бойн и Мет, и Аркит от Финды до Тромы, и Спина жены — от Тромы до моря.
“Кабан, — сказал я, — и его кабаниха”. Это между Клейтах и Фесси, потому что Клейтах — кабан, а еще король, вождь многих мужей, а Фесси называют самую большую свинью в доме селянина.
Еще я сказал: “Между королем Аны и его слугой. Это Керна, по которой мы ехали и которой дали имя после того, как Энна Игнех убил на горе Керну короля Аны и его управителя.
“Где моют лошадей богини”. Это Анге, ибо в ней мыли коней богини Дану после сражения в Маг Туиред, и Анге ее назвали поэтому.
“К Мандуилу четырех сторон земли”. Это Муинсил, где Манн-селянин колдовал в своем четырехугольном подземном жилище, чтобы охранить скот Ирландии от мора во времена Бресел Брека, короля Лейнстера.
Великое преступление” — Ольбин. Правил когда-то в Ирландии король Руад, сын Ригдонда из Мунстера, который должен был встретиться с чужеземными послами. Отправился он в путь на трех кораблях, и на каждом корабле было по тридцать человек. Плыл он южнее Олбина, но что-то вдруг остановило его, и, сколько он ни бросал золота и драгоценных каменьев в море, ничего не помогало. Тогда мужи стали решать, кому прыгать в море, чтобы узнать причину непонятного стояния, и выбор пал на Руада, сына Ригдонда. Он скользнул в воду, волны сомкнулись над ним, и он оказался на большом лугу, где его ждали девять прекраснейших жен, признавшихся, что это они остановили корабль, потому что иначе он бы никогда не пришел к ним. Девять дней пробыл Руад на дне моря с девятью красавицами, после чего они одарили его девятью кораблями, груженными золотом. Все это время его собственные корабли стояли на месте, удерживаемые волею жен. Когда Руад покидал их, одна из жен сказала, что понесла от него и он должен возвратиться к ним на обратном пути, чтобы забрать с собой своего сына.
Руад вернулся на свой корабль и продолжил путь, а обратно он плыл через семь лет и далеко от того места, где встретился с женами. Когда корабль бросил якорь, морские жены сами явились к Руаду на бронзовом корабле, и ирландские мужи долго внимали неземной музыке. Жены вышли на берег с мальчиком и оставили его неподалеку от Руада и его воинов. Однако берег был скалистый, и мальчик, поскользнувшись, упал и умер. Жены увидели это и завопили: “Ольбин! Ольбин!” — что значит “великое преступление”. Отсюда и название — Олбин.
"Остатки великого пира” — это Таилте. Там был великий пир в честь Луга, сыва Этлена, после битвы в Маг Туиред. Это был свадебный пир.
"В Саду Луга к дочерям племянника Тетры”, потому что Форгал Манах — сын сестры Тетры, короля фоморов.
А о себе я ей сказал, как сказал, потому что есть две реки в землях Рос, и Конхобар — имя одной из них, которая сливается с другой. Я же — племянник Конхобара. Что до мора, который падет на псов, то как мне было сказать о моей великой силе, ведь я в самом деле силен и безудержен в битвах и сражениях? Лес Бадб — это земля Рос, лес Морриган, Вороны воинов, Богини сражений.
А когда она сказала, что никто не взойдет на холмы ее грудей, если не убьет трижды девять воинов одним ударом, но не тронет по одному из каждых девяти, то она думала о своих братьях Ибуре, Скибаре и Кате. Она сказала, что мне сделать, и я понял, что должен из трижды девяти воинов убить трижды восемь тремя ударами и принести ей и ее сестре их доли золота и серебра из крепости Форгала.
“Не бывать на этих холмах тому, кто не пройдет жив и здоров от Самайна до Имболка”. Это значит, что я должен живым и здоровым сражаться от Самайна, то бишь с конца лета, до Имболка, до начала весны, и от начала весны до Белтайна, а от Белтайна до Брон Трогайна. Им на языке бардов овца, а имболк — время, когда доят овец. Суайн — нежный звук, и обычно в Самайн можно услышать такие звуки. Белтайн — время огня. Каждый год в это время друиды колдовством разжигают костры и водят между ними скот, чтобы не было мора. Брон Трогайн — начало осени, когда земля дарит людям урожай, Брон Трогайн — роды земли.
Кухулин продолжил путь и к ночи был в Эмайн Маха.

Форгал возвратился в крепость и с ним вместе его воины и землевладельцы, которым их дочери без промедления рассказали о юноше в прекрасной повозке и о его загадочной беседе с Эмер, из которой они не поняли ни слова. Землевладельцы поспешили к Форгалу, и уж он-то все понял.
— Знаю я, кто тут был! — вскричал он. — Глупый мальчишка из Эмайн Маха! Они с Эмер влюбились друг в друга, но у них ничего не выйдет, потому что я не хочу.
Прикинувшись чужеземцем, посланцем короля галлов, Форгал, будто бы для переговоров, отправился в сопровождении своих воинов и с многими дарами, золотом и галльским вином к королю Конхобару, и тот принял его с великими почестями.
Минули два дня, и на третий, когда улады принялись на все лады восхвалять Кухулина, Конала и других великих воинов, одержавших много славных побед, но больше всех Кухулина, Форгал сказал, что неплохо бы Кухулину поучиться у жены-воительницы Скатах, которая живет в восточной части Олбина, а без этого, мол, его искусство еще не искусство.
На самом деле он думал, что если Кухулин примет его совет, то уж никогда не вернется обратно. Не так-то просто справиться с необузданными воинами Скатах.
Наутро Форгал отправился домой, а Кухулин проснулся и принялся готовиться к долгому путешествию, и с ним вместе непобедимые Лойгайре Буадах и Конал Кернах. Потом он вновь пересек равнину Бреги и еще раз встретился с Эмер, чтобы поговорить с ней на прощание, прежде чем взойти на корабль. Девица рассказала Кухулину о том, что в Эмайн был Форгал, но не отговаривала плыть к Скатах, чем бы это ни грозило, желая ему стать первым в воинском искусстве. Эмер и Кухулин обещали до могилы хранить друг другу верность, и Кухулин отправился в Олбин.
Первую остановку воины сделали у кузнеца Домнала, и тут они увидели, словно воочию, Эмайн Маха, отчего смутились Лойгайре и Конал и повернули назад. Форгал сотворил это колдовство, чтобы разлучить воинов и тем вернее погубить Кухулина, которому пришлось продолжать путь одному. Тяжело стало у него на сердце и в мыслях, но он решил держать слово и не возвращаться, не отыскав Скатах, даже если придется сложить голову.
Растерялся Кухулин, не зная, куда ему идти, но тут он увидел огромного зверя, похожего на льва. Не сводя с Кухулина настороженных глаз, зверь подошел ближе, но не набросился на воина. Он словно звал его за собой, и Кухулин повиновался ему. Вскоре зверь остановился и повернулся к Кухулину боком. Кухулин вскочил ему на спину, и зверь четыре дня и четыре ночи вез его неведомо куда. В конце концов вдалеке показалось человеческое жилье. На лугу было много играющих юношей, которые, заметив Кухулина на спине чудовища, принялись смеяться над ним. Тогда Кухулин спрыгнул на землю, попрощался со зверем, и тот в мгновение ока исчез, словно его никогда не было.
Вскоре Кухулин подошел к большому дому, и к нему вышла прекрасная девица.
— Добро пожаловать, Кухулин.
Кухулин спросил, откуда она знает его имя, и девица ответила:
— Я жила приемной дочерью у сакса Ульфкина, когда ты пришел учиться у него красноречию.
Она накормила его мясом, напоила вином, и он пошел дальше.
Вскоре Кухулину повстречался юноша, который тоже приветствовал его и сказал, что его зовут Эоху. Кухулин спросил его, какая дорога ведет в крепость Скатах, и юноша показал ему дорогу через Несчастливую равнину, что раскинулась перед ними, предупредив, что поначалу трава будет словно подталкивать его идти быстрее, а потом станет цеплять его за ноги и не пускать его. И он дал ему колесо, чтобы полпути Кухулин бежал за ним, а для другой половины дал яблоко, чтобы Кухулин бросил его на землю и шел по его следу, никуда не сворачивая. Он много рассказал ему о том, что случится с ним и как ему одолеть все беды и опасности, а на прощание предрек ему великую славу. Когда же они распрощались, Кухулин сделал все, как ему сказал юноша, и, без труда одолев равнину, пошел дальше. Впереди лежала долина, кишевшая чудовищами, которых наслал в нее Форгал, не оставивший надежды погубить Кухулина, и была в ней только одна безопасная тропинка, о которой Кухулин тоже узнал от юноши. Когда же долина осталась позади, впереди встала высокая неприступная гора, но и ее одолел Кухулин.
Наконец он добрался до того места, где жили ученики Скатах, и увидел среди них Фердиада, сына Дамана, а еще Найси, Андле и Ардана, трех сыновей Успеха. Едва они узнали, что он из Ирландии, как бросились к нему с поцелуями и принялись расспрашивать о последних новостях. Кухулин в свой черед спросил, где ему найти Скатах.
— Видишь остров?
— Как мне добраться до него?
— По мосту, — ответили они. — Но перейти его могут лишь герои, и многие королевские сыновья лишились на нем своей жизни.
Мост же был такой с виду: посередине высокий, а с краев низкий. Если прыгнуть на него в первый раз, то он сужается, как человеческий волос. Если во второй, то он укорачивается чуть ли не до дюйма. Если в третий, то он делается скользким, как угорь. А если в четвертый, то он поднимается вверх, как корабельная мачта.
Все воины собрались на берегу посмотреть, как Кухулин будет одолевать мост. Трижды он прыгнул на него, и трижды у него ничего не вышло, отчего все вокруг стали смеяться, де слишком он молод и не дорос еще до таких подвигов. Разозлился Кухулин, и над головой у него вспыхнул геройский огонь, да и сам он стал похож на бога. Прыжком лосося он одолел половину моста и, едва коснувшись его ногами, был уже на другом берегу, когда мост только начал выгибаться посредине. А на другом берегу стоял солнечный дом Скатах с семью большими дверями и семью большими окнами между каждыми двумя дверями. Внутри дома между окнами стояли три раза по пятьдесят скамей, и три раза по пятьдесят девиц в небесно-голубых платьях и алых плащах сидели на скамьях в ожидании Скатах.
Среди них была и Уатах, дочь Скатах. Она первая углядела незнакомого юношу, который был прекраснее всех юношей Ирландии, когда-либо пытавшихся одолеть мост, и тотчас полюбила его, отчего то бледнела, как снег, то краснела как роза. И в рукоделье она наделала столько ошибок, спутав золотые и серебряные нитки, что Скатах не могла не заметить неладное.
— Вижу, тебе понравился юноша, — сказала она.
— Печально, что он должен вернуться домой, где бы ни был его дом, потому что, я знаю, его очень ждут там.
Перепрыгнув через мост, Кухулин подошел к дому и ударил в дверь копьем с такой силой, что оно прошло насквозь, и Скатах сказала на это:
— Воистину юноша одолел все наши премудрости в другом месте.
Уатах открыла дверь, и Кухулин спросил ее, где ему искать Скатах, а потом отправился на то место, где она под высоким тисом учила воинскому искусству двух своих сыновей, Куара и Кета. Кухулин вытащил меч и, приставив его к груди Скатах, под страхом смерти потребовал, чтобы она научила его всему, что она знает. Скатах ничего не оставалось, как согласиться.
Тем временем Лугайд, сын Нойса, великий король Мунстера, отправился с двенадцатью мужами на север свататься к двенадцати дочерям храбрых воинов Мак Роса, однако все они уже были невестами.
Форгал Манах прослышал об этом и помчался в Эмайн, чтобы сообщить Лугайду о самой прекрасной и благонравной девице Ирландии, которая все еще живет непросватанная в его доме. Лугайд очень обрадовался, когда Форгал обещал ему в жены свою дочь Эмер, а его двенадцати воинам — двенадцать дочерей землевладельцев из Брега. И он поспешил в его крепость играть свадьбу.
Когда привели Эмер и усадили рядом с ним, она взяла в ладони лицо Лугайда и сказала ему всю правду о своей любви к Кухулину, о которой ее отец и слышать не хотел, а еще предрекла ему бесчестие, если он захочет силой взять ее в жены.
Лугайд не посмел пойти против ее воли, боясь мести Кухулина, и ни с чем возвратился домой.
Кухулин все еще обучался воинскому искусству у Скатах, когда между ней и королевой Айфе разгорелась война. Уже на поле брани сошлись два воинства мериться силой, а Кухулин спал, опоенный сонным зельем, которое дала ему Скатах. Боялась она, что он будет биться один на один с Айфе, величайшей воительницей между воительниц на земле, владевшей не только воинским искусством, но и искусством творить колдовство. Однако не прошло и часа, как Кухулин проснулся, потому что зелья, которого любому хватило бы на день и на ночь, ему даже на час оказалось мало.
Немедля он поспешил вслед за воинством и вместе с сыновьями Скатах вступил в бой с тремя сыновьями Илсуанах, тремя лучшими воинами Айфе, и всех одного за другим убил Кухулин.
На другой день сражение разгорелось с новой силой, и два сына Скатах должны были сразиться с тремя сыновьями Эсс Энхен, храбрецами Кире, Бирс и Баилкне из воинства Айфе. Скатах тяжело вздохнула, боясь за своих сыновей, но тут выскочил вперед Кухулин и один расправился со всеми тремя.
Когда Айфе увидала, что нет больше в живых ее лучших воинов, она вызвала на поединок Скатах. Однако вместо Скатах вышел к ней Кухулин, но прежде он спросил Скатах:
— Что Айфе дороже всего на земле?
— Ее два коня, ее повозка и ее возница, — ответила Скатах.
В яростной битве сошлись Кухулин и Айфе. Вот уже разлетелось на кусочки копье Кухулина и меч сломался у самой рукояти.
Тогда крикнул Кухулин:
— Глядите! Упали в пропасть и разбились кони Айфе, ее возница и повозка!
Попалась на хитрость Айфе, отвернулась на мгновение, а Кухулин, нимало не медля, взвалил ее себе на спину и потащил туда, где стояла Скатах со своим воинством. Там он бросил ее на землю, приставил ей к груди меч, и она запросила пощады.
Кухулин пощадил ее, и Скатах заключила мир с Айфе, которая обещала никогда больше не нападать на нее.
Королева Айфе полюбила юного Кухулина, и это принесло им обоим много горя.
Кухулин отправился в обратный путь и, когда шел по узкой горной тропинке, повстречал слепую на левый глаз старуху, которая потребовала, чтобы он уступил ей дорогу. Кухулин отказал ей, не желая разбиваться на выступавших из моря камнях, но она не отставала от него, и он, решив, чему быть, того не миновать, посторонился, и чуть было не покатился вниз, но успел уцепиться за каменный выступ. Проходя мимо, старуха ударила его ногой по руке, однако Кухулин одним махом выскочил на тропу и снес старой карге голову, поняв, что его хотела погубить Эсс Энхен, мать троих убитых им воинов. Она знала, как он чтит законы, и не сомневалась, что он уступит ей дорогу, если она хорошенько его попросит.
После этого Кухулин еще ненадолго остался у Скатах, в совершенстве овладел воинским искусством, а там прибыл гонец из Эмайн Маха, и он распрощался со Скатах, которая рассказала ему обо всем, что с ним будет, ибо она владела мудростью друидов. Она рассказала ему, что его ждут великие дела и великие опасности, что он будет один сражаться с целыми воинствами, что победит он своих врагов и слава о его подвигах дойдет до Олбина, но жизнь его будет недолгой, и погибнет он в расцвете сил.
Кухулин взошел на корабль и отплыл в Ирландию, и с ним вместе Лугайд и Луан, сыновья Лоха, а еще Фербаэт, и Ларин, и Фердиад, и Друст, сын Серба.
В ночь под Самайн они подошли к острову Рекрайна, и Кухулин, сойдя на берег, услыхал чей-то плач, а вскоре увидел прекрасную девицу, рядом с которой никого не было. Кухулин спросил девицу, как ее зовут, и она сказала, что она Дерборга, дочь короля Рекрайна, которого фоморы принуждают каждый год платить дань. На сей раз ему было нечего дать им, и он оставил на берегу свою дочь.

— Откуда они приходят к вам? — спросил Кухулин.
— Издалека, — ответила девица. — И тебе лучше уйти, пока они тебя не заметили.
Однако Кухулин не пожелал оставить ее одну.
Почти тотчас появились три могучих воина-фомора и направились прямиком к Дерборге. Но не успели даже коснуться ее, потому что Кухулип набросился на них и перебил всех троих одного за другим. Правда, последнему все-таки удалось ранить его в руку, и девица оторвала от платья лоскут, чтобы перевязать рану. Она побежала к отцу рассказать, что случилось, а там и Кухулин пришел к королю, и вместе с ним его воины, которых с нетерпением поджидали Конал Кернах и Лойганре Буадах, посланные из Эмайн Маха за данью. В те времена галлы платили дань Уладу.
Все говорили о чудесном спасении Дерборги, и многие хвастали, будто это они победили фоморов, потому что девица из-за темноты не сумела хорошенько рассмотреть своего спасителя. Принесли воды, и воины омыли перед пиром руки, а когда наступил черед Кухулина, то девица узнала его по лоскуту от своего платья.
— Я дам тебе мою дочь в жены и сам заплачу ее брачную долю, — сказал король.
— Нет, — отказался Кухулин. — Я должен немедля плыть в Ирландию.
Кухулин возвратился в Эмайн Маха, рассказал там о своих подвигах и, немного отдохнув, отправился к Эмер, которая все еще ждала его в отцовском доме. Тем временем Форгал и его сыновья прослышали о возвращении Кухулина и так укрепили свою крепость, так зорко стерегли Эмер, что Кухулин долгий год не мог даже краем глаза увидеть возлюбленную невесту.
Как-то раз Кухулин, его возница Лаэг и Лугайд отправились на берег моря возле Лох Куан и там невысоко в небе увидели двух птиц. Кухулин вложил камень в пращу и ранил одну птицу. Они опустились на землю и превратились в двух прекраснейших девиц. Дерборга, дочь Рекрайна, со своей служанкой прилетела в Улад в поисках Кухулина, и в нее-то Кухулин попал камнем.
— Недоброе ты совершил, — сказала она Кухулину. — Я тебя искала, а ты ранил меня.

Кухулин приложил к ране губы, высосал камень и с ним немного крови.
— Ты не можешь стать моей женой, потому что я отпил твоей крови, — возразил ей Кухулин. — Но я сосватаю тебя за моего друга Лугайда Краснополосного.
Так он и сделал. Всю жизнь Лугайд любил свою жену, а когда она умерла, то и он умер от горя.
А Кухулин вновь отправился к Форгалу и, не утерпев, прыжком лосося перескочил через три стены. Оказавшись в крепости, три удара он обрушил на трижды девять воинов, и из каждых девяти спасся только один. Это были три брата Эмер — Скибар, Ибур и Кат. Желая избежать мести Кухулина, Форгал попытался было перескочить через стены, но упал и разбился.

В обратный путь Кухулин отправился вместе с Эмер и ее молочной сестрой и забрал с собой много золота и серебра.
Неожиданно они услыхали громкие крики. Это Скенменд, сестра Форгала, со своими воинами помчалась за ними в погоню, и возле брода Кухулин убил ее в поединке, отчего брод стал называться бродом Скенменд. Однако ее воины не оставили Кухулина в покое, и возле другого брода он убил сто из них одного за другим.
— Ты совершил великий подвиг! — воскликнула Эмер. — Ты убил сто храбрых воинов, так пусть отныне этот брод называется Глонад, брод Подвигов.
Потом они выехали на белое поле Ребан, и Кухулин нанес своим врагам три удара, отчего поле из белого стало красным.
— Красным стало сегодня поле Ребан! — воскликнула Эмер. — Ты это сделал, Кухулин!
С тех пор поле называют Кровавым.
Возле брода на реке Бойн их вновь настигли враги, и Эмер вышла из повозки. Кухулин же погнал воинов вдоль берега, и потоки крови потекли из-под копыт его коней на север, а потом он погнал их в другую сторону, и потоки крови потекли на юг. С тех пор брод называют Ат-на-Им-фуат, брод Двух Потоков.
Возле каждого брода Кухулин убивал по сто воинов и сдержал слово, данное им Эмер, потому что живым и невредимым вышел из всех сражений, и еще не наступила ночь, как они уже были в Эмайн Маха.
Кухулин стал во главе всех мужей в Уладе, всех воинов и поэтов, всех глашатаев и музыкантов, трех волынщиков и трех шутов, чтобы не потерять вкус к острому словцу. И о них пел бард. Вот что он пел: “Нет на земле никого честнее юношей Ирландии, воинов Алой Ветви”. А о Кухулине он пел: “Крепче железа наш Кухулин, могучий сын Дехтире”.
Долгим было сватовство Кухулина, но вот пришло время, и он взял Эмер в жены. Одолев все преграды, он привел ее в дом Алой Ветви, где ее от души приветствовали и Конхобар, и другие славные мужи Улада.
Было это в Эмайн Маха, которую зовут иногда Маха Копий, где король королей Конхобар построил Эахройс Улад. Дом собраний уладов, и свой главный дворец.
На славу возвел он главный дворец из трех дворцов — Королевского дома, Сверкающего дома и дома Алой Ветви.
В Королевском доме было три раза по пятьдесят покоев со стенами из красного тиса с медными заклепками. Покои Конхобара располагались внизу, и стены там были из бронзы и серебра, украшенные золотыми птицами, на головках которых сверкали драгоценные каменья. От очага до стены в его покоях было девять перегородок в тридцать футов высотой. Возле Конхобара всегда лежал прут из серебра с тремя золотыми яблоками, и стоило Конхобару потрясти этим прутом, как все во дворце замолкали.
В доме Алой Ветви хранили головы и оружие побежденных врагов, а в Сверкающем доме — мечи, щиты и копья героев Улада. Его и называли Сверкающим из-за многоцветного сверкания мечей и копий с кольцами и бантами из серебра и золота, а также золотых и серебряных украшений на щитах и блистания драгоценных чаш и рогов.
Воины Алой Ветви имели в обычае немедленно платить за обиды, будь то в поле или в пиршественной зале, поэтому всё оружие хранилось в одном месте. Там же висел меч Конхобара, прозванный Окайн, что значит Стонущий. Едва Конхобару начинала грозить беда, как его меч принимался стонать, и вслед за ним стонали все мечи Улада. И Лам-тапайд, Быстрая Рука, — меч Конала Кернаха. И Леохайн — меч Фергуса, и Уатах — меч Дубтаха, и Нитах — меч Лойгайре, и Скиатарглан — меч Сен-ха, и Комлаката, Ворота Битвы, — меч Кельтхайра, и много других мечей.
Щит Кухулина тоже висел там. И это был необычный щит.
Воины Алой Ветви постановили, что все щиты, которые изготовлял для них муж по имени Мак Энге, должны быть украшены по-разному. Когда Кухулин возвратился от Скатах, он тоже отправился к Мак Энге и попросил сделать для него новый щит.
— Не могу, — ответил Мак Энге, — потому что у меня нет рисунка для твоего щита.
Кухулин впал в ярость и пригрозил Мак Энге смертью, хотя тот был под защитой Конхобара.
Напуганный Мак Энге не знал, как ему быть, но тут к нему подошел неизвестный муж и спросил:
— Ты попал в беду?
— О да! — воскликнул Мак Энге. — Кухулин убьет меня, если я не изготовлю для него щит.
— Сделай так, — сказал неизвестный муж. — Насыпь на пол пепла в фут толщиной.
И ушел. Мак Энге послушался его, и тотчас неизвестный муж подошел к нему с другой стороны, держа в руках вилы, которые он одним зубцом упер в землю, а другим принялся чертить на пепле. Этот рисунок кузнец и перенес на щит Кухулина, прозванный Черным.
Что до меча Кухулина, который висел рядом со щитом, то имя его было Груидин Килидеан, что значит Очень-очень Твердый. У него была золотая рукоять с серебряным рисунком. И если Кухулин сгибал его чуть ли не пополам, то лезвие вновь выпрямлялось, как живая лоза. Он мог разрезать волос на поверхности воды или срезать волос с головы, не повредив кожу, а еще он мог разрубить надвое человека, так что это не сразу было заметно.
Еще там было копье Кухулина, имя которому Га Булг, и появилось оно в Сверкающем доме необычным образом. Как-то два чудовища, которых звали Куруид и Койнхен, сражались на море, и когда один из них, Койнхен, выбрался на берег, то другой догнал его и убил.

Мало ли, много ли времени прошло, и Болг, сын Буана, героя из Восточной Земли, нашел кости Койнхена и сделал из них копье, которое он подарил великому герою, сыну Ибара, а потом оно переходило из рук в руки, пока не оказалось у Айфе. Айфе подарила его Кухулину, и он привез его в Ирландию. Это копье было у него в руке, когда он убил своего единственного сына, а потом своего друга Фердиада.
Триста шестьдесят пять воинов жили во дворце Конхобара, и каждый из них один раз в год служил на пиру. Это было нелегкое дело, ведь никого нельзя было обойти ни мясом, ни пивом. А за три дня до Самайна и через три дня после, когда собирались во дворце самые знатные мужи, служил им король Конхобар. Если кто из мужей не являлся на пир, значит, пора было рыть для него могилу и на другой день класть на нее памятный камень.
Великое множество бардов и друидов собиралось во дворце Конхобара, ибо там их встречали с почетом, хотя бы и гнали их от других дворов. Среди них был друид Катбад и его сын, прекрасноликий Кенан, и Сенха, и ученый Ферсейртне, и справедливый Моранн, которого душил воротник, стоило ему ошибиться, и много-много других.
Одно время первым бардом был Адна, а когда он умер, то первым бардом Улада стал Атайрне. Однако Неде, сын Адна, возвратившись из Олбина, тоже пожелал стать первым поэтом. В Олбине о смерти отца ему рассказали волны, разбивавшиеся о берег, и он тотчас отправился в Эмайн Маха, где не мешкая уселся в кресло первого поэта, оказавшееся незанятым, и накинул на себя плащ первого поэта, лежавший рядом и украшенный перьями самых прекрасных птиц, какие только есть на земле. Когда после недолгой отлучки пришел Атайрне, они вступили в спор на языке поэзии, а Конхобар и все мужи внимательно слушали их и других бардов, вступавших в спор на стороне Неде или на стороне Атайрне.
Как бы то ни было, Неде доказал, что он первый бард, однако едва его признали лучшим из лучших, как он встал с кресла, снял плащ и накинул его на плечи Атайрне со словами:
— Теперь, когда умер мой отец, ты— мой господин и учитель.
Так Атайрне остался первым поэтом, но его не очень любили за алчность и скупость. Это он, придя как-то гостем в дом Мидира, тайком унес трех его журавлей неприветливости и жадности, чтобы ни один ирландец не вздумал ни о чем его просить.
— Уходи, уходи, — говорил один журавль.
— Не входи, не входи, — говорил другой журавль.
— Мимо иди, мимо иди, — говорил третий журавль.
После спора Неде и Атайрне король Конхобар отменил закон, согласно которому судьей мог быть только бард, потому что понимать поэтов было нелегко, и даже король злился, не в силах уразуметь реплики, которыми обменивались Неде и Атайрне. Вот он и повелел назначать судьей мужа, не глядя на то, знаком он или не знаком с поэтической премудростью. Никто ему не возразил, и в конце концов новый закон сыграл добрую роль.
Двенадцать первых героев Конхобаровой Алой Ветви звали Фергус, сын Ройга, Конал Кернах Непобедимый, прославленный Лойгайре Буадах, Кухулин, сын Суалтама, Эоган, сын Дуртакта, вождя Фернмайге, Кельтхайр, сын Утехайра, Дубтах Доэл Улад, Муинремар, сын Кеиргинда, Кетерн, сын Финдтайна, а еще Найси, Андле и Ардан, три сына Успеха.

 

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"    
Автор: Перевод Кинжалова Р.В.    

 

Из цикла Кухулин из Муиртемне.

Деяния юного Кухулина.

Случилось так, что, когда Сетанте, который жил в доме своей матери, исполнилось семь лет, он услышал о дворе короля Конхобара в Эмайн Маха, а также о мальчиках и благородных мужах, которые живут там и большую часть времени проводят в играх и воинских упражнениях.
- Разреши мне поехать туда и тоже поиграть с ними, - попросил он мать.
- Ты еще мал, - ответила Дехтире. - Подожди, пока немного подрастешь, чтобы у тебя хватило сил для дальнего путешествия. А там кто-нибудь поедет ко двору Конхобара и тебя возьмет с собой.
- Слишком долго ждать, - пожаловался малыш. - Я и один справлюсь, а ты расскажи, какой дорогой ехать.
- Маленький ты ездить один. Сначала надо добраться до Слиаб Фуат, а потом уже до Эмайн Маха, где живет король, - старалась урезонить сына Дехтире.
- На восток или на запад от Слиаб Фуат?
Она ответила, и Сетанта тотчас пустился в путь, не взяв с собой ничего, кроме палицы для упражнений, серебряного меча, маленького дротика и копья по руке, а ради развлечения он сначала ударом палицы бросал далеко вперед мяч, потом следом за ним палицу и дротик и бежал во всю мочь, чтобы поймать их, пока они не коснулись земли.
Так он веселил себя всю дорогу до Эмайн Маха, а в Эмайн Маха увидел трижды пятьдесят королевских сыновей, которые в упражнениях постигали военную науку. Он встал между ними, а когда рядом упал мяч, то поймал его между ног и донес до цели, как ни старались королевские отпрыски отобрать его. Изумлению их и ярости не было границ. Фолломайн, сын короля Конхобара и первый из первых среди его сыновей, заорал, чтобы братья не стояли, опустив руки, а выкинули мальчишку с поля и забили его до смерти.
- Он не должен, - кричал Фолломайн, - играть с нами, не испросив прежде нашего заступничества! Откуда он пришел? Чей он сын? Если его отец простой воин, пусть идет вон!
Трижды пятьдесят мальчишек бросились к Сетанте и принялись кидать в него палицы, мячи и дротики, но он, увернувшись от них, сам напал на своих противников и многих положил в драке.
Тут из своего дворца вышел Фергус. Увидав, как лихо защищается малыш, он привел его к Конхобару, который в это время играл в шахматы, и рассказал ему о том, что видел своими глазами.
- Ты беспощаден в игре, - упрекнул мальчика Конхобар.
- Это их вина, - возразил Сетанта. - Я пришел издалека, а как меня приняли?
- Разве ты не знаешь, - спросил Конхобар, - что никто не смеет играть с мальчишеским воинством, не заручившись его защитой и покровительством?
- Я этого не знал, - не стал спорить Сетанта, - а то бы все сделал, как надо.
- Как тебя зовут и чей ты сын? - поинтересовался Конхобар.
- Зовут меня Сетантой. И я - сын Суалтама и Дехтире.
Когда Конхобар узнал, что перед ним его племянник, он обрадовался и попросил своих сыновей принять его в свое воинство.
- Мы согласны.
Но когда началась игра, Сетанта не стал ждать, когда они нападут на него, а сам принялся без пощады валить их на землю, так, что они не чаяли, как им спастись от него.
- Что теперь тебе от них нужно? - спросил его Конхобар.
- Клянусь богами моего народа, - ответил мальчик, - что не устанет моя рука, пока они тоже не попросят у меня защиты и покровительства.
Никто не воспротивился его желанию. Сетанта поселился в доме короля в Эмайн Маха, и самые доблестные воины и самые мудрые советники приложили руку к его воспитанию.
В ту пору на земле уладов жил великий кузнец по имени Кулан, и он задумал дать пир в честь Конхобара. Путь короля лежал мимо луга, на котором юное воинство играло в свои игры, и, недолго понаблюдав за ним, он подивился, как легко сын Дехтире опережает остальных.
- Этот малыш еще послужит Уладу, - сказал Конхобар. - Позовите его, и пусть он сопровождает меня на пир к кузнецу.
- Сейчас я не могу идти с тобой, - заявил Сетанта, - потому что мы еще не закончили с упражнениями.
- Я не должен тебя дожидаться! - воскликнул король.
- И не надо, - сказал Сетанта. - Я так поспею.
Конхобар отправился к кузнецу. Его с радостью приняли, настелили на полу свежие циновки, потом все затеяли декламировать стихи и петь песни, а когда гости уселись за накрытые столы, то и вовсе развеселились.
Кулан спросил короля:
- Ты больше никого не ждешь?
- Нет, - ответил Конхобар, совсем забыв о племяннике. - А почему ты спрашиваешь?
- У меня в сторожах свирепый пес, - объяснил кузнец. - Если его спустить с цепи, то он разорвет любого, кто посмеет приблизиться к дому, потому что послушен только мне, а сил у него, как у ста псов.
- Спускай его с цепи, - разрешил Конхобар. - Пусть он нас сторожит.
Кулан так и сделал. Пес обежал дом кругом, а потом улегся на свое обычное место, и из страха перед ним ни один человек или зверь не решался подойти к дому кузнеца. Такой он был кровожадный сторож.
Когда мальчики в Эмайн закончили играть и разошлись по своим домам или по домам приемных родителей, Сетанта побежал по следам повозок, укорачивая себе путь при помощи палицы и мяча, как он это делал обычно. Едва он оказался на лугу перед домом кузнеца, как пес заслышал его шаги и принялся громко лаять, так что его было слышно во всем Уладе, а потом прыгнул на мальчика, собираясь разорвать его когтями и проглотить не разжевывая. У Сетанты с собой ничего не было, кроме палицы и мяча, поэтому, завидев бегущего пса, он изо всей силы кинул мяч, который попал псу в открытую пасть и разворотил ему кишки. Сетанта же, недолго думая, схватил пса за задние лапы, ударил о ближайший камень и вышиб из него дух.
Веселившиеся на пиру мужи услышали лай пса, и Конхобар сразу вспомнил о сыне своей сестры.
- В недобрый час отправились мы в путь. Верно, сын моей сестры уже погиб от зубов пса.
После этих слов все, кто был в зале, бросились вон, устроив такую толкучку в дверях, что много прошло времени, прежде чем они выбрались во двор. Первым возле Сетанты оказался Фергус, который подхватил его на руки и усадил себе на плечо, а потом передал Конхобару живым и невредимым, отчего все возвеселились и возрадовались.
Лишь кузнец Кулан, когда увидел мертвого пса, опечалился сердцем. Возвратившись в дом, он сказал Сетанте:
- Не рад я тебе.
- Почему ты не рад мальчику? - спросил его Конхобар.
- В недобрый час он пришел. Или я в недобрый час затеял этот пир, король, - сказал кузнец, - потому что теперь, когда нет со мной больше моего пса, все мое добро пойдет прахом, и не жить мне отныне, как прежде, в тепле и сытости. Ты, малыш, - посетовал он, - забрал у меня доброго члена моей семьи, ибо он стерег мой дом, и мои стада, и все, что у меня есть.
- Не сердись, - попросил мальчик, - я не останусь у тебя в долгу.
- О чем это ты? - не понял Конхобар.

- Вот что я сделаю. Отыщу в Ирландии щенка того же семени, что и убитый мною пес, и буду растить его, покуда он не научится служить, как его родич, а до тех пор я сам буду сторожить твое добро.
- Хорошо сказано! - воскликнул Конхобар.
- Даже я не рассудил бы лучше, - согласился с ним друид Катбад. - Отныне тебя будут звать Кухулин, Пес Кулана.
- Мне больше нравится мое прежнее имя - Сетанта, сын Суалтама, - заявил малыш.
- Не говори так, - возразил друид, - потому что наступит день, и имя Кухулина будет на устах у всех мужей на земле.
- Если так, я согласен.
С тех пор Сетанту стали звать Кухулином.
Прошло довольно много времени. Друид Катбад занимался с учениками в своем доме к северо-востоку от Эмайн. Восемь мальчиков были с ним в тот день, и один из них попросил его:
- Можешь ты сказать по своим знакам, не уготовил ли нам нынешний день что-нибудь особенное?
- Если сегодня юноша возьмет в руки меч мужа, - ответил Катбад, - его имя воссияет ярче всех других имен в Ирландии. Однако короткой будет нить его жизни.
Кухулин играл в это время во дворе, но, услыхав слова друида, сбросил платье для игр, оделся во все чистое и отправился прямиком к Конхобару в спальню.
- Здравствуй, король.
- Чего ты хочешь? - спросил Конхобар.
- Хочу сегодня же взять в руки меч.
- Кто вбил тебе это в голову?
- Друид Катбад, - ответил Кухулин.
- Если так, то и от меня отказа не будет, - решил Конхобар.
Он дал ему несколько мечей на выбор, но Кухулину ни один не понравился, хотя там были мечи покрепче Конхобарова. Тогда король вручил ему два своих копья, свой меч и свой щит.
В это время пришел друид Катбад и не смог скрыть удивления.
- Неужели мальчик сегодня задумал взять в руки меч?
- Так оно и есть, - ответил король.
- Мне жаль, что сын его матери берется за меч сегодня, - промолвил Катбад.
- Разве не ты прислал его ко мне? - изумился король.
- Ну, нет!
- Ты солгал! - возмутился король.
- Нет, король, - сказал Кухулин. - Катбад вложил эту мысль в мою голову, правда, рядом с ним были другие ученики. Один из них спросил, не знает ли он что-нибудь особенное про сегодняшний день, и он сказал, что тот, кто сегодня в первый раз возьмет в руки меч, прославит свое имя по всей Ирландии, и ни о чем плохом он не говорил, разве только, что этот воин недолго будет жить на земле.
- Я сказал правду, - подтвердил Катбад. - Ты прославишь свое имя, только жизнь твоя будет короткой.
- Мне все равно, - заявил Кухулин. - Даже если бы мне остались до смерти всего один день и одна ночь, но я знал бы, что мое имя и мои подвиги переживут века, я и то согласился бы.
И тогда Катбад сказал:
- Возьми повозку, а мы посмотрим, правильным ли было мое предсказание.
Кухулин взял повозку и разнес ее в щепы. Так же случилось с еще семнадцатью повозками, которые Конхобар держал в Эмайн для мальчишеского воинства.
- Конхобар, - вскричал Кухулин, - эти повозки недостойны меня!

Тогда Конхобар призвал к себе Ибара, сына Риангабара, и тот немедля явился на зов короля.
- Приготовь мою повозку и впряги в нее моих коней для этого мальчугана, - приказал Конхобар.
Что только Кухулин ни делал с королевской повозкой, она все выдержала.
- Эта повозка мне подходит.
- Что ж, - сказал тогда Ибар. - Позволь мне выпрячь коней и отвести их в конюшню.
- Рано еще, Ибар. Поедем на ней туда, где сейчас всё мальчишеское войско, чтобы они пожелали мне удачи.
Так и сделали, и все мальчишки, завидев их, дружно закричали:
- У тебя уже настоящий меч!
- Настоящий, - отозвался Кухулин.
- Теперь ты можешь по-настоящему ранить и убивать! Но жалко, что ты мало пробыл с нами!
- Пора отпустить коней. - сказал Ибар.
- Еще рано, - возразил Кухулин. - Скажи мне, куда ведет широкая дорога, что рядом с Эмайн?
- Она ведет к Ат-на-Форайре, броду Дозора, у подножия Слиаб Фуат, - не замедлил с ответом Ибар.
- А почему его так называют?
- Неужели ты не знаешь? Там сменяют друг друга в дозоре самые славные улады. чтобы ни один недруг не перешел границу.
- Ты знаешь, кто стоит там сегодня? - спросил Кухулин.
- А ты разве не знаешь? Сегодня в дозоре Непобедимый Конал Кернах, первый из первых воинов в Уладе и Ирландии.
- Поехали, - решил Кухулин.
Они пересекли равнину и нашли Конала на берегу реки.
Он спросил:
- Малыш, ты сегодня впервые взял в руки настоящий меч?
- Впервые, - отозвался Ибар вместо Кухулина.
- Пусть он принесет тебе удачу в твоей первой битве, - пожелал Конал мальчику. - Однако не поспешил ли ты, Пес Улада? Ведь ты еще не дорос до службы воина.
- Что ты делаешь здесь, Конал? - спросил его Кухулин.
- Стою в дозоре и стерегу покой Улада.
- Уходи, Конал. Позволь мне постоять на страже всего один день.
- Даже не проси, малыш, - заявил Конал. - Не дорос ты еще биться с настоящим воином.
- Тогда я еду к Лох Эхтранд, и посмотрим, сумею ли я обагрить руки в крови друга или врага.
- Я поеду с тобой и буду защищать тебя.
- Нет, - сказал Кухулин.
- Да, - стоял на своем Конал. - Если ты один отправишься в чужие пределы, улады не простят мне этого.
Конал запряг коней в повозку и отправился следом за Кухулином, потому что Кухулин не захотел его ждать. Заметив догоняющего его Копала, Кухулин подумал: "Если я захочу совершить подвиг, Конал наверняка помешает". И, подобрав с земли камень с кулак величиной, бросил его в повозку Конала. Камень попал в ярмо, перебил его надвое, отчего повозка опрокинулась и Копал повалился на землю.
- Зачем ты это сделал?
- Я хотел посмотреть, как далеко смогу его бросить, ведь без этого мне не стать настоящим воином.
- Будь проклят твой камень и ты с ним вместе, - не сдержался Конал - Пусть, кто хочет, рубит тебе голову, а я не поеду дальше.
- Вот и хорошо, - сказал Кухулин.
Конал повернул обратно в Ат-на-Форайре.
Кухулин же отправился дальше на юг к берегам Лох Эхтранд, когда Ибар сказал ему:
- Послушай меня, малыш, давай вернемся в Эмайн. Теперь там уже варят обед, и тебя ждут колени Конхобара. А мое место, - продолжал он, - между возничими, шутами и гонцами, с ними я ем и с ними дерусь, если выпадает случай.
- Что это за гора впереди? - спросил Кухулин.
- Слиаб Мурне. А наверху Финнкаирн, Белый Каирн.
- Подъедем поближе, - решил Кухулин.
- До него долгий путь, - возразил Ибар.
- Ну и ленивый же ты, - возмутился Кухулин. - Ведь это первое мое приключение, и ты в первый раз едешь со мной.
- И в последний, - заметил Ибар, - ибо не видать нам больше Эмайи.
Они отправились наверх к белым камням.
- Добрый Ибар, - попросил Кухулин, - расскажи мне все, что тебе известно об Уладе, потому что я совсем не знаю владений короля Конхобара.
Ибар показал ему сверху и горы, и долины, и крепости, какие они только могли разглядеть.
- А что это за равнина на юге?
- Равнина Маг Брег с отличными лугами.
- А какие на ней крепости и укрепления?
Ибар назвал Кухулину все крепости, какие знал сам: Тара и Тальтиу, Клеатнех и Кногба, а еще Бруг Энгуса на реке Бойн да крепость сыновей Нехта Скене.
- Не те ли это сыновья Нехта, что похваляются, будто убили столько уладов, сколько теперь живет в королевстве?
- Те самые.
- Что ж, поехали к ним.
- Неладное ты задумал, - сказал Ибар, - и пусть едет с тобой кто хочет, а я не поеду.
- Живой или мертвый, но поедешь со мной.
- Лучше уж ехать живым, - вздохнул Ибар. - А мертвым я возвращусь оттуда.
Они подъехали совсем близко к крепости сыновей Нехта, я, когда уже были на зеленом лугу, Кухулин соскочил с повозки, потому что увидел каменный столб с железным обручем, на котором письмена огама гласили: "Ни один воин, будь он при мече, не должен покинуть поле, не сразившись в поединке". Прочитав письмена, Кухулин вывернул столб из земли и швырнул его в реку.
- Не понимаю, зачем ты это сделал! - воскликнул Ибар. - Теперь тебе не придется долго искать смерть.
- Добрый Ибар, - попросил мальчик, - позволь мне немного поспать.
- Еще не хватало, - возмутился Ибар, - спать на вражеской земле!
Однако он устроил ложе для Кухулина, и не успел тот лечь, как сразу заснул.
В это время на луг вышел Фойл, сын Нехта, и, увидев повозку, крикнул Ибару:
- Не смей выпрягать коней!
- Я и не выпрягаю. Видишь, поводья еще у меня в руках!
- Чьи это кони?
- Конхобара.
- Так я и подумал. А кто посмел пригнать их на мои земли?
- Малыш, который сегодня в первый раз взял в руки меч воина. Он хочет показать себя и для этого пересек Маг Брег.
- Не видать ему тут удачи, - сказал Фойл. - Был бы он настоящим воином, я бы отрубил ему сегодня голову и не вернулся бы он в Эмайн живым.
- Наверное, ты прав. Ведь он еще ребенок, которому место в доме отца, - согласился с ним Ибар.
При этих словах мальчик поднял голову, и щеки у него побагровели от обиды, да и весь он стал багровым.
- Почему это не видать мне удачи?
- Так я думаю, - отозвался Фойл.
- Скоро ты не будешь так думать! - вскричал Кухулин. - Пойдем к броду, но сначала вернись в крепость и возьми свой меч, потому что не в моих правилах убивать безоружного.
Фойл рассердился и побежал за мечом.
- Ну, теперь берегись, - остерег малыша Ибар. - Ведь это же Фойл, сын Нехта, которого не берут ни копье, ни меч.
- Тем лучше, - ответил ему Кухулин.
Тут примчался Фойл, и мальчик встал против него, держа в руках железный мяч. Он бросил его в Фойла и прошиб ему голову так, что вместе с мячом из затылка вылетели и мозги. А потом Кухулин отрубил Фойлу голову.
Пришел на луг Туахал, другой сын Нехта.
- Похоже, ты хвастаешь своей победой, - сказал он.
- Чем же мне хвастаться? - возразил Кухулин. - Пока всего один воин пал от моей руки.
- Тебе не придется хвастаться, - заявил Туахал, - потому что от меня тебе не спастись.
- Тогда иди за мечом! - вскричал Кухулин. - Только трус ходит безоружным!
Туахал бегом бросился прочь, а Ибар сказал Кухулину:
- Будь осторожнее, ведь это Туахал, сын Нехта; если ты не поразишь его с первого броска или с первого удара, то не поразишь никогда, столь он ловок и искусен в бою.
- Ты мог бы это и не говорить, Ибар, - возразил Кухулин.
- Ведь у меня победоносное копье Конхобара. Его еще зовут Ядовитым. Я возьму его в руки, и второго копья мне не понадобится, потому что его раны не излечивал еще ни один лекарь.
В это время вернулся на луг Туахал, и Кухулии, взяв в руки победоносное копье Конхобара, размахнулся и пробил Туахалу щит, раздробил ему три ребра и продырявил сердце. А потом отрубил ему голову, не успел он еще упасть на землю.
Немного прошло времени, прежде чем примчался на луг Файндле, младший из трех сыновей Нехта.
- Глупые мои братья! - воскликнул он. - Разве так надо биться? Ничего, теперь ты будешь иметь дело со мной! Пошли на реку, на то место, где твои ноги не достанут дна.
- Будь осторожнее, - сказал Ибар. - Ведь это Файнле Один Глоток. Прозвали его так, потому что он быстрее ласточки перебирается с одного берега на другой, и пока еще ни один пловец не смог угнаться за ним.
- Ты мог бы это и не говорить, Ибар! - рассердился Кухулин. - Кому, как не тебе, знать реку Калланд в Эмайн Маха! После игр все мальчики бросались в реку поплавать. Я же относил на другой берег по мальчишке на обоих плечах да на обеих ладонях, а сам и ног не успевал замочить.
С этими словами он бросился в воду, где было глубже всего, схватился с Файндле, ударил его мечом Конхобара, а потом снес ему голову и тело оставил в реке.
Расправившись с сыновьями Нехта, Пес Улада и Ибар отправились в их дом, все в нем порушили, а потом, предав его огню, поехали к Слиаб Фуат, не забыв прихватить с собой три головы.
Неожиданно впереди показалось стадо диких оленей.
- Чьи это олени? - спросил Кухулин.
- Ничьи, - ответил Ибар, - потому что это дикие олени, которые живут в лесу возле Слиаб Фуат.
- Поторопи коней, - попросил Кухулин, - чтобы мне получше разглядеть их.
Однако как ни мчались кони, не под силу им было догнать диких оленей. Пришлось Кухулину соскочить с повозки и бежать за оленями, пока два самых могучих не упали, едва дыша, на землю. Кухулин привязал их сзади к повозке.
Кухулин с Ибаром продолжили путь, и над равниной Эмайн они увидали стаю белых лебедей, которые были еще белее, чем лебеди на пруду короля Конхобара, и Кухулин спросил Ибара:
- Откуда эти лебеди?
- Это дикие лебеди, - ответил ему Ибар. - И прилетают они со скал и островов великого моря, чтобы подкормиться на равнине.
- Как ты думаешь, что лучше: поймать их живыми или убить их?
- Конечно же лучше живыми! - воскликнул Ибар. - Многие их убивают, но никто не привозит их живыми.
Кухулин подобрал камешек с земли и метнул его в небо, сбив сразу восемь лебедей. Потом он подобрал камень побольше и сбил шестнадцать птиц.
- Пойди, Ибар, - попросил он, - и принеси их.
- Нет, - отказался Ибар. - Нелегко сейчас остановить коней, а если их не остановить, то меня переедут железные колеса или олени проткнут меня рогами.
- Плохой ты воин, Ибар, - отозвался Кухулин. - Дай мне поводья. Я остановлю коней.
Ибар подобрал всех лебедей и привязал их к повозке, чтобы они не улетели, и до самого Эмайн у них больше не было приключений.
Первой заметила королевскую повозку Леборхам, дочь Аэда, которая исполняла обязанности собеседницы и посланницы короля и которая как раз в это время оказалась в Эмайн.
- Конхобар, сюда едет воин в повозке, - сказала она. - И он вроде в ярости. При нем три окровавленные головы его врагов, а еще к повозке привязаны два оленя и много белых птиц. Клянусь, если не укротить его ярость, много храбрых уладов поляжет от его руки!
- Знаю я этого воина! - вскричал Конхобар. - Он еще совсем мальчик, сын Дехтире, и сегодня в первый раз отправился в чужие земли. Он обагрил руки в крови и никого не пощадит в Эмайн, если мы его не встретим, как надо.
Подумав, они решили послать в поле три раза по пятьдесят женщин с обнаженной грудью. Едва мальчик завидел их, как им овладел стыд, и он спрятал лицо в подушки, лежавшие в повозке. Ярость покинула его, и тогда ему принесли праздничные одежды и воду для мытья. С великими почестями встречали Кухулина в Эмайн Маха.
Таковы деяния юного Кухулина, как Фергус рассказывал о них Айлилю и Медб во время войны из-за быка из Куальнге."

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Кинжалова Р.В.  

Продолжение следует.

Внимание: начинается история Кухулина.

 

Кухулин из Муиртемне

 

Рождение Кухулина.

 

Встародавние времена королем Улада был Конхобар, сын Несс, и жил он во дворце в Эмайн Маха. А вот как он стал королем.
Он был еще совсем мал годами, когда умер его отец и Фергус, сын Ройга, который был королем Улада, пожелал взять в жены его мать.
Во всей Ирландии не было никого тише и добрее юной Несс, но со временем она познала от людей много зла и сама принялась платить им злом и предательством, поэтому она решила отобрать у Фергуса королевство и отдать его своему сыну.
Она сказала Фергусу:
— Ты должен мне брачную долю. Пусть Конхобар один год владеет твоим королевством, чтобы его дети могли называться детьми короля.
— Соглашайся, — посоветовали Фергусу мужи Улада. — Ведь ты дашь Конхобару лишь королевское имя, а настоящим королем все равно останешься ты.
Фергус согласился, взял Несс в жены и назвал ее сына Конхобара королем Улада.
Тем временем Несс измышляла способ, как сохранить за Конхобаром королевство, и богато одаривала мужей Улада, чтобы они приняли ее сторону, тем более что Конхобар, хоть и был юн летами, удивлял всех мудростью своих суждений, воинской храбростью и красотой лица, и не нашлось бы в Уладе ни одного человека, который не любил бы его.
Год подошел к концу, и Фергус потребовал королевство обратно, однако мужи Улада, сойдясь на совет, решили оставить королем Конхобара. Они сказали:
— Фергус не думал о нас, когда отдавал Улад, так пусть Конхобар будет королем, а Фергусу пусть остается жена, которой он домогался.
Наступил день, и Конхобар созвал уладов в Эмайн Маха на свадебный пир его сестры Дехтире и Суалтама, сына Ройга.
Дехтире захотела пить, и ей подали чашу с вином, в которую залетела муха. Она выпила вино и, не заметив, проглотила муху, после чего ушла в свои солнечные покои, и с нею вместе ее пятьдесят прислужниц.
Сама не зная как, она крепко заснула, и во сне ей явился Луг Длинная Рука.
— Это я был мухой, залетевшей в твою чашу, — сказал он. — И теперь ты вместе с твоими пятьюдесятью прислужницами должна уйти со мной.
Он превратил жен Улада в стаю птиц, и они полетели с ним на юг в Бруг-на-Бойне, где живут сиды. А в Эмайн Маха никто больше не видел и не слышал их, не знал, куда они подевались и не случилось ли с ними беды.
Прошел год, и Конхобар вновь созвал уладов в Эмайн Маха на пир, на который явились храбрые воины и мудрые советники короля. Вдруг они увидали в окно стаю птиц, которые опустились на землю и принялись поедать на своем пути все до последней травинки.
Мужи Улада рассердились на птиц, запрягли девять повозок и помчались за ними вдогонку. Первым был Конхобар, а за ним следом подгоняли коней возницы Фергуса, сына Ройга, и Лойгайре Буадаха Победителя в Сражениях, и Кельтхайра, сына Утехайра, и многих других, среди них злоязычного Брикрена.
Они скакали вслед птицам на юг через Слиаб Фуат, через Ат Летан, через Ат Гарах и Маг Госса, между Фир Роис и Фир Арде, но никак не могли догнать их. Зато и прекраснее этих птиц им в жизни не доводилось видеть. Девять стай летели в вышине. Все птицы в них были по две скованы серебряной цепью, впереди каждой стаи летели две птицы разной окраски, соединенные золотой цепью, и еще три птицы летели сами по себе. Когда на землю опустилась ночь, они исчезли из виду, и Конхобар сказал мужам Улада так:
— Надо распрячь повозки и найти дом для ночлега.

Фергус отправился на поиски и, рано ли, поздно ли, набрел на бедную лачугу, в которой жили мужчина и женщина. Они сказали ему:
— Веди к нам твоих товарищей. Мы всем будем рады.
Фергус возвратился и рассказал, что видел и слышал.
— Зачем нам идти туда, где нет для нас ни еды, ни постелей? Незачем нам идти туда, — заявил злоязычный Брикрен.
Сам же он все-таки отправился посмотреть на дом и увидел на месте бедной лачуги новый, просторный, сверкающий огнями дом, а возле двери — высокого красивого воина, от которого будто исходило сияние.
Он сказал:
— Что ты крутишься тут, Брикрен? Входи в дом!
Рядом с юношей стояла прекрасная девица благородного вида и с вьющимися волосами, и она тоже сказала:
— Добро пожаловать, Брикрен.
— Почему она приглашает меня? — спросил Брикрен.
— Это я приглашаю тебя по ее просьбе, — ответил ему юноша. — Скажи, никто не пропал у вас в Эмайн Маха?
— Пропал, конечно, — ответил ему Брикрен. — Целый год мы ничего не слыхали о пятидесяти юных женах.
— А ты узнаешь их, если увидишь вновь? — спросил юноша.
— Если не узнаю, — воскликнул Брикрен, — то лишь из-за перемен, происшедших с ними за год, а так отчего мне не узнать их?
— Что ж, попытайся, — молвил юноша, — потому что все они сейчас в этом доме, а рядом со мной их хозяйка Дехтире. Это они, обернувшись птицами, полетели в Эмайн Маха и привели вас сюда.
Дехтире накинула Брикрену на плечи алый плащ с золотой каймой, и он вернулся к своим товарищам. Однако по дороге недобрая мысль пришла ему в голову: “Конхобар богато одарит того, кто отыщет пятьдесят жен и Дехтире с ними. Не скажу ему пока, что нашел их. Скажу только, что видел дом, в котором живут прекрасные жены, а больше ничего не скажу”.
Едва Брикрен оказался среди уладов, Конхобар окликнул его:
— Эй, Брикрен, нет ли у тебя новостей для меня?
— Я видел богатый дом, в котором светло как днем, — отвечал Брикрен. — Еще я видел настоящую королеву, добрую, благородную, по-королевски прекрасную и с вьющимися волосами. Там же было много других прекрасных жен в богатых платьях. Видел я и хозяина дома. Он высокий, щедрый и весь так и светится.
— Пойдем к нему, — сказал Конхобар.
Мужи Улада, не забыв о повозках, конях и оружии, повиновались своему королю, и едва они явились в дом, в котором побывал Брикрен, как на столах появилось много еды и разных вин, о которых они слыхом не слыхивали. И пошло веселье! Когда же все вволю утолили голод и жажду, Конхобар спросил юного мужа:
— А где же хозяйка дома? Почему она не вышла к нам?
— Сегодня ты ее не увидишь. Она рожает.
Улады легли спать, а утром Конхобар, проснувшись раньше всех, не нашел хозяина дома, зато услышал крик ребенка. Он пошел на голос и в одном из покоев увидел Дехтире и всех ее прислужниц, а еще новорожденного мальчика. Дехтире радостно поздоровалась с Конхобаром и без утайки поведала ему обо всем, что с ней приключилось, а еще сказала, что заманила его в этот дом, желая вернуться вместе с сыном обратно в Эмайн Маха.
— Ты была добра ко мне, Дехтире, — ответил ей Конхобар. — Ты укрыла от непогоды и меня, и моих воинов, да и повозки тоже. Ты не дала замерзнуть нашим коням. Ты по-королевски накормила и напоила меня и пришедших со мной мужей Улада, а теперь еще вручаешь мне бесценный дар. Наша сестра Финдкоем примет к себе дитя.
— О, нет, не ее дело растить мальчика, — возразил Сенха, сын Айлиля, главный судья и первый бард Улада. — Это я учен, искусен в спорах, ничего не забываю, первым говорю в присутствии короля и ему советую, что говорить. Ко мне за справедливым решением приходят враждующие короли. Я — судья в Уладе, и никто не смеет оспаривать мой приговор, кроме тебя, Конхобар.
— Если ты отдашь мальчика мне, — сказал Блаи, — он не будет страдать от недосмотра. Это я сообщаю всем волю Конхобара. Я созываю воинов со всей Ирландии. Я могу кормить их семь, а то и десять дней. Я улаживаю их дела я решаю их споры, я славлю и я же наказываю.
— Слишком ты хвастлив, — заявил Фергус. — Я лучше всех воспитаю мальчика. Я силен и учен. Меня сделал король своим посланцем, и никто не поспорит со мной ни в благородстве, ни в богатстве. Я закален в битвах и искусен в ремеслах. Я могу сделать из мальчика воина. Это я — защитник несчастных, гроза сильных, помощник слабых.
— Если вы выслушаете меня, то не о чем вам будет спорить, — подал голос Амаргин. — Я по-королевски воспитаю мальчика. Люди славят меня за благородство, за мужество, за храбрость, за мудрость, они славят меня за удачу, за молодость, за красноречие, за доброе имя, за смелость и за мой древний род. Я не только воин, я еще и бард. Я достоин королевского отличия, ибо никто лучше меня не сражается в повозке. Никого я не благодарю, кроме короля, и никому не повинуюсь, кроме Конхобара.
Последним вступил в спор Сенха:
— Пусть Финдкоем возьмет дитя и заботится о нем, пока мы не вернемся в Эмайн, а там судья Моранн разрешит наш спор.
Финдкоем взяла младенца на руки, и все поехали в Эмайн, а там судья Моранн сказал так:
— Долг Конхобара, — сказал он, — дать мальчику доброе имя, потому что он — его кровь. Пусть Сенха научит его говорить, Фергус подержит его на коленях, Амергин передаст ему свои знания. — Но на этом он не остановился. — Все будут любить его, возницы и воины, короли и мудрецы, и знатные мужи тоже будут любить его. А он будет мстить за ваши обиды, защищать ваши земли, сражаться в ваших битвах.
На том и постановили. Младенец, пока не достигнет разумного возраста, должен оставаться при матери и ее муже Суалтаме. Он рос на равнине`Муиртемне, и все звали его Сетанта, сын Суалтама."

 

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"    
Автор: Перевод Кинжалова Р.В.    

Великая битва

Король Всех Земель со своим воинством сошел на берег, и против него вышли все остававшиеся в живых фении. Как крепкие деревья стояли воины друг против друга.
Началась битва. Мечи рассекали кости, слепли и падали мужи, многие матери потеряли в тот день своих сыновей, и многие прекрасные жены потеряли своих мужей.
Закричали в небе птицы, предсказывая многие смерти. Забурлило море, и волны запричитали над убитыми, и звери завыли, и затрещали каменные горы, и затрепетали леса, оплакивая героев, и ветер заплакал, прославляя невиданные подвиги, и земля задрожала, предсказывая многие смерти, и предсмертные вопли героев затмили солнце, и почернели облака. И псы, и вороны, и колдуньи долины, и небесные силы, и волки лесные закричали-завыли, воодушевляя воинов идти друг против друга.
Тогда Конан, сын Морне, вспомнил, какое зло он причинил сынам Байсне, и решил искупить его добрыми делами. Он поднял свой меч и вступил в битву.
Финн всеми силами воодушевлял фениев, а король Всех Земель - чужеземцев.
- Поднимайся, Фергус, - крикнул Финн, - восхвали от меня Конана за добрый ратный труд, чтобы прибавилось в нем храбрости!
Фергус приблизился к тому месту, где Конан, иссушенный воинственным жаром, отдал себя на волю прохладному ветру.
- Видно, ты не забыл, Конан, старой ссоры сыновей Морне с сыновьями Байсне, - сказал ему Фергус, - когда ты был готов умереть, лишь бы причинить зло сыновьям Байсне.
- Из почтения к своему доброму имени, бард, без причины не говори обо мне дурное. Я уже положил много чужеземцев и еще положу, потому что возвращаюсь на поле боя.
- Возвращайся скорее.
После этого Фергус пропел хвалу Конану, и Конан вновь взялся за меч, а Фергус возвратился к Финну.
- Кто бьется лучше всех? - спросил его Финн.
- Дубхан, сын Каса, ирландский герой, - ответил Фергус. - Не промахивается его меч, и никто не уходит от него живым. Трижды девять и восемьдесят воинов пали от него.
Дубхан Донн, правнук короля Туатмумхайна услышал его и сказал так:
- Клянусь, Фергус, ты говоришь правду. Никто не сравнится в бою с Дубханом, сыном Каса, и пусть я умру, если не превзойду его.
С этими словами он бросился в самую гущу чужеземцев, неся им смерть, словно огонь, поедающий дрок на склоне горы.
И сколько раз он прошел берег из конца в конец, столько раз он убил девятью девять чужестранцев.
- А теперь кто бьется лучше всех? - спросил Финн Фергуса.
- Дубхан Донн, - ответил Фергус. - С тех пор как ему исполнилось семь лет, никто не мог превзойти его и теперь не может.
- Восхвали же его, чтобы взыграла в нем храбрость, - приказал Финн.
- Я восхвалю его, потому что разбегаются от него чужеземцы, как от морской волны.
Фергус спустился с горы на берег и пропел хвалу Дубхану Донну.
- А теперь кто бьется лучше всех? - спросил немного погодя Финн.
- Осгар. Один он сражается с двумястами франками и двумястами мужами Гириана и их королем. Они все рубят и колют его щит, но ничего не могут с ним сделать, хотя многие убиты им или ранены.
- А что Кайльте, сын Ронана?
- Он отдыхает после того, как предал красной смерти всех вышедших против него чужеземцев.

- Иди к нему, и пусть он поможет Осгару.
Фергус повиновался.
- Кайльте, - сказал Фергус, - великая опасность грозит Осгару. Встань и помоги ему.
Кайльте так и сделал. Едва он приблизился к тому месту, где бился Осгар, он замахнулся мечом и разрубил надвое первого же чужеземца, который оказался поблизости. Осгар поднял голову и сказал ему так:
- Ты не смел, Кайльте, убивать чужеземца, над которым я занес меч. Позор тебе! Все фении сражаются сейчас с чужеземцами, а ты не можешь найти себе дела, разве что отбивать добычу у других. Клянусь, лучше тебе умереть после этого.
Услыхав это, разозлился Кайльте, красная ярость залила его белое лицо, и он повернулся к чужеземцам, и набросился на них, и от одного его удара упали бездыханными восемьдесят воинов.
- Кто теперь бьется лучше всех? - спросил Финн.
- Увы мне, - ответил Фергус, - не знаю. Верхушки деревьев в самом густом лесу всех Западных Земель не сходятся так близко, как сошлись теперь два воинства. Щиты их трутся друг о друга, от мечей летят искры, кровь течет, как осенний дождевой поток, и ветер не срывает столько листьев с деревьев, сколько светлых волос и черных волос летает в воздухе. Не узнать сейчас по обличью ни одного воина, разве что по голосу.
Сказав так, Фергус спустился на берег, где кипела битва, и стал славить фениев Ирландии, побуждая их биться еще жарче.
- А теперь кто бьется лучше всех? - спросил Финн Фергуса.
- Клянусь, первый теперь твой недруг Дайре Донн, король Всех Земель. Тебя он ищет повсюду, и с ним трижды пятьдесят воинов. Но вот напали на них два фения, Кайрелл Воитель и Элхинн из Круахана, и нет никого рядом с Дайре Донном. Ни царапины нет на его теле, зато пали бездыханными от его меча два твоих фения.
Король Всех Земель приблизился к Финну, рядом с которым не было никого, кроме Аркаллаха Черного Топора, который принес в Ирландию первый топор.
- Клянусь, - сказал Аркаллах, - не быть Финну в битве прежде меня.
Он поднялся со своего места и занес топор над головой короля. Развалилась надвое корона, но даже волос не коснулся топор, соскользнул он с головы короля и покатились от него на берег огненные шары. Наступила очередь короля Всех Земель. Занес он меч над Аркаллахом и разрубил его надвое.
Тогда сошлись лицом к лицу Финн и король Всех Земель. Увидел король свой щит и свой меч в руках Финна и понял, что близка его смерть. Задрожал он весь, в великом страхе исказилось лицо, подогнулись колени, помутилось в глазах.
Сошлись двое в великой битве. Два дня не уступали они друг другу в споре за владение землей Ирландии.
Никогда прежде не бывал ранен король Всех Земель, зато теперь слабел час от часу. А Финн сражался без устали. На кусочки развалились щит и меч короля. Отрубил Финн ему левую ногу, а потом поднатужился и снес одним ударом голову. И тотчас сам упал на землю, от ран и усталости не в силах больше стоять на ногах.
В это время Финнахта Зубастый, первый муж в доме короля Всех Земель, подхватил корону и принес ее Конмайлу, сыну короля, и надел ее ему на голову.
- Она принесет тебе удачу, - сказал он.
Еще он вручил Конмайлу оружие его отца, и юноша сошел на берег в поисках Финна, положив по пути пятьдесят фениев. Увидел это Голл Гарб Грубый, сын короля Олбина, и вступил в бой с Конмайлом. Улучив мгновение, когда Конмайл отвел от себя щит, он ударил его в левый бок, а потом отрубил ему голову.
Финнахта Зубастый подхватил королевскую корону и принес ее Огармах, дочери короля Греции.
- Надень корону, Огармах, ибо предсказано жене владеть Всеми Землями, а тебе нет соперницы.
Она сошла на берег в поисках Финна, и ее увидел Фергус Сладкогубый, который немедля явился к Финну.
- О король фениев, - сказал он, - вспомни о своих победах, вспомни о победе над королем Всех Земель, ибо грозит тебе великая опасность. Огармах, дочь короля Греции, вызывает тебя на бой.
Не успел он это сказать, как приблизилась к ним жена-воительница.
- О Финн, - сказала она, - мало мне чести в тебе после того, как многие короли и вожди пали от рук твоих и твоих фениев, но лучше уж ты, чем никто.
- Ничего у тебя не выйдет, потому что ляжет твоя голова на кровавое ложе так же, как легли головы всех, кто прежде звал меня на бой.
Сошлись они лицом к лицу, словно встали друг на друга полноводная волна Клиодны, и стремительная вода Туай, и большая могучая волна Рудрайге. Долго Огармах не уступала Финну, однако в конце концов Финн одолел ее, сбросил с ее головы королевскую корону, а потом отрубил ей голову.
Долго еще бились два воинства, и уже никто не стоял на ногах, кроме Гаэла, сына Кримтана, и вождя из дома короля Всех Земель по имени Финнахта Зубастый. Финнахта сошел на берег и, среди множества мертвых тел отыскав тело короля Всех Земель, отнес его на корабль, а потом сказал:
- Фении Ирландии, много потерь понесли воинства Всех Земель, но вам пришлось хуже. Теперь я возвращусь в Восточные Земли, чтобы всем рассказать об этом.
Услыхал его Финн, лежавший на окровавленной земле в окружении первых из первых фениев.
- Горе мне, что нашел я смерть прежде, чем услышал поносные речи чужеземца. Не будет мне доброй славы, не будет доброй славы фениям Ирландии! Чужеземец живой и невредимый собирается в обратный путь, чтобы всем рассказать о битве на Белом берегу. Неужели нет никого живого? - возопил он.
- Я живой, - откликнулся Фергус Сладкогубый.
- Что ты видишь на поле боя?
- Горе мне! Как сошлись поутру два воинства, так не сделали ни шагу назад, пока не полегли все воины до последнего. Так и лежат они нога к ноге, губы к губам. Не видно ни травинки, ни песчинки кругом. Все полегли в крови, кроме вождя из дома короля Всех Земель и твоего приемного сына Гаэла, сына Кримтана.
- Поднимайся и иди к нему.
Фергус пришел к Гаэлу и спросил, не ранен ли он.
- Нет, - ответил ему Гаэл. - Но горе мне, потому что поклялся я, что если отнимут у меня шлем или меч, то не быть мне в живых, а теперь чужеземец собирается плыть обратно, и я не могу догнать его. Помоги мне, Фергус, отнеси меня к морю, и тогда не уйти ему от меня живым.
Фергус поднял Гаэла, отнес его к морю, и Гаэл поплыл к кораблю, на котором его поджидал Финнахта, потому что думал, будто еще одному чужеземцу удалось избежать смерти. Он протянул Гаэлу руку, и Гаэл, ухватив его за запястье, из последних сил утянул за собой в море. В крепком ненавистном объятии легли они на песчаное дно чистого моря.

Плач Креде

Вскоре на Белый берег пришли во множестве жены, и барды, и музыканты, и лекари, пожелавшие исцелить раненых и с почестями похоронить убитых.
Вместе с другими пришла и Креде, жена Гаэла. Проливая горькие слезы, искала она возлюбленного мужа, когда увидела журавлиху с двумя журавлятами, а неподалеку следившего за ними лиса. Журавлиха накрыла собой одного птенца, чтобы спасти его от смерти, и лис бросился на другого, но она опередила его, готовая сама расстаться с жизнью, но не дать своих детей на съедение хитрому зверю. Поглядела на них Креде и сказала так:
- Не диво, что люблю я своего пригожего мужа, не диво, что птица заботится о своем гнезде.
А потом услыхала Креде оленя, кричавшего по оленихе. Девять лет они жили вместе в лесу в Фид Лейс, пока Финн не убил олениху, и девятнадцать дней, оплакивая подругу, олень не брал в рот ни травинки.
- Не стыдно мне умереть от горя, если олень умирает вслед за оленихой.
Встретив Фергуса Сладкогубого, она спросила его:
- Не знаешь ли ты, живой или мертвый мой муж?
- Знаю, - ответил ей Фергус. - Вместе с последним чужеземцем из воинства короля Всех Земель он лежит на морском дне.
В это мгновение волны вынесли Гаэла на берег, и жены и мужи, искавшие его, подняли его тело и понесли на южный конец Белого Берега.
Пришла Креде и оплакала возлюбленного мужа:
- Море вопит, о, громко вопит-причитает море над мысом Двух Бурь, над утонувшим героем, что пришел с озера Двух Псов, и теперь волны кричат о нем берегу.
Сладкоголосая журавлиха, о сладкоголосая журавлиха с болот, что на краю Земли Двух Сильных Мужей, не спасла ты птенцов, не спасла птенцов от двухцветного дикого пса.
Горько плачет, горько плачет-рыдает дрозд на Любезной горе, горько плачет черный дрозд в Лейтер Лейг.
Горько рыдает, о, горько рыдает-кричит олень в Двухсветной Земле, умерла олениха в Друим Кайленн, и могучий олень плачет над ней.
Горе, о, горе мне, умер герой, сын жены из леса Двух Чащ, лежит предо мной на травяном ложе.
Горе, о, горе мне. Гаэл умер, волны омыли его белое тело, от его красоты я теряю разум.
Жалобно плачут, о, жалобно плачут прибрежные волны, к ним ушел мои Гаэл, красивый Гаэл. Горе мне. Ушел к ним.
В горе бьются о камень, о, бьются о камень северные волны, разбиваются о камни, крича о Гаэле.
В горе бьются, о, в горе на севере бьются море и берег, поблекла моя красота, и близок конец моей жизни.
Печально поют, о, печально поют волны Тулха Лейс, никого у меня не осталось. Утонул сын Кримтана, и никого не любить мне отныне. Много славных мужей пало от его руки, а его щит молчал в сражении.
Потом Креде легла рядом с Гаэлом и умерла от горя. Их похоронили в одной могиле, и Кайльте водрузил сверху камень.
Когда закончилась великая битва на Белом берегу, которая продолжалась тысячу дней и один день, то на земле осталось множество разбитых щитов и мечей, и множество мертвых тел осталось лежать там.
Слава покинула воинство Всех Земель, и с тех пор славными зовут фениев Ирландии. Они взяли себе корабли со всем золотом и серебром и стали еще пуще беречь Ирландию от фоморов и от всех прочих, желавших завладеть ею.
С тех пор были фении сильнее всех и ни разу никому не уступили вплоть до последней несчастливой битвы в Габре.

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Л. Володарской.

Всё, конец Битве. Теперь, думаю, речь у нас пойдёт о Кухулине. Но и с фениями мы ещё встретимся, с живыми и невредимыми.

Утром Финн с остальными фениями пришел на Белый берег и встал на горе.
- Мой отец Финн, - попросил Ойсин, - позволь нам сразиться со всеми чужеземцами сразу.
- Неразумное ты говоришь, потому что чужеземцев слишком много и мы не справимся с ними. Но каждый день мы будем посылать сына короля или вождя против королей, равных им по рождению. И первым делом пусть они окрасят руки кровью короля или вождя, тогда их воины не будут хвастаться силой. Кто сегодня вызывает на бой чужеземцев?
- Я, - ответил ему сын Кубана, вождь фениев из Мунстера.
- Нет, - попросил его Финн, - не ходи, потому что не было мне знака твоей удачи, а я не посылаю воинов на смерть.
- Не говори так, - возразил ему сын Кубана, - потому что за все сокровища на земле не откажусь я от битвы. Мунстер чужеземцы грабили первым, и я не могу не отомстить им за обиду.
- Горе нам, - вздохнул Финн. - Кто бы ни вышел сегодня против тебя, вы оба падете в бою.
От сына Кубана вызов сделал Глас, сын Дремена, и ответил на него король Греции. Он сошел на берег и долго бился с героем-фением, пока не пробил ему грудь и спину тяжелым копьем. Но и сын Кубана не остался в долгу. Он пробил грудь королю Греции своим позолоченным копьем, и они упали рядом, лицом к лицу.
- Горе мне! - вскричал Финн. - Умер сын Кубана. Никто не уходил из его дома без подарка. А тот, кто мог жить в моем доме или в доме верховного короля Ирландии неделю, у него жил целый год. Позовите ко мне Фолламайна, его сына! Пусть возьмет он имя отца и займет его место среди фениев!
Наутро Финн спросил:
- Кто сегодня вызывает на бой чужеземца?
- Я, - ответил Голл Гарб, сын короля Олбина и дочери Голла, сына Морне,
Он облачился в доспехи и вышел против трех королей и их трех отрядов из земли восходящего солнца на востоке. Голл Гарб бросился на воинов, рубил и колол их без счета, и многие пали, а еще больше ослепло навсегда, прежде чем взмолились воины, прося Голла Гарба о передышке. Он опустил меч и копье, а они выдали ему трех королей, чтобы он пощадил остальных.
- Кто сегодня вызывает на бой чужеземцев? - утром спросил Финн.
- Я, - ответил ему Ойсин, - и со мной вожди сыновей Байскне, потому что мы делили между собой все самое лучшее, что только есть в Ирландии, и мы должны первыми защищать ее.
- Я отвечу на твой вызов, - сказал король Франции, - потому что я здесь из-за Финна. Он увез от меня жену, и сначала я убью его воинов, а потом и его самого. Если срубить ветки, то потом нетрудно свалить дерево.
На восточном краю Белого берега воткнули в землю свои шелковые стяги и сошлись лицом к лицу король Франции и Ойсин. Обнажили они мечи и вступили в смертельный бой. Не раз стонал Ойсин от боли, но сумел отплатить королю, и великий страх одолел короля, такой страх, какой нисходит на табун лошадей от удара грома, и бежал он от Ойсина, бежал быстрее, чем летит ласточка, не касаясь ногами земли, и ни разу он не остановился, пока не оказался в Гленн-наТеалт, что значит Долина Безумных. С тех пор каждый, кто лишался разума, бежал в ту долину, и любой безумный ирландец за день добирался до нее.
Закричали-запричитали чужеземные воины, когда увидели, как он бежит прочь от них, а фении обрадовались.
Наступила ночь, и Финн сказал так:
- Невесело сегодня королю Всех Земель. Думается мне, не даст он нам выспаться. Кто будет нынешней ночью дозорным?
- Я, - сказал Ойсин, - с теми, кто днем сражался со мной бок о бок, потому что нетрудно нам служить Ирландии и днем, и ночью.
Они пошли к морю.
В это самое время король Всех Земель говорил своим королям и вождям так:
- Похоже, днем отвернулось от нас счастье. Попробуйте ночью наверстать упущенное. Поднимайте своих воинов и идите против фениев Ирландии.
Встали девять сынов Гарба, короля моря Ихта, все кузнецы, и с ними шестнадцать сотен воинов сошли на берег, лишь Долар Дурба, самый старший из них, остался на корабле. Но они не застали врасплох сынов Байсне. До утра бились фении с чужеземцами, и никто не уцелел в том сражении, кроме Ойсина и одного из сынов Гарба. Сходились они лицом к лицу, и выбивали мечи друг у Друга, и схватывались врукопашную. И если бы кто пришел с востока или с запада, было бы ему на что посмотреть. В конце концов чужеземец неожиданно прыгнул на Ойсина и поволок его в море, потому что был он искусным пловцом и думал, будто легче ему будет справиться с Ойсином среди волн. Ойсин же подумал, что недостойно его отказывать сопернику в выборе места. И бились они, стараясь утопить друг друга, пока не оказались на чистом песке в открытом море.
Фении же места себе не находили, глядя, как тяжело приходится Ойсину.
- Вставай, Фергус Сладкогубый, - сказал наконец Финн, - восхвали моего сына и подбодри его.
Фергус подошел к самому морю и сказал так:
- Храбро бьешься ты, Ойсин, и все чужеземцы смотрят на тебя, и все ирландские
фении. Покажи же себя, ибо не было еще случая, чтобы, поглядев на тебя, не отдала тебе свою любовь дочь короля или жена героя.
Ойсин приободрился, пробудилась в нем ярость, обхватил он своего врага, уложил его лицом вверх на морское дно и не дал ему подняться, пока жизнь не покинула его. А потом он вытащил его тело на берег, отрубил ему голову и принес ее фениям.
Великая печаль и великая ярость завладели Доларом Дурбой, старшим из сыновей Гарба, который оставался на корабле, и он поклялся великой клятвой, что отомстит за братьев.
- Я один буду каждый день сходить на берег, - сказал он верховному королю, - и убивать по сто воинов, пока не убью всех до одного воинов Ирландии. А если подвернется мне под руку кто из твоих воинов, то и его я тоже убью.
Наутро Финн спросил, кто пойдет сражаться.
- Я пойду, - ответил ему Дубхан, сын Донна.
- Нет, - возразил Финн. - Пусть пойдет кто-нибудь другой.
Однако Дубхан не послушался его, сам пошел на берег, и с ним сто воинов. А там его уже ждал Долар Дурба, который заявил, что сразится один со всеми. Громко смеялись над ним воины Дубхана, пока Долар Дурба не бросился на них и не убил их. Сам же он остался целым и невредимым, и даже ни одной царапины не было на его теле.
Расправившись с фениями, Долар Дурба взял палочку и мяч, подкинул мяч и поймал его в воздухе палкой, а потом еще раз подкинул и еще раз поймал, и ни разу мяч не коснулся земли, а потом ударил по мячу правой ногой, так что он взлетел высоко в небо, а потом левой ногой, и много раз бросал его из конца в конец берега, и бегал за ним, ни разу не дав мячу коснуться земли.
Долго Долар Дурба расхаживал по берегу, похваляясь победой и насмехаясь над мужами Ирландии, а на другой день он вновь вызвал ирландцев на бой и вновь убил сто воинов, и так продолжалось много дней.

Сын короля Улада

Слухи о великой битве достигли Улада, и сын короля, которому исполнилось всего двенадцать лет, но который был самым пригожим юношей в Ирландии, сказал отцу:
- Позволь мне пойти на помощь Финну, сыну Кумала, и его воинам.
- Ты мал летами и слаб, и слишком нежные у тебя кости, чтобы тебе сражаться наравне с мужами.
Однако юноша не отставал от отца, и пришлось королю запереть своего сына и приставить к нему двенадцать сторожей, его названых братьев.
Рассердился тогда юноша и сказал своим названым братьям так:
- Мой отец в юности прославил свое имя великими подвигами. Так почему он мешает сыну сделать то же самое? Помогите мне, и я до конца дней буду вам другом.
Так он говорил с ними и просил их, пока они не согласились вместе с ним бежать к Финну и фениям. Дождавшись, когда король заснет, они отправились в дом, где хранилось оружие, и каждый взял себе щит, и меч, и шлем, и два копья, и двух гончих щенков. Потом они покинули Улад, прошли Коннахт, Каил-ан-Хосанма, что значит Защитные Леса, названные так в честь всех избранных королей и мудрых бардов, а потом через Сиарайге вышли к Белому берегу.
На Белом берегу они оказались как раз, когда Долар Дурба похвалялся своими победами перед мужами Ирландии. Ойсин уже поднялся со своего места, чтобы идти и биться с ним, потому что ему было легче умереть, чем сносить избиение фениев. Все воины, и мудрецы, и музыканты, и барды заплакали, не зная, как остановить его.
В это время сын короля Улада подошел к Финну и почтительно приветствовал его, и Финн спросил, кто он и откуда.
- Я - сын короля Улада и пришел сюда с моими двенадцатью назваными братьями, чтобы сражаться с чужеземцами.
- Добро пожаловать, - ответил ему Финн.
Тут вновь послышалась неумеренная похвальба Долара Дурбы.
- Кто это? - спросил сын короля Улада.
- Чужеземец, который вызывает на бой сто фениев.
После этих слов Финна двенадцать названых братьев сына короля Улада, не говоря ни слова, спустились на берег.
- Ты еще мал и тебе не справиться со взрослым мужем, - сказал Копан сыну короля Улада.
- До сегодняшнего дня мне не приходилось встречаться с фениями, но я знаю тебя, Конан Маол, и знаю, что ты ни разу еще не сказал никому доброго слова. Посмотри, испугаюсь ли я чужеземца, потому что я собираюсь биться с ним.
Финн удержал юношу за руку и стал отговаривать его, но опять вмешался Конан, который сказал так:
- Многих мужей положил Долар Дурба, и среди них не было ни одного, кто не мог бы справиться с таким, как ты.
Услыхав это, сын короля Улада разозлился и от злости высоко подпрыгнул, как раз когда Долар Дурба вновь заорал во всю мочь.
- Что он кричит? - спросил сын короля Улада.
- Он убил двенадцать твоих названых братьев и зовет еще воинов биться с ним, - ответил Конан.
- Горе мне! - вскричал сын короля Улада.
Одним прыжком он оказался против Долара Дурбы, и при виде него громко рассмеялись чужеземцы на кораблях, решив, что у фениев не осталось больше мужей и пришел им конец, если пускают они мальчишку против героя. От насмешек только рассвирепел сын короля Улада и храбро пошел на Долара Дурбу, нанеся ему множество ран, прежде чем он успел опомниться от неожиданности. Долго они бились. Когда от щитов и мечей остались одни обломки, они стали биться на кулаках и бились, пока их обоих не накрыла волна. Великая печаль сошла на оба воинства.
Когда утром море отступило, обоих героев нашли не разжавшими смертельного объятия, разве лишь Долар Дурба лежал внизу, а сын короля наверху. Так все узнали, что он одолел чужеземца. Фении похоронили сына короля Улада, положили на могилу камень и оплакали его как полагается.
Сын верховного короля Финн сказал, что вызовет на бой Дайре Донна, короля Всех Земель, однако Кайльте попросил его подождать, потому что он сам хотел биться с врагами. Финн согласился при условии, если он найдет довольно воинов идти с ним. Он послал с ним сто воинов, и Ойсин тоже послал сто воинов, и так же поступили остальные вожди.
Вызов Кайльте принял сын короля Великой равнины. Когда они бились, к берегу пристали еще корабли, и Финн решил, что они пришли на помощь чужеземцам.
На это Ойсин сказал ему:
- Редко ты ошибаешься, Финн, но на этот раз ошибся. Разве ты не узнаешь наших друзей Фиахру, сына короля бретонских фениев, и Дуабана Донна, сына короля Туатмумайна, с воинами?
Сойдя на берег, герои увидели, что клонится долу стяг Кайльте, и поспешили ему на помощь. Ни один чужеземец не ушел от их мечей, ни сын короля, ни его воины.
- Кто сегодня на страже? - спросил Финн.
- Мы, - ответили девять Гарбов из Слиаб Мис, из Слиаб Куа, из Слиаб Клайр, из Слиаб Крот, из Слиаб Муис, из Слиаб Фуат, из Слиаб Ата Мойр, из Дун Кобайр и Данделгана.
Еще не кончилась ночь, как вышли против них воины во главе с королем Дрегана. К утру никого не осталось в живых, кроме трех Гарбов и короля Дрегана, но и они полегли все.
Так продолжалось день за днем, неделя за неделей, и много было потерь с обеих сторон. Когда Фергус Сладкогубый увидел, сколько убито фениев, он попросил позволения покинуть поле боя и отправился в Тару к верховному королю Ирландии. Фергус обо всем сказал ему, и задумался верховный король, а потом ответил так:
- Хорошо, что Финн на страже Ирландии, но нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять мертвую свинью, или оленя, или лосося из страха перед фениями, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы перейти из одного королевства в другое, не получив позволения от Финна, нет ни одного мужа в стране, который посмел бы взять себе жену, не узнав прежде, не возлюбленная ли она фения. Слишком часто Финн поступал несправедливо с ирландцами, и для нас будет лучше, если победят чужеземцы, а не Финн.
Тогда Фергус пошел на луг, где играл со своими сверстниками сын короля.
- Нет от вас помощи Ирландии, - сказал ему Фергус. - Почему ты играешь туг, когда чужеземцы хотят захватить твою страну?
Он долго уговаривал и стыдил его, пока юноша не бросил мяч и не пошел по Таре, собирая мужей на великое сражение. Тысяча и двадцать воинов, не испросив позволения у верховного короля, двинулись в направлении Белого берега. Фергус поспешил сообщить Финну о приближении воинства сына верховного короля Ирландии, и все фении поднялись со своих мест, приветствуя юношу.
Финн сказал ему так:
- Не ждали мы тебя, юноша, в дни битвы, когда не поют барды, не звучит музыка и жены не дарят нас своим присутствием.
- Не ради игр" пришел я сюда, - ответил сын верховного короля.
- Нет у меня обычая позволять не видавшему битв юноше идти в сражение. Не хочу быть виновным в твоей гибели.
- Клянусь, я буду биться и без твоего позволения.
Фергус спустился к морю, чтобы от имени сына верховного короля вызвать на бой чужеземцев.
- Кто ответит на вызов? - спросил король Всех Земель своих воинов.
- Я, - сказал Клайгех, король Керды.

Он сошел на берег, и с ним три красных отряда. Когда сын верховного короля встал против них, его воины сказали ему:
- Держись, потому что фениям все равно, кто одолеет в битве - ты или чужеземцы.
Услыхав это, сын верховного короля бросился в самую гущу чужеземных воинов и вскоре перебил всех вождей. Тогда разъяренный Клайгех сам вышел к нему, и они долго бились, пока наконец не взял верх сын верховного короля и не отрубил голову своему врагу.

Король Лохланна и его сыновья

День за днем бились фении, и в конце концов Финн сказал Фергусу Сладкогубому так:
- Узнай, Фергус, сколько еще осталось фениев, способных к битве.
Фергус пересчитал воинов.
- У нас остался один отряд фениев, но каждый воин если не справится со ста врагами, тридцатью или девятью, то уж с тремя справится наверняка.
- Если так, то иди к королю Всех Земель и вызывай его на бой.
Фергус спустился к морю, поднялся на корабль и нашел короля Всех Земель на ложе, внимающим игре на арфе.
- Долго ты спишь, король Всех Земель, - сказал Фергус. - Но не буду стыдить тебя, потому что ты спал в последний раз. Фении ждут тебя на берегу.
- Не думаю, чтобы среди них нашелся воин, достойный меня. Сколько всего осталось фениев?
- Один отряд. А сколько у тебя отрядов?
- Тридцать пришли со мной и двадцать пали от рук фениев. Но десять отрядов еще остались; А еще у меня есть восемь героев, которые могли бы покорить все земли, окажись они моими врагами. Это я сам, Конмайл, мой сын, и Огармах, дочь короля Греции, с которой никто не сравнится в бою, кроме меня, и Финнахта Зубастый, главный в моем доме, и король Лохланна, Кайсел Клумах Украшенный Перьями с тремя сыновьями, Тохой, Форне Широкоплечим и Монгахом Морским.
- Клянусь клятвой моего народа, - сказал король Лохланна, - если кто выйдет прежде меня и моих сыновей биться с фениями, мы вовсе не будем биться.
- Я буду биться один, - сказал Форне, самый младший сын короля Лохланна.
С этими словами он облачился в доспехи и вышел к фениям Ирландии, держа по красному мечу в обеих руках. Многих положил он, и узким стал берег от мертвых тел.
Увидел это Финн, и тяжело стало у него на сердце в предчувствии смерти, поэтому постарался он ободрить фениев. А потом поднялся со своего места Фергус Сладкогубый и сказал так:
- Горе вам, фении! Тяжело вам сегодня защищать родную Ирландию! Так и один муж отберет ее у вас, потому что вы похожи не на храброе воинство, а на стаю пугливых птиц, что прячутся под кустом от ястреба. Все вы хотите, чтобы вас защищали Финн, и Ойсин, и Кайльте, а сами вы разве не умеете биться?
- Клянусь, - отозвался Ойсин, - ты сказал правду. Ни один из нас не старается отличиться.
- Ни один не старается отличиться, - согласился с ним Фергус.
Ойсин громко вызвал на бой сына короля Лохланна.
- Выходи, сын Лохланна, я буду биться с тобой.
- Клянусь, тебе недолго осталось жить.
Сошлись они лицом к лицу, и вскоре всем показалось, что сын короля Лохланна одолевает Ойсина.
- Клянусь, бард, - сказал Финн Фергусу Сладкогубому, - напрасно ты послан моего сына против чужеземца. Вставай теперь, хвали его, чтобы взыграла в нем сила.
Фергус спустился на берег и сказал так:

- Ойсин, стыдно фениям смотреть, как ты бьешься сегодня, а ведь смотрят на тебя много гонцов и конюших от дочерей королей и вождей Ирландии.
Приободрился Ойсин и пронзил копьем грудь Форне, сына короля Лохланна, а потом возвратился к отцу и фениям.
Громко кричали чужеземцы, оплакивая Форне. Рассвирепели его братья. Несправедливым показалось им, что он пал от руки фения. И Тоха, средний сын короля Лохланна, сошел на берег, чтобы отомстить ирландцам. Он бросился в самую гущу воинов, разя всех направо и налево, пока они не расступились и он не оказался лицом к лицу с сыном Лугайда. Долго бились два героя. Погнулись у них мечи, сломались копья, и потеряли они свои позолоченные щиты. В конце концов поднатужился сын Лугайда и разбил мечом меч врага, а потом ударил еще раз и рассек надвое его сердце. Довольный и гордый возвратился он к фениям.
Тогда сошел на берег первенец короля Лохланна, Монгах Морской, и с ним поднялись все отряды чужеземцев.
- Остановись, король Всех Земель, - сказал он, - потому что прежде я должен отомстить за моих братьев.
Он встал на берегу, держа в руке цеп с семью железными шарами и пятьюдесятью железными цепями с пятьюдесятью яблоками на каждой цепи и пятьюдесятью смертельными колючками на каждом яблоке. Он бросился в самую гущу фениев, никого не оставляя в живых на своем пути, и великий стыд охватил сына бретонского короля. Он попросил:
- Иди сюда, Фергус Сладкогубый, и восхваляй меня, пока я не начну биться с чужеземцем.
- Мне нетрудно хвалить тебя, - отозвался Фергус. Два героя сошлись лицом к лицу, и смотрели друг на друга, и говорили гордые слова, а потом Монгах занес над головой руку с цепом, чтобы ударить им сына бретонского короля, но тот отпрыгнул в сторону и сам ударил его мечом, отрубив сразу обе руки, а потом ударил еще раз и разрубил его пополам, но когда Монгах падал, одно из его железных яблок попало в рот Фидеху, и пробило ему череп, и вышло у него из затылка, и два героя легли на землю ногой к ноге и лицом к лицу.
Потом сошел на берег сам король Лохланна, Кайсел Украшенный Перьями. В руке у него был щит, но не простой, а выкованный кузнецом-фомором, от которого исходило красное пламя. Даже если его опускали в море, он все равно не переставал гореть. А когда Кайсел надевал его на руку, то никто не мог приблизиться к нему.
Еще никогда не убивали столько фениев в один день, как в тот полдень, когда языки пламени от щита Кайсела дырявили тела воинов-ирландцев и они сгорали, будто высушенный дуб. И никто не мог никому помочь, потому что, коснувшись рукой горящего щита, нельзя было не загореться самому. Великая беда пришла к фениям.
И Финн сказал:
- Поднимите руки, ирландские фении и трижды громко назовите того, кто пойдет биться против чужеземца.
Рассмеялся король Лохланна, услыхав, кого прочат ему в соперники, а Друимдерг, внук вождя уладских фениев, уже был рядом и пронзил его смертоносным копьем, которое называли Кродерг, что значит Красная Дыра, и которое переходило от отца к сыну. Не найдя ни одного открытого места на теле короля Лохланна, Друимдерг бросил копье, целясь ему в открытый рот, потому что он в это время смеялся над фениями. Упал король Лохланна, и его щит упал на него, перестав гореть. Друимдерг отрубил ему голову и долго потом похвалялся своей победой.

Цитируется по изданию: "Кельты. Ирландские сказания"   
Автор: Перевод Л. Володарской.

Продолжение следует.

Помощь сидов

 

Когда гонец Финна по имени Тистеллах явился на Белый берег узнать, нет ли вестей о чужеземцах, Конн приказал ему немедля возвращаться к Финну. Однако Тистеллах сначала омочил меч в крови врага Ирландии. Он вызвал на бой чужеземного воина, и к нему вышел могучий Коймлеатан, с которым они долго бились на копьях и на мечах. Потом Коймлеатан подхватил Тистеллаха, чтобы живым принести его на корабль, однако Тистеллах вывернулся у него из рук и отрубил ему голову. Она упала в море, и Тистеллаху пришлось вытаскивать ее па берег.
— Хвала тебе! — крикнул Конн. — Иди сегодня в Тару Луахру к моему отцу Брану, сыну Фебала, и скажи ему, чтобы он позвал детей богини Дану на помощь. А завтра иди к Финну.
Так и получилось, что Тистеллах первым делом помчался к Брану.
Бран, сын Фебала немедля отправился к сидам в Дун Сеснан, что в Уай Коналл Габру, где они сошлись на пир. Там он отыскал трех юных героев Илбрека Многоцветного, сына Мананнана, Неманаха Жемчужного, сына Энгуса Ока, и Сигнала, внука Мидира, которые сердечно поздоровались с ним и позвали в пиршественную залу.
— Есть дела поважнее, — сказал им Бран и поведал о битве своего сына Конна Критера с чужеземцами.
— Оставайся со мной, — ответил ему Сеснан, — а мой сын Долб отправится к Бодбу Дергу, сыну Дагды, и приведет к нам всех сидов.
Бран остался, а Долб, сын Сеснана, отправился в Сид Бей Финн, что над Маг Фемен, где в то время был Бодб Дерг, и передал ему просьбу Сеснана.
— Юноша, — спросил его Бодб Дерг, — почему мы должны помогать ирландцам?
— Почему ты спрашиваешь? — отозвался Долб. — Разве есть в Ирландии хоть один король, или сын короля, или вождь, в роду которого не было бы жены или возлюбленной из племени богини Дану? Разве они не помогали тебе, когда у тебя была нужда в помощи?
— Клянусь, ты хороший гонец, коли сумел хорошо мне ответить.
И Бодб Дерг послал гонцов ко всем сидам, призывая их немедля идти к нему. А потом все отправились в Дун Сеснайн и оставались там до утра. С первыми лучами солнца они надели рубахи из самого дорогого шелка и расшитые плащи, взяли в руки зеленые щиты, и мечи, и копья.
Во главе сидов встали Бодб Дерг и Мидир из Бри Лейт, и Лир из Сид Финнахайд, и Абартах, сын Илдатаха, и Илбрек, сын Мананнана, и Фионбхар из Сионнана, и Сладкоречивый Муж с берега реки Войн.
Воинство явилось в Сиараге Луахру, оттуда в Слиаб Мис, а оттуда уже на Белый Берег.
— О, дети богини Дану, — сказал им Абартах, — воспарите духом перед лицом

сражения, ибо о ваших подвигах будут рассказывать до скончания веков. Исполните великие клятвы, которые вы давали на празднествах.
— Иди, Глас, сын Дремена, — сказал Бодб Дерг, — к королю Всех Земель и скажи ему, что я пришел сражаться с ним.
Глас сделал, как ему было ведено.
— Не воинство ли фениев вижу я на берегу? — спросил король Всех Земель.
— Нет, — ответил ему Глас. — Это другие ирландцы, которые не смеют жить на земле, а прячутся под землей в тайных домах, и они послали меня говорить с тобой.
— Кто ответит сидам от меня? — спросил король Всех Земель.
— Мы ответим, — отозвались два короля, Комур Кромхенн, король собакоголовых мужей, и Кайтхенн, король кошачьеголовых мужей.
Вместе со своими пятью отрядами в красных доспехах они сошли на берег, и тем, кто был на берегу, показалось, что длинная красная волна приближается к ним.
— Кто от меня сразится с королем собакоголовых? — спросил Бодб Дерг.
— Я сражусь, — ответил Лир из Сид Финнахайд, — хотя я слыхал, что нет ни у кого на земле рук сильнее, чем его руки.
— Кто сразится от меня с королем Кошачеголовых? — спросил Бодб Дерг.
— Я сражусь, — ответил Абартах, сын Илдатаха.
Лир и король собакоголовых сошлись лицом к лицу, и долго они бились, пока король Собакоголовых не стал одолевать Лира.
— Плохо приходится Лиру, — сказал Бодб Дерг. — Пусть кто-нибудь поможет ему.
Поднялся Илбрек, сын Мананнана, однако король собакоголовых ранил его, и ничем не смог Илбрек помочь Лиру.
Тогда поднялся Сигмал, внук Мидира, и с ним пять сыновей Финникстука, но и их одолел король собакоголовых.
К этому времени Абартах убил короля кошачьеголовых и поднял его на копье, а потом прыгнул между Лиром и его врагом.
— Отдохни. — бросил он Лиру, — и посмотри, как я с ним расправлюсь.
С этими словами он взял меч в левую руку, а правой нацелил копье прямо в сердце короля, который, защищаясь, поднял щит, и Абартах, воспользовавшись этим, отрубил ему обе ноги по колена. Король упал, и Абартах отрубил ему голову.
Увидев, что оба короля погибли, их воинства разбежались, но сиды не дали им далеко уйти и положили всех, однако и своих воинов потеряли немало.

 

Фении

 

Финн и фении были еще в доме Креде, когда к ним явился Тилстеллах. По обычаю, все гонцы первым делом сообщали новости Финну, и если новость была плохая, то он позволял гонцам сообщить ее остальным, а если новость была хорошая, то он сам с удовольствием сообщал ее.
На сей раз Тилстеллах принес Финну весть о чужеземцах, высадившихся на Белом берегу. И на сей раз Финн сам обратился к фениям:
— Фении Ирландии, еще никогда Ирландия не знала такой опасности, какая грозит нам теперь. Немало вам сделали вожди Ирландии. Теперь ваш черед защитить их от чужеземцев.
Фении поклялись отстоять свою землю.
Тогда Креде всем дала доспехи, и воины покинули ее дом, но прежде Финн сказал так:
— Пусть эта жена идет с нами до конца, каким бы он ни был.
Креде отправилась в путь вместе с фениями и пригнала на Белый берег скота без счета, так что целый год и один день, пока не пришел конец битве, фении не знали недостатка в молоке. Раненых же она приказала отвозить в свой дом и лечить там.
Фении вышли из дома Креде, добрались до Сиарайге Луахры, дальше их путь был по берегу Баннлид, когда они оставили по левую руку Слиаб Мис. На ночь им пришлось ставить для себя шалаши и разводить костры.
Однако Кайльте, Ойсин и сын Лугайда, посовещавшись, решили идти дальше, чтобы побыстрее омочить руки в крови врагов Ирландии.
В это время король Всех Земель послал на берег своих вождей, чтобы они добыли ему золота и каменьев. Едва они ступили на землю, как издали громкий крик, и на кораблях им тоже ответили громким криком.
— Клянусь клятвой моего народа, — сказал Кайльте, — я обошел всю землю, но еще никогда не слышал сразу столько воинов.
Не медля больше, три героя бросились на чужеземцев и побили многих, прежде чем Кони Критер и Глас, сын Дремена, услыхали шум битвы и поняли, что фении пришли им на помощь. Они присоединились к юным героям, и ни один чужеземный воин не ушел от них живым.

 

Продолжение следует.

Греция. Кротоне и местечко Капо-Колонна расположены в местности Маркезато (Marchesato), которое простирается от Ионического моря до вершин плато Сила-Пиккола. Одно-единственная колонна сохранилась от Герайона — храма, посвященного Гере Лацинии. Храм Геры представлял собой одно из самых роскошных сооружений на территории Великой Греции, его украшали статуи атлетов-победителей и золотые колонны, на бронзовых постаментах на двух языках были высечены тексты, повествующие о деяниях богини. Храм был окружен 48 дорическими колоннами, но в начале XVI в., когда в Кротоне началось массовое строительство, камень Герайона был использован на сооружение новых городских зданий. Неподалеку от колонны Герайона находится небольшая часовня, в которой хранится «Черная Мадонна». Адель Камбрия в своей книге «Женские секреты Италии» приводит интересные факты, касающиеся культа этой святыни. В дни соответствующих праздников из центра Кротоне в сторону мыса Колонна движется пестрая толпа с факелами и свечами. Сюда идут девушки и женщины попросить Деву Марию об удачном замужестве или о благополучном разрешении родов. Мольбы обращены скорее к языческой богине Гере, чем к Черной Мадонне. Пожилые женщины приходят в храм помолиться Черной Мадонне о ниспослании непутевым сыновьям хороших, домовитых жен, чтобы те смогли надежно привязать молодых повес к домашнему очагу.
Кроме всего прочего, Черная Мадонна считается «покровительницей молока». Существует множество преданий, согласно которым это изображение Пресвятой Девы помогло роженицам обрести достаточное количество молока, чтобы выкормить детей. Это поверье также основано на античной мифологии: именно на мысе Колонна произошли события, оставившие немеркнущий след на звездном небосклоне. Несчастная Алкмена, родившая Геракла и его земного брата Ификла, не пережила родов. Мстительная Гера напустила в колыбель к младенцам страшных змей. Но малыш Геракл все же был сыном Зевса и смог задушить змей. Ребенок остался жив и настолько здоров, что никто не мог его прокормить. Узнав, что во всем виновата Гера, Зевс силой заставил жену кормить грудью своего незаконнорожденного сына. Божественный малыш с такой силой присосался к груди кормилицы, что богиня, не выдержав боли, резко отшвырнула от себя ребенка, а молоко брызнуло прямо на небо, застыв над Землей Млечным путем.

А в Тулузе и ныне существует обычай подношения Черной Деве из Дорада пояса, обеспечивающего Женщинам легкие и быстрые роды.

Но связь Черной Мадонны с древними Богинями Земли, "Венерами палеолита" коим поклонялись повсюду, уходит еще дальше, в самые толщи культурных слоев. Великие Матери, рождавшие богов и героев: Астарта, Кибела, Геката - под разными именами народы мира почитали единое Начало всего сущего. Но тайный, а потому "черный" культ той же Кибелы.

Свой вклад внесли и друиды - таинственные жрецы непокорных кельтов. Кельтская Богиня Эпона тоже нередко была представлена в образе кормящей Матери. Хотя первоначально Она считалась Богиней Луны и Покровительницей умерших, а под именем Бригитты, Хозяйки вод, обеспечивала плодородие полей и скота.

Древние боги уходят, но смерть и любовь по-прежнему правят миром. Разве не показательно, что знаменитая Черная Дева из Лангедока, известная еще и как Марсельская Богоматерь, была найдена возле бьющего из-под земли ключа? Проведенные на этом месте раскопки обнаружили заключенный в мрамор термальный источник, целительная сила которого была хорошо известна римлянам еще в эпоху галльских походов (Галлия - нынешняя Франция). Бригитта (галлы иногда называли Ее и Белисамой - "Самой блистательной"), не только заняла достойное место в обширном римском пантеоне, но и благополучно пережила последующую реформу принявшего христианство императора Константина. Монахи, разрушавшие античные статуи, посчитали Ее за Святую Мадонну.

Похожая история произошла и в Пюи-ан-Валей. Там, на горе Ани, находился друидический дольмен, от которого уцелела только верхняя плита. С незапамятной древности за ней сохранилось наименование "камня, спасающего от лихорадки". Позднее плиту встроили в римский храм, где она продолжала служить той же гуманной цели. В 250 г. н.э. одной хворой Вдове было явление Девы Марии, указавшей место чудесного исцеления. Так чудеса Белисамы закономерно отошли к Деве из Пюи. И по сей день приходят недужные с дарами к кельтскому камню...


В свою очередь, сами того не ведая, друиды послужили посредниками в распространении греко-римских культов на галльских землях. Марсель, или античная Массалия, находившаяся под покровительством греческой Богини-Охотницы Артемиды, сделался основным форпостом этих религиозных веяний. Девственную Сестру солнечного Аполлона галлы воспринимали как свою собственную Богиню Эпону. Но коль скоро Артемида (у римлян - Диана) считалась не только Богиней Луны и Хозяйкой лесов и полей, а порой выступала и в ипостаси ужасной Гекаты (адской Богини ночи и черной магии), к Ней перешел и Ее черный цвет. Изображения Повелительницы ночных волхвований вырезали из черного дерева или камня и помещали в подземельях. Ей приносили и подношения особого рода, которые, пережив века, вошли в нынешний ритуал почитания Черной Девы из Прованса.

Древнейшее изображение Черной Мадонны - "Царицы Юга", датируемое 1150 годом, находится в церкви Пресвятой Богородицы в Корбей, во Франции. Широко известна и Ее великолепная статуя в Шартрском соборе. Запечатлена Она и на фасаде собора в Реймсе, где короновались французские короли.

В Альтеттинге, где находится самое знаменитое святилище католической Баварии, имеется  чудотворная статуя Черной Мадонны. 1300 лет назад на этом месте была построена часовня, окружающая, по легенде, крещальную купель Руперта фон Зальцбурга - первого баварского герцога, ставшего католиком.

Есть Черная мадонна и в Италии, в Лорето. В 1294году монахи ордена Тамплиеров привезли из Назарета дом Марии -Santa Casa, в котором прошло детство Иисуса Христа. Вокруг него была воздвигнута огромная Базилика ди Лорето. Пелегрины вот уже семь столетий как совершают паломничества, чтобы притронутся к святым камням дома Христа и вознести молитву Черной Мадонне. Верующие наделяют ее необыкновенной чудодейственной силой и связывают сo Святым Граалем.
На древних стенах видны фрагменты иконописи восточного типа и крест Тамплиеров.
То, что Святой дом находится в самом сердце Базилики, спасло его от захватчиков.Над ним выстроен алтарь и посетители проходят по одному,
(приходится наклонятся из-за низкого свода и войдя, постояв секунду на едине с Черной Мадонной, освободить место для следующего), так как помещение очень маленькое.
Во времена оккупации Италии-1797года, Наполеон вывез статую Черной Мадонны в Лувр, где она находилась 5 лет. Благополучное возвращение
в Лорето превратилось в крестный ход верующих.
Ежегодно 10 декабря все окрестности Базилики освещены свечами и факелами паломников, в честь Черной Мадонны, избравшей эту землю своим домом.

Известны Чёрные Мадонны, чьи святилища находятся прямо в старых рудниках, которые со временем превратились в подземные часовни и святые места для паломников.

Итак, изображения эти, по мнению верующих, символизировали великое тайное знание, и им часто приписывались магические свойства. В любом месте, где находилась Черная Мадонна, неизбежно возникал ее культ, и даже сегодня храмы Черной Богородицы являются местами паломничества и привлекают к себе огромное количество богомольцев. Несмотря на это, церковь традиционно не слишком приветствует поклонение Черным Мадоннам.

 

Иллюстрации: по порядку - Испания, Экстремадура; Франция, Рокамадор; Испания, Монсерат; Альтеттинг, Бавария. Добавлю ещё несколько в комментарии.

Серия сообщений "гончая по следу":
Часть 1 - Чёрная Мадонна. Часть 1.
Часть 2 - Чёрная Мадонна. Часть 2.
Часть 3 - Знамя Маклаудов.
Часть 4 - Вечерний звон.
...
Часть 26 - По следам Эль Сида изгнанника.
Часть 27 - Эль Сид в Валенсии
Часть 28 - Надежду Подающая.