Соловки. Жемчужина гипербореи



Соловецкие острова в Белом море - уникальное место нашей планеты. Мне довелось трижды посетить эту землю, и каждая встреча несла в себе множество открытий.
Далекие северные земли в глазах многих народов были полны загадок и тайн, о них слагали легенды и сказания. Вот что, например, передали нам греки в своих поэмах и гимнах (по материалам Википедии):

Гиперборея — в древнегреческой мифологии и наследующей ей традиции легендарная северная страна, местообитание блаженного народа гипербореев. Название дословно обозначает «за Бореем», «за севером».



Согласно Ференику, гипербореи выросли из крови древнейших титанов. Гипербореев упоминают в гимнах и поэмах, посвященных Аполлону.
В страну гипербореев время от времени отправляется сам Аполлон на колеснице запряжённой лебедями, чтобы в урочное время летней жары возвратиться в Дельфы. Гипербореи относятся к числу народов, близких к богам и любимых ими. Так же как их покровитель Аполлон, гипербореи художественно одарены. Блаженная жизнь сопровождается у гипербореев песнями, танцами, музыкой и пирами; вечное веселье и благоговейные молитвы характерны для этого народа — жрецов и слуг Аполлона. Геракл принес оливу от гипербореев у истоков Истра (Днестра) в Олимпию.

Согласно Диодору Сицилийскому, гипербореи в гимнах непрестанно воспевают Аполлона, когда он является к ним через каждые 19 лет.

Ряд легенд связан с приношением гипербореями первого урожая на Делос к Аполлону: гиперборейские девы оставляют дары на границе соседней страны, откуда их постепенно переносят другие народы, вплоть до самого Делоса.

Мудрецы и служители Аполлона Абарис и Аристей, обучавшие греков, считались выходцами из страны гипербореев. Эти герои рассматриваются как ипостась Аполлона, так как они владели древними символами бога (стрелой, вороном и лавром Аполлона с их чудодейственной силой), а также обучали и наделяли людей новыми культурными ценностями (музыкой, философией, искусством создания поэм, гимнов, строительства Дельфийского храма).



Древнеримский учёный Плиний Старший в своей «Естественной истории» писал о гипербореях следующее:

«За этими (Рипейскими) горами, по ту сторону Аквилона, счастливый народ, который называется гиперборейцами, достигает весьма преклонных лет и прославлен чудесными легендами. Верят, что там находятся петли мира и крайние пределы обращения светил. Солнце светит там в течение полугода, и это только один день, когда солнце не скрывается (как о том думали бы несведущие) от весеннего равноденствия до осеннего, светила там восходят только однажды в год при летнем солнцестоянии, а заходят только при зимнем. Страна эта находится вся на солнце, с благодатным климатом и лишена всякого вредного ветра. Домами для этих жителей являются рощи, леса; культ Богов справляется отдельными людьми и всем обществом; там неизвестны раздоры и всякие болезни. Смерть приходит там только от пресыщения жизнью <…> Нельзя сомневаться в существовании этого народа».



Различные авторы локализуют Гиперборею в Гренландии, недалеко от Уральских гор, на Кольском полуострове, в Карелии, на Таймырском полуострове; высказывались предположения, что Гиперборея располагалась на ныне затонувшем острове (или материке) Северного Ледовитого океана.



Некоторые авторы считали, что именно Гиперборея являлась колыбелью ариев (или даже «арийской расы» в целом).
Немало учёных считают миф о гипербореях лишённым конкретной исторической подосновы и считают его частным случаем характерных для самых разных культур утопических представлений об окраинных народах. Однако Российская Академия Наук ежегодно финансирует экспедиции в район Сейдозеро (одно из предполагаемых мест существования гиперборейской цивилизации).

В следующих постах попробую рассказать о посещении Заполярья, Соловецких островов, об их истории, природе, людях.

Дом Девы Марии близ Эфеса



Дом Богоматери
В Турции, близ города Эфеса, есть дом, который все почитают как место, где поселилась и провела последние годы своей жизни Дева Мария - мать Иисуса.
…Маршрут был намечен морем. На небольшом судне они вышли в открытое море, но через два дня пути у берегов Тира судно попало в шторм. Путешественники чудом уцелели, и решили дальше идти по суше. Их путь поначалу проходил через города Тир, Дамаск, Халеб, Эдесса. Из Эдессы Дева Мария и Иоанн повернули на запад. Прошли Каппадокию, и почти через семь месяцев пути они стояли у порога Эфеса - одного из процветающих греческих городов на берегу Эгейского моря.

Дом на Соловьиной горе
Сначала Мария оказалась в пещере, которую местные жители потом назвали «Крифи Панагия», что означает «Скрывающая Святая Святых». Здесь она прожила некоторое время. Потом новые последователи учения переселили ее в другое место. А через некоторое время Иоанн и местные жители построили для Марии дом на западном склоне Соловьиной горы в трех милях от Эфеса. С южной стороны города к вершине горы вели узкие, заросшие травой тропинки. Место было глухое.
На этой же горе поселились несколько первых христианских семей. Они жили в пещерах и шалашах. Только дом Марии был каменным.
Последние девять лет своей земной жизни Мария провела в этом доме. Он был небольшим, но удобным, а во дворе бил источник. В доме имелось все необходимое для скромного уединенного существования самой Марии и ее ближних. Жители Эфеса относились к Марии дружелюбно.

Чудесная находка
Сегодня дом Пресвятой Богородицы в Эфесе окружен глубоким почитанием. Жители этого города убеждены, что именно здесь окончился Ее земной путь.
Однако на многие века дом этот был как бы утерян человечеством. Снова он был обретен во второй половине XIX века. Судьбе было угодно, чтобы у Анны Катерины Эммерих из городка Дюльмен на Рейне проявилась удивительная способность. Она страстно желала узнать все, до мельчайших подробностей, о земной жизни Иисуса Христа и Богоматери, и к ней стали приходить видения, в которых реально представало то далекое время, когда на земле среди людей жили сын Бога, Иисус, и его мать - Дева Мария.
Весть об удивительной женщине привлекла внимание ученых-богословов. Появился возле нее и человек, который тщательно записывал все, что видела Анна Катерина Эммерих, - поэт Клеменс Брентано. Он вел записи, а в 1842 году опубликовал книгу «Житие Девы Марии по откровениям Анны Катерины Эммерих».
Рассказано было и о доме, который построил Иоанн вблизи Эфеса для Марии.
29 июля 1891 года маленькая группа исследователей прибыла в Эфес и приступила к поискам, постоянно сверяясь с книгой. В 11 часов дня они оказались у Соловьиной горы. Направляясь к ее вершине, члены экспедиции вышли на открытую поляну. Местные жители указали им источник неподалеку.
У источника путники увидели каменные развалины, скрывавшиеся в густой листве деревьев. Они застыли, пораженные: именно так все и было описано в видениях Эммерих - открытая поляна, остатки строения без крыши, скалистая вершина, позади гора, впереди море... Неужели это дом Марии?
Эммерих рассказывала: «Если подняться на вершину горы, у которой находится дом, то с одной стороны видна часть Эфеса, а с другой - море».
Путники, забыв об усталости, жаре и жажде, сразу же поднялись на вершину горы и увидели долину, огибающую подковой Эфес, а справа - море и совсем близко остров Самос.
Через две недели в Эфес прибыла вторая группа исследователей. Они тщательно обследовали дом, местность вокруг, сделали замеры, составили схему и карту, все сфотографировали и зарисовали. А на следующий день - это было 15 августа - увидели множество людей, приближающихся к полуразрушенному дому. Среди них были и женщины, и дети, и старики. Археолог Янг спросил у них:
- Кто вы такие и зачем сюда пришли?
Седовласый старик, по-видимому, глава общины, спокойно ответил по-турецки:
- Мы потомки самых первых христиан, которые бежали от гонений и поселились недалеко от жилья Богородицы Марии. Сегодня день её Успения. Отсюда она вознеслась. И мы пришли поклониться месту вознесения нашей Пресвятой Девы Марии.
- И давно вы сюда ходите? - удивленно спросил Янг.
- Мы потомки ионийских греков, но говорим по-турецки потому, что тут кругом живут турки. Ходим сюда испокон веков. Так делали наши отцы, деды, прадеды и их предки. Так делаем и мы, - ответил старик.
Первые паломники из Европы появились здесь в 1906 году. Спустя некоторое время было основано Общество Пресвятой Богородицы Марии, работавшее над восстановлением дома.
Сегодня здание это имеет форму буквы «Т». Сложено оно из прочных, не боящихся времени камней. Через небольшую комнату паломники проходят в молитвенный зал. Здесь, у статуи Девы Марии, ежегодно преклоняют колени сотни тысяч верующих.
Среди посетителей дома немало мусульман. (В настоящее время дом Марии посещают до 200 тысяч христиан и столько же мусульман ежегодно). По обеим сторонам дороги, ведущей к дому Марии, - оливковые деревья, посаженные еще лазаритскими монахами в 1898 году. В конце дороги - скульптура Богоматери.
(по материалам - Абдул ГУСЕЙНОВ, кандидат исторических наук )



Это удивительное место хранит великие тайны, связанные с жизнью и успением Богоматери. При его посещении испытываешь удивительное чувство причастности этим тайнам. Об этом напишу в продолжении, которое следует...
 

Дом Девы Марии близ Эфеса Тема: Путешествия Автор плэйкаста: magril Создан: 26 октября 2008 года, 19:36

Раймон-Роже де Транкавель



Почти триста лет, до 1209 года, Каркассон принадлежал славному роду де Транкавелей, здесь это не просто имя - это имя самого знаменитого и уважаемого национального героя. Этот могущественный вассал графа Тулузского, был по существу, единственным крупным феодалом, оказавшим сопротивление крестоносному войску. Раймон-Роже де Транкавель носил титул виконта Каркассона, Нарбонна и Безье.

Герб Раймона-Роже Тренкавеля на значке
(с http://polices.mobiles.free.fr/insignes_crs.htm)



В 1209 году он был приглашен в Монпелье, где собрались крестоносцы, для выдачи еретиков, но де Транкавель отважно заявил: «предлагаю город, крышу, приют, хлеб и мой меч всем гонимым – кто без города, без крыши, без приюта и без хлеба».
После кровавой резни, учиненной крестоносцами в Безье, он не питал иллюзий по отношению к грядущим событиям и усиленно готовил Каркассон к обороне.

1 августа 1209 крестоносцы осадили Каркассонн. Напрасно король Педро Арагонский пытался играть роль посредника, чтобы добиться почетных условий мира. Монфор предложил де Транкавелю условия сдачи: он мог беспрепятственно покинуть город в сопровождении двадцати рыцарей. Раймон-Роже ответил отказом: «Пусть лучше с меня живого сдерут кожу, чем я выдам хотя бы ничтожнейшего из своих подданных».



Все атаки успешно отбивались, но Каркассон имел свою ахиллесову пяту: лето выдалось очень жарким, и колодцы пересохли, а выхода к реке Од осажденные не имели.

«Это было в разгаре лета. Стояла изнурительная жара. Смрад, который исходил от больных и раненых, смешанный с вонью многочисленного скота, согнанного со всех сторон, который забивали, отравлял воздух. Бесчисленные мухи мучили умирающих [и распространяли, как полагали, чуму]. Слышались вопли женщин и детей, которыми были забиты все дома. Никогда в своей жизни осажденные не испытывали подобные страдания. Когда стало не хватать воды, — колодцы почти иссякли, — уныние и отчаяние охватили даже рыцарей».

Итак, к середине августа 1209 года положение осажденных, лишенных воды и терзаемых начавшимися болезнями стало угрожающим, и молодой виконт Раймон-Роже Транкавель, которого трубадур Раймон де Мираваль называл «Пасторе» (маленьким пастухом), отправляется в лагерь Симона де Монфора.
Он получил вроде бы охранную грамоту и с небольшим эскортом отправился на встречу. Под любопытными взглядами французов и бургундов он вошел в шатер графа Неверского и больше из него не вышел. «Песнь о Крестовом походе» формально сообщает: «Он стал заложником по своей воле».
Всем жителям города позволили покинуть город без имущества и оружия. К утру город опустел, но в нарушение всех существовавших тогда правил и кодексов чести отважный де Транкавель был закован в цепи и посажен в каземат собственного замка.

Следует упомянуть, что де Транкавель был еще достаточно юным рыцарем, ему не было и двадцати пяти лет. Через три месяца молодой виконт Каркассона умер в заточении «от дизентерии» (10 ноября 1209). В Окситании же все подозревали что Монфор отравил его.

Трубадур Гильем Ожье оставил «плань» (элегию) о его смерти, трогающую нас своей искренностью:
«Тысяча рыцарей высокого происхождения
и тысяча дам высоких достоинств
повергнуты в отчаяние его смертью!»

Он верил, что виконт Раймон-Роже пожертвовал собой ради спасения своего народа, потому что не боялся сравнивать его с Иисусом Христом:
«Они убили его,
и никогда никто не видел такого преступления, такого безумия,
не совершал такого деяния, противного Господу Богу нашему,
какое совершили эти вероломные псы, отродье Пилата,
которые его убили,
потому что Господь тоже принял смерть ради спасения людей,
и вершины добра достигнет тот,
кто пройдет по такому же мосту
ради спасения своих ближних».



Почитатели Симона де Монфора обычно окружают судьбу несчастного виконта безразличным, злобным молчанием.

Сравнение Транкавеля с Иисусом Христом имеет некоторое основание, даже Пьер Бельперрон был вынужден отдать ему справедливость:
«Крестоносцы, ненавидевшие еретиков, прибывшие в Лангедок, чтобы их истребить - не перебили еретиков в Каркассонне. Только жертва Раймона-Роже может объяснить эту аномалию».

The War of the Roses
 

История вилки



Вилка - простой предмет обихода, столь привычный современному человеку и удобный в использовании, тем не менее, имеет интересную историю. Только подумать, когда-то использование его было предметом нападок и поводом для написания памфлетов. Далее – подборка занимательных фактов из нескольких интернет источников. Все они, несмотря на некоторую противоречивость, могут дать ясную картину мировоззрения и взглядов, в том числе и выбранного нами временного периода касаемо.

Когда появилась вилка? На этот вопрос нет однозначного ответа. Первое упоминание о вилке встречаются в IX веке на Среднем Востоке. Такие вилки были огромны и имели всего один острый зубец, позже — два. Древние римляне использовали их, чтобы извлекать из котла или жаровни куски мяса. Эти инструменты еще нельзя назвать вилками в нашем понимании, поскольку благородные патриции ели мясо руками, по которым до локтей стекал жир...

Читать далее

Ирина, императрица Византии

Императрица Ирина. Миниатюра алтаря собора Святого Марка. Венеция

В конце 768 года в Константинополе был большой праздник: византийская столица праздновала бракосочетание наследника престола — Льва, сына Константина V.
1 ноября утром праздничная флотилия с судами, обтянутыми великолепными шелковыми тканями, отправилась в Иерийский дворец, находившийся на азиатском берегу Босфора, за молодой невестой, после чего должен был состояться ее торжественный въезд в столицу. Через несколько недель после этого, 18 декабря, в Священном дворце, в палатах Августея, в присутствии всего двора оба василевса венчали на царство новую монархиню. Сидя на золотых тронах, Константин и его сын вместе с патриархом приподняли вуаль, скрывавшую лицо будущей императрицы, надели шелковую хламиду поверх ее длинного золотого платья, возложили на голову ее корону, привязали к ушам подвески из драгоценных камней. Затем в церкви Святого Стефана новая августа принимала поздравления от высших сановников империи; на террасе триклиния Девятнадцати аккувитов она показалась народу, и подданные громкими криками приветствовали ее. Наконец, в сопровождении блестящей свиты из патрициев, сенаторов, кувикуляриев и придворных дам она возвратилась в церковь Святого Стефана, где патриарх Никита совершил обычное богослужение и возложил брачные венцы на головы супругов.
Старый император Константин V, энергичный иконоборец, никак не думал, устраивая эти торжества и возлагая царскую диадему на голову молодой женщины, что эта хрупкая василисса уничтожит все дело его жизни и отнимет трон у его династии.
Читать далее
Шарль Диль. Византийские портреты. Москва: «Искусство», 1994

Женщины на поле сражения.



Замечательную живость и естественность действию реконструкции сражения с Наполеоном под Малоярославцем придавало присутствие персонажей не военных. Женщины проявили столько изобретательности и фантазии, были так органичны в своих костюмах, что почти с каждого получившегося кадра можно написать картину.

солдатка у дороги



маркитанка



эта девушка была в группе гусаров , медсестра ?


наверно местная крестьянка подошла к братушкам артеллеристам:)



боевая подруга



благородные дамы



эта фотография была, но очень в тему, вот малыши крупным планом:




Запись я делаю только для друзей и ПЧ, т.к. здесь фотографии сделаны не только мной, а так же крупные планы, портреты, авторские костюмы.

День гусаров.



В наших краях разворачивались главные переломные события войны 1812г.
Недалеко от нашего города ежегодно проходит потрясающий исторический праздник - реконструкция битвы с Наполеоном . Вот историческая справка:

"7 октября Наполеон, не дождавшийся ответа на свои мирные предложения, с главными силами вышел из Москвы и направился по новой Калужской дороге в обход Тарутинского лагеря. 10 октября русскими был оставлен г.Боровск. 12 октября в г.Малоярославце произошло сражение.
Началось оно как авангардный бой между частями 4 корпуса Великой армии и 6 корпуса Д.С.Дохтурова, направленного Кутузовым 10 октября для прикрытия левого фланга русских войск. Постепенно к месту сражения стягивались новые войска, и к вечеру друг против друга оказались основные силы противоборствующих армий.
Город не менее 8 раз переходил из рук в руки и в конце концов был оставлен русскими частями, которые отступили от Малоярославца и заняли новую позицию. В сражении принимало участие до 24000 человек с обеих сторон, при этом потери противников составили примерно по 7000 человек убитыми и раненными.
В ночь с 12 на 13 октября в тыл неприятельской армии был совершен рейд казаками донского атамана М.И.Платова. Утром 13 октября казачьи полки напали на биваки и обозы противника. В это время рядом проезжал Наполеон, следовавший со своей свитой из Городни к Малоярославцу для осмотра русских позиций.
Император Франции лишь чудом избежал смерти или пленения. В результате этого рейда казаки сумели отбить у противника и доставить в Главную квартиру 11 орудий.
Наполеон не решился на новое сражение с русской армией и 14 октября начал отступать на Можайск. Таким образом Малоярославец оказался пределом наступления Великой армии и местом откуда войска французского императора начали свой крестный путь к границам России. "



Малоярославецкий Черноостровский монастырь. Если присмотреться, на воротах видны выбоины от ядер 1812г.

Лет пятнадцать назад всё начиналось с небольшого представления военно-исторического клуба. Человек 30 участников, одна пушечка, узкая полянка между рекой и шоссе.

А сейчас...!!! 800 человек в исторических костюмах всех родов войск, 100 кавалеристов, более 10 орудий. Участвуют целыми семьями - жёны, дети, все в соответствии с эпохой, у каждого своя роль!



финальное построение

Праздника полтрясающего размаха, ощущение такого подьёма и объединения я давно не видала.Хотелось орать Уррааа!!! болеть за "наших", махать гусарам чепчиками:)) Да! Да! Да! Гусары на конях затмевают ВСЕХ. Я теперь понимаю, от чего дамы теряли всяческое благоразумие при виде их ментиков:) Когда они несутся во весь опор, ничего красивее и мужественнее себе представить невозможно. Пехота, артиллерия в дамских глазах меркнут адназначна.


не скадрированно, но за то живо, скачут в атаку



драгун(?)




Буду выкладывать фото здесь и в комментах, их много. Снимала быстро, продираясь среди людей, поэтому постановочных кадров мало, но есть интересные моменты.




Мы приехали, когда битва была уже в разгаре. Ещё издали были слышны пушечные залпы, мощное ура! атаки и виден дым от взрывов.
Здорово повезло с погодой. Утром был отвратительный дождь, дороги развезло, а к обеду появилось солнце, как по заказу, сразу потеплело, засветилась золотая осень.Стало так радостно.


Вот главные действующие лица:

Наполеон


Монтегю



генерал Дохтуров(?) перед строем наших солдат

Монастырь Босоногих Королей. Часть II.
 

У монашеского ордена францисканцев, известного своим строгим аскетическим уставом было что-то вроде двойника – женская община Святой Клары (Санта-Кьяры), которую еще иногда называют общиной босоногих монахинь.

Часть этой общины Франсиско Борджия и отправляет в Мадрид в распоряжение Хуаны для нового монастыря. В качестве здания, не желая покидать столицу, Хуана выбирает бывший дворец своих родителей, в котором она родилась, построенный в стиле итальянского ренессанса. К сожалению, документы, доступные в России не доносят до нас, как все-таки Хуане Австрийской удалось договориться с отцом и братом, которые были категорически против подобных планов, но они уступили, выдвинув некоторые условия – Хуана не могла дать обета и таким образом не могла стать аббатисой монастыря. Ею стала родственница духовника инфанты Франсиско Борджия сестра Френсис де Хесус, всецело преданная как Франсиско, так и Хуане. И наконец, в день Успения Богоматери в 1559 г. состоялся большой праздник открытия монастыря с торжественным шествием, которые так любят испанцы, с участием Филиппа и всей королевской семьи. В 1580 году в монастырь приезжает овдовевшая императрица Мария, старшая сестра Хуаны со своей дочерью Маргаритой, выразившей желание дать обет в монастыре своей тети, принеся свое приданое и богатые дары от австрийской императорской семьи. Со временем Маргарита станет настоятельницей.

Мистика Сен-Дени (ч.3)

На следующий день пришедшие в церковь Сен-Дени застали сторожа в слезах. Он рассказал обо всем, что видел этой ночью, а потом вдруг заявил, что ему был дан знак свыше и, каковы бы ни были декреты Конвента, и как бы ни работала гильотина, не зная устали, все равно во Франции еще будет восстановлена монархия, а в Сен-Дени опять начнутся захоронения новых королей. Сторожа немедленно отправили в тюрьму за подобные крамольные речи, и он только чудом избежал гильотины. Однако его предсказание сбылось 20 сентября 1824 года. В этот день, в точности по тому церемониалу, который увидел сторож в свою последнюю ночь в церкви Сен-Дени, хоронили короля Людовика XVIII.
Именно этот король сделал базилику, как и прежде, королевским некрополем. В 1816 году по его указанию были помещены в усыпальницу тела последних французских правителей времен «старого порядка» -- Людовика XVI и Марии Антуанетты, которые, как и их предки, были брошены в общую могилу. Чуть позже в Сен-Дени перенесли гробницы, которые удалось спасти Александру Ленуару во время Парижской Коммуны.
Сейчас под прикрытием сводчатой часовни находится общая усыпальница Бурбонов, где нашел вечный покой обезглавленный король. А в поперечном северном нефе находятся останки не менее 800 французских правителей – от Меровингов до Валуа, и в этих надгробных памятниках запечатлена вся история Франции.

------------------------------------------------------------

Гробница Людовика XII и Анны Бретонской


Гробница Людовика XVI и Марии антуанетты.

Мистика Сен-Дени (ч.2)

В начале августа 1794 года толпа парижан устремилась в Сен-Дени, и уже через неделю – к 8 августа 51 гробница была уничтожена. Была уничтожена двенадцативековая история Франции. Правительство не мешало бесчинствам, полагая, что, пользуясь беспорядками, можно будет при обыске гробниц отыскать несметные сокровища, которые оставлялись там при захоронении монархов, а заодно, уничтожая кости королей, уничтожить и саму память о них. Так была бы вырвана из французской истории страница длиной в четырнадцать веков. Обезумевшие люди полагали всерьез, что смогут изменить будущее. Но можно ли изменить прошлое?.. Это никогда, ни для кого не проходило даром, и прошедшее всегда больно мстило за любые перемены, которые в нем хотели произвести.
На кладбище Сен-Дени решили приготовить огромную общую могилу, наподобие тех, что устраивались для бедных, выложили ее изнутри известью, и в это место, больше напоминающее живодерню, швырнуть кости великих правителей, которые делали все возможное, чтобы народ Франции стал первой в мире нацией. Эта яма ждала королей – от Дагобера до Людовика XV. Народ был удовлетворен, адвокаты и законодатели – тоже, а особенное удовлетворение испытывали журналисты, которые слетались на отвратительный запах как хищные птицы.
Все эти люди не были способны создать ничего, однако гордыня распирала их, и единственное, на что они были способны – разрушать. Доктор Ленуар, скрепя сердце, вынужден был принять назначение инспектора раскопок, чтобы суметь спасти хотя бы немногие драгоценные вещи – свидетельства истории.
12 октября 1794 года шел процесс над королевой Марией Антуанеттой. В этот день доктор Ленуар руководил вскрытием склепа Бурбонов. Были разрушены стены подземных часовен, и подручные вытащили оттуда наружу гроб Генриха IV, который был убит безумным фанатиком Равальяком 14 мая 1610 года. В тот день ему было всего 57 лет. Доктор Ленуар смотрел на то, как вынимают гроб, и с горестью думал, что на Новом мосту, где еще недавно можно было любоваться статуей этого короля, чудным произведением мастерской Жана де Болона, теперь нет уже ничего, кроме пустого пьедестала. Для блага республики ее перелили на монеты.
Тем временем вскрыли гроб, и взору присутствующих предстала удивительная картина. Тело короля Генриха сохранилось идеально; тление нисколько не коснулось его. Черты лица были точно такими же, какими их запечатлел великий Рубенс, такими, какими их сохранила благодарная память народа. Когда монарха, обвитого в саван, извлекли из могилы, казалось, под сводами старинной церкви, как и в далекие времена, раздастся искренний возглас: «Да здравствует Генрих IV!»
Всюду царила благоговейная тишина, и смотритель раскопок приказал, чтобы тело прислонили к одной из колонн клироса, чтобы каждый их присутствующих мог выразить свой почет и уважение этому замечательному правителю Франции.
Зрелище было поистине удивительным. Генрих был в том же облачении, которое носил при жизни. На нем был черный бархатный камзол с белоснежными манжетами и фрезами, черные бархатные штаны, черные шелковые чулки и черные бархатные башмаки. Густые красивые волосы с небольшой проседью окружали его голову наподобие ореола, а благородная седая борода доходила до груди.
И совершилось неожиданное: толпа потянулась вереницей к давно умершему королю так, как это бывает при открытии мощей святого. Каждая женщина стремилась хотя бы коснуться руки монарха или осторожно поцеловать край его мантии. Своих детей они ставили на колени перед мертвым Генрихом. Многие с грустью шептали: «Ах, если бы он только был жив сейчас, мы никогда не узнали бы, что значит – бедствовать». А главное – но эти люди никогда не произнесли бы этих слов: если бы царствовал Генрих IV, то никогда народ не был бы доведен до безумия, бешенства и дикости, поскольку люди сами были глубоко несчастны от своей дикости и жестоко мстили тем, кто довел их до звериного состояния.
Народная процессия мимо мертвого Генриха продолжалась не один день. Три дня днем и ночью люди шли попрощаться со своим любимым монархом. Тем временем, по прошествии этих трех дней раскопки были возобновлены. После Генриха IV из земли извлекли труп его сына, Людовика XIII. Он тоже сохранился неплохо, хотя черты лица этого короля выглядели несколько расплывшимися. Однако этот король носил при жизни такие характерные усы, что не узнать его было просто невозможно. Далее на свет извлекли Людовика XIV. Черты его лица были крупными, как и у всех Бурбонов, однако, видимо, из-за болезни, которой он долго страдал перед смертью, цвет лица у него был совершенно черный.
Потом начали доставать из могил королев: сначала Марию Медичи, вторую супругу Генриха IV, жену Людовика XIII Анну Австрийскую, жену Людовика XIV Марию Терезию, а в самом конце – великого дофина. Эти тела были сильно тронуты тлением; что же касается дофина, то в результате бурного гниения он вообще превратился в зловонную жидкость.
Все это время, пока длилось извлечение королевских трупов из земли, труп Генриха так и находился около колонны, как будто горестно созерцая осквернение могил своих великих предков и потомков и сожалея о совершающемся святотатстве.
Когда 16 октября Мария Антуанетта, последняя королева Франции была казнена на гильотине, как ее супруг, утром из склепа Бурбонов достали гроб Людовика XV. Он находился у самого входа в склеп, поскольку так требовал обычай Франции: король, умерший последним, должен был как бы дожидаться своего преемника, который сменил бы его на этом посту. Этот гроб вынесли из склепа и принесли на кладбище к общей могиле, после чего тело извлекли из гроба. Обернутое многими слоями холста и повязками, тело Людовика XV выглядело как бы неплохо сохранившимся, но не следует забывать, что умер он от страшной болезни – оспы, а потому, когда повязки сняли, даже самые дерзкие и мужественные не выдержали и в ужасе разбежались: труп разложился совершенно, и зловоние от него исходило ужасающее. Немедленно начали жечь курительный порошок, чтобы хоть как-то спастись от зловония, и порошка этого пришлось уничтожить несколько фунтов. Однако совершенно очистить воздух от отвратительного запаха не удавалось. С отвращением останки Людовика XV, известного героя Оленьего парка и любовника мадам дю Барри швырнули в яму, щедро засыпали известью и сожгли.
Итак, останки были сожжены, а яма доверху засыпана известью. Внезапно в церкви Сен-Дени раздался сильный шум. Один из рабочих, засыпавших известью общую могилу, был, видимо, настолько раздражен делом, которое ему пришлось исполнить, что хотел сорвать зло на трупе Генриха IV. Товарищи пытались оттащить его от тела короля, а возмущенные женщины грозили ему небесными карами и показывали кулаки. Поняв, что святотатства ему совершить не дадут, рабочий отшвырнул в сторону свою лопату и, раздраженный донельзя, отправился смотреть на казнь Марии Антуанетты. Это печальное зрелище не только не успокоило его, но, напротив, только привело в состояние еще большего безумия: вид крови и воодушевленные вопли других людей, присутствовавших при казни, опьянили его.
Вернувшись в Сен-Дени, рабочий, еще более решительно, чем раньше, подошел к трупу Генриха IV, как и прежде, прислоненному к колонне, посреди толпы людей, большинство из которых стояли, почтительно склонив головы, и заявил, говоря с мертвым монархом, как будто с живым:
-- Да есть ли у тебя право оставаться здесь, в этой церкви, когда твоих потомков лишают сейчас головы на площади Революции? Нет, не будет же такого!
Никто не успел даже помешать ему: так стремительно он действовал. Он протянул вперед левую руку и схватил мертвеца за бороду, сильно рванул ее, оторвав совершенно, а потом ударил труп по лицу. Раздался такой сухой треск, как будто на землю обрушилось сухое дерево или же мешок, наполненный костями, и мертвец упал на церковный пол. Трудно описать, какой крик ужаса и возмущения раздался со всех сторон. Эти несчастные люди полагали, что любой их король, возможно, и достоин подобного оскорбления, но только не Генрих IV. Ведь он был настоящим другом всего народа, а, значит, нанесенное ему оскорбление являлось оскорблением, намеренно причиненным всему французскому народу! К рабочему отовсюду тянулись руки желающих отомстить тому за его ужасный поступок, и тот, наконец, испугавшись, бросился за помощью к человеку, следившему за ходом раскопок. Доктор Ленуар никак не мог одобрить поведение этого рабочего; он понимал, что лишнее пролитие крови не нужно никому, однако рабочего следовало хотя бы пристыдить.
Взбешенным рабочим он сказал:
-- Дети мои, не стоит вам карать этого несчастного, ослепленного собственной злобой. Он истинно не ведал, что творил: ведь он оскорбил великого человека, который и сейчас, на небе, занимает у Бога слишком высокое положение. Неужели вы думаете, что он сам не сможет выпросить у Господа наказания для того, кто так обошелся с его телом здесь, на земле?
Шум немедленно затих, а доктор Ленуар подошел к присмиревшему рабочему и вынул из его руки бороду, которую тот так и продолжал судорожно сжимать в руке.
-- А тебя я попрошу немедленно покинуть церковь, -- решительно сказал он святотатцу. – В этой партии рабочих, которой руковожу я, ты больше не работаешь.
Опустив голову, рабочий поплелся к выходу, но крики и яростные угрозы товарищей преследовали его до тех пор, пока он совершенно не скрылся из вида. Однако доктор Ленуар начал всерьез опасаться, что у кого-нибудь из присутствующих может возникнуть соблазн нанести очередные оскорбления Генриху IV и, быть может, даже еще более худшие, а потом он распорядился, чтобы труп немедленно перенесли в общую могилу. Однако его страхи были напрасны: мертвеца встретили с необычайными почестями. Никто не посмел швырнуть тело любимого народом короля так же, как остальных, -- небрежно, в общую кучу. Опустили его с крайней осторожностью и даже заботливо, устроили ему отдельное место в уголке, после чего аккуратно покрыли слоем земли, а не извести, как прочих.
Наконец, этот тяжелый день закончился, и рабочие разошлись. На кладбище не осталось никого, кроме сторожа. Этого человека доктор Ленуар поставил лично, потому что боялся, как бы кто-нибудь не захотел проникнуть в церковь Сен-Дени, чтобы украсть что-нибудь или совершить очередное надругательство над королевскими трупами. Днем сторож отдыхал. Он просыпался в семь часов вечера, чтобы не спать до семи утра. В темное время суток он прохаживался по территории Сен-Дени; если же было особенно холодно, разводил костер около одной из церковных колонн и грелся около него, однако от двери церкви никогда не отходил далеко.
Сторож не скрывал, что в последнее время в этой когда-то роскошной королевской усыпальнице становилось все более и более неуютно. На всем, что он видел, лежал отпечаток смерти и разрушения. Этот дух буквально витал в воздухе, но, впрочем, ничего удивительного в этом не было: кому было бы приятно находиться среди разграбленных гробниц и изломанных, валяющихся на полу статуй. К тому же мрачность всему колориту придавали и развороченные места захоронения. Могильные плиты во множестве стояли по всей церкви, прислоненные к стенам. И как ужасно было думать о том, что мертвецы покинули свои могилы, не дожидаясь, пока труба Архангела возвестит о начале Страшного суда! Человек с более сильным характером и вдумчивый по натуре при этом, скорее всего, настроился бы на философский лад, но человек слабый мог чувствовать только ужас и ничего больше.
Сторожу повезло: он скорее был растением, а не человеком вовсе. Потому-то он и относился как этим разрушениям в старинной церкви с тем же эпическим спокойствием, с каким созерцал бы, например, покос на лугу или вырубку леса. Единственное, что вызывало у него хоть какие-то эмоции, -- это регулярный бой часов на одной из церковных башен, каким-то чудом уцелевших при погроме.
В эту ночь, как рассказывал сторож, часы только пробили полночь, и последний удар колокола еще не растаял в воздухе, а со стороны кладбища вдруг донеслись дикие крики. Кто-то умолял о помощи. Сторож был немало удивлен, поскольку привык по ночам находиться в полном одиночестве, однако, как человек с крепкими нервами, быстро оправился от изумления, подхватил лом и направился в ту сторону, откуда доносились крики. Его решительность немного поубавилась, когда он понял, что крики доносятся из могилы королей. Кажется, и в его темной душе что-то дрогнуло, и сторож запер дверь церкви, а потом побежал в гостиницу, где проживал доктор Ленуар.
-- Что за бред! – воскликнул доктор Ленуар, раздраженный до крайности тем, что его подняли среди ночи. – Я думал, что уж вы-то не поверите всем этим россказням про выходцев из могил!
-- Если вы не верите мне, то, быть может, собственным ушам поверите, -- возразил сторож, распахивая окно, расположенное как раз напротив церкви Сен-Дени.
И едва он сделал это, как доктор и в самом деле услышал в полнейшей тишине, которую нарушали только редкие порывы холодного зимнего ветра, стоны, которые вначале он принял за завывание вьюги, но потом явственно услышал в них нечто человеческое.
Доктор Ленуар немедленно поднялся с постели и вместе со сторожем направился в церковь Сен-Дени. Вместе со сторожем он вошел в храм и тогда жалобные крики сделались еще отчетливее, чем раньше, а поскольку, входя, сторож ко всему прочему не потрудился как следует прикрыть за собой дверь, то стало ясно, с какой именно стороны кладбища доносятся эти звуки.
Снаружи дул сильный ветер, порывы которого постоянно задували факелы, и доктор распорядился взять фонарь, после чего отправился вперед. Так, вскоре доктор и сторож оказались около общей могилы королей, откуда и доносились призывы о помощи. Около края могилы оба человека замерли. Их фонарь смутно освещал чрезвычайно большое отверстие, сквозь которое можно было видеть толстый слой извести и земли, груду костей и нечто, барахтающееся на них. Это нечто напоминало не то тень, не то человека, однако чрезвычайно отвратительного. И все-таки это скорее всего был человек.
-- Кто вы такой? – крикнул ему доктор. – Что вы здесь делаете и что с вами произошло?
-- Я – тот самый рабочий, которого вы выгнали сегодня, доктор, -- шепотом ответил человек. – Тот самый, который решился дать пощечину Генриху IV…
-- Однако… -- поразился доктор. – И как же ты сюда попал?
-- Умоляю вас, вытащите меня отсюда, я расскажу вам все, -- взмолился рабочий. – Я умираю, и вы должны узнать все, что я увидел…
К этому времени сторож, испугавшийся было выходящих из могил мертвецов, но потом убедившийся, что перед ним все-таки живой человек, значительно осмелел. Пока доктор Ленуар разговаривал с рабочим, он успел приготовить лестницу и теперь подтащил ее к краю могилы. Лестницу спустили в яму, и доктор приказал рабочему подниматься наверх. Тот попытался дотащиться до лестницы, и это ему удалось, но когда он попытался взобраться на ступеньки, стало ясно, что выбраться ему будет сложно, поскольку у него были сломаны одна нога и рука. Пришлось воспользоваться веревкой с глухой петлей. Рабочий завязал ее под мышками, и только таким образом, пользуясь двойной опорой, его удалось избавить от общества мертвецов.
Как только несчастного вытащили из ямы, он потерял сознание, и доктор распорядился послать за хирургом. Спасенный рабочий пришел в сознание только во время операции. Когда перевязка была сделана, доктор Ленуар отослал с кладбища и хирурга, и сторожа, поскольку хотел остаться с рабочим наедине и услышать его рассказ, поскольку не было сомнений: эта история будет необычной.
В церкви Сен-Дени царил глубокий мрак, и только его дрожащий свет разведенного костра выхватывал из тьмы некоторые очертания стен и предметов.
-- Так что же с тобой случилось? – спросил доктор. – Ты обещал мне рассказать.
-- То, что вы меня выгнали, доктор, нисколько не расстроило меня, -- заговорил рабочий. – Денег у меня было достаточно, и я знал: пока они есть, ни в чем нуждаться я не буду, а потому в прекрасном расположении духа сразу же направился в кабак. Я взял бутылку и благополучно начал ее распивать, однако, едва я приступил к третьему стакану, как появился хозяин трактира и обратился ко мне с довольно странными для него словами: «Ну как, ты уже закончил?» -- «А в чем дело?» -- спросил я. – «А в том, что до меня дошли слухи, будто ты решился дать пощечину Генриху IV». – «Ну и что? – он начинал меня злить. – Да, это я сделал, и что ты имеешь против этого?» -- «Что я имею против этого? – переспросил хозяин. – В мои планы не входит поить в своем заведении таких негодяев вроде тебя. Ты способен навлечь проклятие на мой дом». – «С какой это стати проклятие должно пасть на твой дом, если трактир существует для всех. А раз уж я пришел сюда и заплатил за выпивку, значит, нахожусь в своем доме». – «Хорошо, -- сказал хозяин. – Значит, тебе платить не придется». – «А это еще почему?». – «Просто потому, что я не стану брать твоих денег! В таком случае заплатить тебе не удастся, и ты не будешь чувствовать себя у меня как в собственном доме. И раз уж ты не в моем доме, у меня есть полоне право просто вышвырнуть тебя за дверь». – «Попробуй, не знаю, хватит ли у тебя сил со мной справиться». – «Я и не думал об этом; не собираюсь мараться об тебя. Я предпочитаю позвать на помощь моих ребят». – «Тогда зови своих молодцов, а там посмотрим!»
Хозяин шутить не собирался, и немедленно позвал своих работников. На его зов прибежали уже, как видно, заранее подготовленные дюжие ребята, вооруженные палками. Я понял, что силы неравны и предпочел уйти, хотя очень хотелось сказать хозяину напоследок что-нибудь эдакое, что бы он надолго запомнил.
Выйдя из трактира, некоторое время мне пришлось бесцельно слоняться по городу. Когда же наступил час обеда, я подумал, что неплохо было бы зайти в трактир и основательно подкрепиться. Рядом находилось как раз одно из таких заведений, где обыкновенно обедали рабочие. Я заказал суп и даже успел съесть его, и тут вошли рабочие, которые только что освободились от дневной работы. Как только они увидели меня, как все вместе подошли к хозяину трактира и заявили, что если этот человек, то есть я, будет и дальше здесь находиться, то они немедленно, всей бригадой, покинут трактир и больше никогда здесь не появятся.
«А что натворил этот человек? – поинтересовался трактирщик. – И почему все вы так дружно осуждаете его?» -- «Это тот самый молодчик, которого сегодня выгнали с работы, потому что он осмелился дать пощечину самому Генриху IV». – «Ах, вот оно что, -- сказал трактирщик и, подойдя ко мне, заявил: Если это правда, то убирайся отсюда ко всем чертям!». Но и этих слов показалось ему мало, а потому напоследок он выкрикнул: «Пусть все то, что ты успел съесть в моем доме, станет для тебя отравой!»
Трактирщик был настроен столь решительно, а рабочие так угрожающе стояли за его спиной, что я понял: сопротивление бесполезно. Когда я выходил из трактира, посетители шарахались от меня как от прокаженного, и на их лицах можно было яснее ясного прочитать откровенное отвращение, а рабочие посылали вслед проклятия.
Озлобленный на весь свет, я вышел из трактира и отправился бродить по улицам Сен-Дени. При этом я был так зол на весь мир, что без устали проклинал всех и вся и от души богохульствовал. Приблизительно в десять вечера я решил, что пора бы уже вернуться в свою квартиру. Здесь меня тоже ждало разочарование. Обычно двери дома, где я проживал, были открыты настежь, теперь же они были заперты. Мне пришлось постучать. Уже сильно стемнело; меня не могли видеть, зато я хорошо увидел, как у окна появился привратник. Поскольку меня он не узнал, то спросил, кто стучит. Я сразу назвался. «Так это ты, тот самый, кто осмелился дать пощечину Генриху IV! – воскликнул привратник.—Изволь подождать!» Я удивился: «А чего я должен ждать? Я хотел бы как можно скорее попасть домой!» И тут к моим ногам плюхнулся тяжелый узел. «Что это еще такое?» -- не понял я. – «Твое имущество», -- ответил привратник. – «Да с какой это стати вы вышвыриваете мои вещи?» -- возмутился я. – «С той, что теперь ты можешь идти спать куда твоей душе угодно, но только не в этом доме. Я не хочу, чтобы в один прекрасный день крыша моего дома рухнула прямо на мою голову».
Нет слов, чтобы передать, как я взбесился в тот момент. Я подобрал с мостовой камень и в сердцах швырнул его в дверь дома. «Если ты будешь продолжать вести себя в том же духе, -- спокойно отозвался привратник, -- мне придется разбудить своих товарищей; они научат тебя приличному поведению».
Тут я окончательно понял: ничего хорошего в этом доме ждать не придется. Мне пришлось уйти и отсюда, но, едва я прошел шагов сто, как увидел какую-то открытую дверь и вошел под навес. В этом закутке лежала солома, и я, не долго думая, лег на эту солому и заснул.
Проснулся я в двенадцатом часу ночи из-за того, что мне показалось, будто кто-то притрагивается к моему плечу. Я сразу проснулся. Передо мной стояла фигура в белом, и я принял ее за женщину. Эта женщина сделала знак рукой: поманила к себе, и я принял это за приглашение. Она звала за собой, и я не видел причины отказываться от ее предложения. Я подумал, что эта дама из тех, кто с удовольствием готовы предоставить ночлег и удобную кровать вместе с остальными удовольствиями всем прохожим, кому есть чем заплатить, а перспектива провести ночь на соломе под навесом мне вовсе не улыбалась.
Я быстро поднялся и отправился вслед за женщиной в белом. Какое-то время мы шли по Большой улице, потом вдруг женщина свернула в переулок между домами, при этом время от времени оборачиваясь и делая мне знаки рукой, чтобы я поторапливался. К таким ночным прогулкам я привык давно и к тому же прекрасно знал обычаи таких женщин, в каких домах они могут жить, и все, что происходило вокруг меня, было точно таким же, как и много раз до этого. Поэтому я не беспокоился и уверенно шел за своей провожатой.
Когда я вошел в переулок, то увидел, что он оканчивался полем. И сейчас мне не показалось необычным подобное обстоятельство, поскольку женщина вполне могла жить в уединенном доме, а это было весьма удобно. Так шли мы дальше и еще шагов через сто я увидел, что нахожусь около пролома в стене. Женщина прошла в него, а я – следом за ней. Только теперь в кромешной темноте мне удалось осознать, что впереди возвышаются стены аббатства Сен-Дени. Церковь и громадная колокольня едва освещались слабым светом костра, около которого грелся кладбищенский сторож.
Я долго искал женщину, за которой шел так долго, но ее нигде не было. Она исчезла, -- как сквозь землю провалилась, а я стоял на кладбище.
Следовало как можно скорее возвращаться на улицу, и я хотел было вернуться через тот же пролом в стене, но, стоило мне обернуться к нему, как я понял, что кто-то загораживает его, и этот кто-то поразительно напоминает Генриха IV. Мне это не померещилось, потому что едва я сделал шаг к пролому, как привидение угрожающе поднялось и двинулось в мою сторону. Я начал пятиться назад и неожиданно, оступившись, провалился в яму. Господи боже, там были все короли – живые! – и предки, и потомки Генриха IV! Они дружно подняли к темному небу свои королевские скипетры и жезлы правосудия, воскликнув при этом: «Не будет прощения святотатцу!»
И эти ужасные короли по очереди прикасались ко мне скипетрами и жезлами. Клянусь вам, доктор, они были тяжелее, чем свинец, и к тому же обжигали так, будто были раскалены в пламени. От этого мои кости ломались с ужасным хрустом.
Башенные часы пробили ровно двенадцать, и я вдруг обрел голос и закричал. Наверное, как раз в этот момент меня услышал ночной сторож.
После этого сознание больного затуманилось совершенно. Доктор Ленуар приложил все усилия, чтобы успокоить больного, но все было бесполезно. Три дня он бредил и все кричал невидимым призракам: «Пощадите!», а потом скончался.
Однако мистика Сен-Дени на этом одном случае не закончилась. Уничтожения королевских гробниц продолжались. В те дни Шатобриан вспоминал о воцарившемся в этом месте запустении: «Сен-Дени опустошено, здесь пролетают птицы, и на разбитых алтарях растет трава… Кто бы мог представить себе это зрелище, проходя мимо всех этих величественных и пышных усыпальниц за церковным притвором?»
20 января 1794 года была вскрыта гробница Франциска I, потом опустошен гроб дочери Филиппа Длинного, графини Фландрской. На этот раз были вскрыты уже все гробы, все склепы опустошены, а кости монархов сброшены в общую яму и засыпаны известью. Никто не знал только, кому принадлежала самая последняя гробница. Высказали предположение, что это место захоронения кардинала де Ретца. Все склепы были окончательно закрыты, сначала Валуа, а потом Каролингов. На другой день рассчитывали опечатать склеп Бурбонов.
В эту ночь сторожу предстояло в последний раз находиться в церкви на своем посту, потому что сторожить больше здесь было нечего. Он даже имел возможность спать и, получив на это разрешение от начальства, немедленно им воспользовался.
Ровно в полночь сторож проснулся оттого, что услышал пение и звуки органа. Он протер глаза и посмотрел на клирос, так как пение раздавалось именно оттуда. Каково же было его изумление, когда выяснилось, что на клиросе все места заняты монахами Сен-Дени. У алтаря стоял архиепископ, а перед ним, посреди ярко горящих свечей, стоял катафалк. Этот катафалк был укрыт покровом из золотой парчи, такой, какой обычно укрывали только тела королей. По всей видимости, обедня уже закончилась, и вот-вот должна была начаться похоронная служба. Архиепископ принял уложенные на красную подушечку из красного бархата скипетр, жезл правосудия и корону, после чего передал их герольдам. В свою очередь, герольды передали символы королевской власти трем принцам.
Все присутствующие не шагали, а скользили по залу, совершенно пустому, способному отразить даже малейшее эхо. Но сейчас движения придворных были абсолютно бесшумны. Они приняли тело и перенесли его в единственный оставшийся открытым склеп Бурбонов. Прочие склепы, как и прежде, оставались запертыми.
Далее появился герольдмейстер, а вслед за ним и прочие герольды, -- всего шесть человек. Герольдмейстер подал знак первому герольду, и тот покинул королевский склеп. Он нес в руках шторы. Вслед за ним появился второй герольд с латными рукавицами, третий держал щит, четвертый – гербовый шлем, пятый нес кольчугу.
Герольдмейстер позвал знаменосца со знаменем, потом капитанов швейцарцев и гвардейских стрелков. За ними следовали двести придворных, далее – великий конюший с королевской саблей, первый камергер со знаменем Франции. Главный церемонемейстер остановился около склепа, и перед ним проходили все дворцовые церемонемейстеры, складывая в склеп белые жезлы. Все они склонялись перед тремя принцами, в руках которых находились скипетр правосудия, жезл и корона. После того, как последние символы королевской власти оказались в склепе, герольдмейстер трижды громко провозгласил: «Король умер, да здравствует король! Король умер, да здравствует король! Король умер, да здравствует король!» Этот возглас, так же – три раза провозгласил герольд, стоявший на церковном клиросе.
Как символ того, что жизнь королевского дома прервалась, церемонемейстер сломал свой жезл, и предоставляя этим жестом придворным сами решать дальнейшую участь государства, а потом снова заиграл орган и затрубили трубы. Звуки музыки постепенно затихали, превращаясь в эхо, которое тихо, но по-прежнему отчетливо раздавалось посреди опустевших стен церкви Сен-Дени. Стал тусклым золотой свет свечей, тела придворных бледнели и исчезали на глазах, и вот с последним еле слышным звуком органа видение растаяло совершенно.
...................

Мистика Сен-Дени(ч.1)

Монастырская церковь Сен-Дени была возведена в XII столетии аббатом Сугерием, выдающейся личностью своего времени. Он был королевским министром, и о ходе строительных работ в Сен-Дени наши современники знают из описания, сделанного аббатом Сугерием лично. Строительству Сен-Дени Сугерий сумел придать значение поистине историческое. Его постоянно предупреждали прочие настоятели монастырей и особенно настойчиво – настоятель Клюнийского собора, видимо, зная характер Сугерия, чтобы тот избегал «всяких опасных новшеств». Тем не менее, Сугерий обладал совершенно независимым мышлением, и не было такого человека, которому он позволил бы сбить себя с толку.
Сугерий был знатоком своего дела, разбирался в архитектуре. Он сумел подобрать идеально подходящих для решения своей задачи зодчих и художников; сам же он являлся идеальным хозяином строительства, способным допустить любые, самые смелые идеи и одновременно так рассчитать этот смелый план, чтобы успешно довести его до конца.
Сугерий пишет о старой церкви, которую ему предстояло перестроить: «Когда славный и всеми почитаемый король франков Дагобер (623*-*630) бежал в… Сен-Дени, спасаясь от гнева отца своего Хлотаря Великого, он, приняв достойное удивления решение, повелел построить базилику, украшенную с королевской роскошью. Он украсил церковь, в которой приказал построить разные удивительные колонны из мрамора, несметное число сокровищ из чистого золота и серебра и повелел на стенах ее, на колоннах и арках повесить златотканные, разными жемчугами во многих местах расшитые ткани, дабы строение превзошло красотой все иные церкви, со всех сторон красовалось бы несравнимым блеском и сияло бы во всем великолепии своей драгоценной роскоши. Здание имело один лишь недостаток: оно было недостаточно велико – не потому, что у короля не хватило усердия и доброго желания, но, возможно, по причине того, что в те времена вообще не было сооружений большей или равной ему величины, а, возможно, и потому, что блеск золота и сияние драгоценных камней ярче и приятнее бросались в глаза, чем в здании большей величины».
При описании этой каролингской базилики Сугерий упоминает и о неудобствах, которым приходилось здесь терпеть из-за необычайной тесноты помещения. Особенно много несчастий происходило здесь по большим праздникам: во время давки бывало немало убитых и раненых и случалось, что актерам, принимавшим участие в духовных спектаклях, и даже священникам приходилось спасаться через окна. «Об этом я слышал ребенком в бытность мою учеником монастырской школы, -- пишет Сугерий, -- терпел от этого, будучи юношей, и, став взрослым мужчиной, я обратил свои помышления на то, как бы помочь в этом деле».
Далее Сугерий сообщает, как ему приходилось начинать перестройку церкви: «Так как расположенный с северной стороны главного фасада узкий притвор, служивший главным входом, был зажат с обеих сторон между двумя башнями, не отличавшимися ни высотой, ни красивыми формами и к тому же грозящими обрушиться, то мы усердно начали работу в этом месте. Мы построили фундамент из крепкого материала и по тщательно продуманным планам для длинного зала, по обеим сторонам которого должны были возвышаться башни. При этих приготовлениях мы прежде всего были озабочены тем, чтобы соответствующим образом сочетать новую постройку со старой. Мы поэтому обдумывали и беспокоились, откуда бы нам достать колонны из мрамора или хотя бы из разноцветного материала.
По соседству с нашими землями найдена была прекрасная каменоломня на склоне долины, вырытая не природой, а трудом людей, с давних пор добывавших здесь камни для своих мельничных жерновов».
Сугерий решил не перестраивать целиком всю старую церковь, он начал обновлять вестверк. В XVIII и в XIX столетиях вестверк был значительно поврежден пожарами, северную башню к тому же пытались реконструировать, но так неудачно, что ее в конце концов пришлось снести. И все-таки вестверк пронизан духом принципиально нового начинания, которое успешно предпринял в 1130-х годах аббат Сугерий.
Вестверк имеет в глубину два пролета, в ширину – три пролета. Чтобы прихожанам было легче входить в новую церковь, Сугерий возвел три новых портала. Несколько капелл на верхних ярусах он замаскировал, потому что их внешние стены излишне заходили за выступ стены. Сугерий таким образом переделал фасад, сделав нартекс оснащенным массивными колоннами, а свод – скрещивающимися нервюрами, что не вызывает ни малейшего сомнения: архитектурная конструкция с ее символикой была понятна любому человеку времен Средневековья.
Когда же были окончены работы по строительству фасада, зубчатые стены с их ритмом и пластичностью, подчеркнутыми мощными контрфорсами стали напоминать триумфальные ворота или же роскошный и неприступный замок. Фасад Сен-Дени стал символом церковного могущества и монархии, уверенно набирающей силу. Порталы были украшены роскошным скульптурным декором и мотивами постоянно повторяющейся цифры 3, и так весь фасад явился своего рода преддверием Небесного Иерусалима.
Когда постройка западного фасада подошла к концу, в 1140 году церковь была принята с огромной торжественностью в присутствии короля. После этого башни западного фасада, к этому времени достигавшие высоты первых рядов окон, больше не достраивались; началось расширение и оформление хоров. И, хотя Сугерий в своих описаниях ни разу не упоминает имени архитектора, он, несомненно, создал шедевр принципиально нового архитектурного стиля. Он решил заключить в пространственную единицу хора отдельные капеллы абсидол, расположенных лучеобразно. В результате у строителя получился, по выражению Сугерия, «двухкорабельный деамбулаторий», в котором использовались плоские ниши в противовес романским. Эти ниши и образовывали наружную стену.
Предоставим слово Сугерию: «При установке верхних колонн и соединяющих их арок, которые должны были помещаться над криптой, было предусмотрительно рассчитано, а именно с помощью геометрических и арифметических инструментов, чтобы ширина средней части хора была соразмерна со средней частью главного нефа старой церкви, а также протяжение новых боковых нефов соответствовало протяжению старых». Новые хоры строились в течение трех лет. В середине его возвышалось 12 колонн; в боковых нефах, поддерживавших верхнюю часть здания, было столько же. 11 июня 1144 года состоялось новое торжественное освящение. Вслед за этим началась новая постройка трансепта, перестройка боковых нефов главного корпуса.
До конца постройки Сен-Дени Сугерий не дожил, но трансепт и главный корпус до сегодняшнего дня сохранились именно в том виде, как они были задуманы этим человеком. Фасад Сен-Дени великолепен в отношении его перспективного вида. Фронтальная стена на уровне насадков башен завершается резким акцентом горизонтальной линии рампы, которая напоминает крепостную стену из-за ряда зубцов. Вертикальные пилястры очень четко выступают вперед и делят стену на три части, в каждой из которых находятся входные двери. Дверь среднего поля выше, чем в соседних. Во втором ярусе над ним расположена большая круглая роза. Издали кажется, что эти двери вырублены в скале и чем-то напоминают двери Собора Парижской Богоматери.
За зубчатой рампой карниза видны башни церкви, разделенные огромными окнами.
Сейчас некоторые исследователи считают, что нововведения аббата Сугерия не отличались особой новизной, подкрепляя свои суждения тем, что контрфорсы в постройках соборах, хоть и редко, но все-таки применялись. Столь же редко, но отмечались нервюры и остроконечные своды. Витражные стекла тоже использовались, особенно часто розовые, но в Сен-Дени исключительный световой и цветовой эффект достигался при использовании цветного стекла. Благодаря Сугерию возникло совершенно новое ощущение и понятие гармоничности света и пространства, причем все эти элементы были гениально объединены в одном здании.
Сугерий сформировал свои эстетические принципы, используя учение о свете и эманации, которое было составлено его покровителем святым Дени. Во времена Сугерия считали, что просветитель Франции, великомученик св. Дени был упоминавшимся в Деяниях Апостолов Дионисием Ареопагитом, учеником св. Павла.
Аббатство Сен-Дени возводилось на месте предполагаемого захоронения этого святого. Здесь же хранились греческие копии философских записей Дионисия. Уже гораздо позже удалось установить, что эти труды не принадлежат святому, а потому их автора стали называть Псевдо-Дионисием. Возникло предположение, что этот Псевдо-Дионисий жил скорее всего в V веке, а по своим философским воззрениям являлся неоплатоником, возможно, его учителем был Прокл, а, может быть, последний крупный учитель афинской платонической школы, наследник Прокла Дамаский. Не вызывает сомнения также и факт, что Псевдо-Дионисий принял христианство.
По сути труды Псевдо-Дионисия являются мистическими, и в них объединяются как христианские, так и неоплатонические идеи. Его наиболее известная работа – «О божественных именах», и автор рассказывает в ней о природе Божества, невыразимой и несущей свет. Другая известная работа Псевдо-Дионисия – «Небесная Иерархия». Здесь он описывает структуру творения, его гармоничность и о том, как по божественным принципам осуществляется последовательное продвижение от триединства Бога по иерархии ангелов, состоящей из девяти ступеней. Подобно святому Августину, Псевдо-Дионисий считал, что как на низшем, так и на высшем уровне бытия число и природа существуют нераздельно. Собственно, так же полагали и ученики пифагорейских и платонических философских школ.
Теологию Псевдо-Дионисия можно назвать посланием о свете: он не мыслит мистическую божественную иерархию и самого Творца вне этой категории. Бог, считает автор, -- Это Свет и абсолютное Добро, причем последнее слово означает «вершину божественности». Это понятие Платон в своих работах называл Абсолютом. Псевдо-Дионисий определяет Бога-Добро как «Архетипический Свет, стоящий выше любого другого света». Он «дает свет всему, что может его принять, и он есть мера всех существ и их Принципа вечности, число, порядок и единение».
На этой основе Сугерий построил всю свою теологию. Во-первых, он утверждает, что Бог является светом как источником всего. Во-вторых, божественная эманация развивается от абстракции к более плотным формам. В-третьих, источником всех творений является число, порядок и мера.
По этим философским принципам строился и Сен-Дени, а вслед за ним – большинство французских католических храмов. Благодаря этим нововведениям Сугерия готическая церковь стала воплощением светлой философии пропорций.
Сугерий пользовался безусловной поддержкой как церкви, так и государства, поскольку с самого начала Сен-Дени возводился в честь покровителя Франции, а позже сделался обязательным местом захоронения французских монархов. Перестройка бывшей каролингской церкви под руководством Сугерия прошла для того времени поразительно быстро.
Расширенный клирос стал первой из многочисленных особенностей, что были характерны для готического стиля. Вместо тяжелых романских контрофорсов и крестовых сводов куполообразной формы появились округлые и остроконечные арки в различных их комбинациях, между которыми располагались стройные колонны. Контрофорсы стен расширились, в связи с чем сами они значительно сузились. Кроме того, увеличились окна, а в интерьере храмов появилось очень много света.
Витражи своим существованием доказывали триединство божественной природы, причем именно в такой форме, как истолковывал его Псевдо-Дионисий и представители школы неоплатонизма. Бог-Отец был представлен в соборе как абстрактная светлая (светящаяся) сущность, Мать являлась эфемерной материей – созданием витражных стекол, Сын – образами природы и человека, освещенные божественным светом. И эти философские понятия удавалось выразить использованием свинца и цветных стекол.
Сложную геометрическую матрицу, образованную слиянием чисел и органики, представляют собой окна-розетки. Она изначально предполагает использование огромного количества числовых пропорций и связей. Так, обрамляющие центр окна квадраты, следующие один за другим, имеют непосредственное отношение к пропорциям золотого сечения. Там, где пересекаются квадраты и точки, прослеживается основа для дальнейшей взаимозависимости, которую позже назвали «ряд Фибоначчи» (Фибоначчи – математик, живший в XIII столетии и первый обнаруживший эту закономерность).
По сути, ряд Фибоначчи – это арифметическая прогрессия, где каждый элемент получается вследствие сложения двух предыдущих элементов (1-1-2-3-5-8-13-21…). Такой «ряд Фибоначчи» существует и в структурах мира растений. Именно таким образом располагаются листья на стебле, а пятиугольная симметрия, характерная для золотого сечения, является матрицей роста большинства растений, и в первую очередь, маргаритки, орхидеи и главное – розы.
Но окно-розетка – это нечто гораздо большее, чем простой набор геометрических символов, это вполне законченное повествование или символ, данный во всей его полноте. Большинство узоров показывают порядок божественного творения, космология которого начинается в точке священного центра, где обыкновенно изображается Бог-Отец. В обрамляющих квадратах показаны полярные материи, с помощью которых творится свет и мрак, море и земля, рыбы и птицы, животные и люди. От квадратов ветвятся полукругами сюжеты, представляющие времена года в их различных аспектах: как 4 времени года, так и 12 месяцев. Во внешних кругах запечатляются знаки зодиака, райские реки, условно мифические (больше не существующие) земли, восемь космических ветров.
Окна-розы готических соборов таким образом не только воплощают в чистом виде принципы света, изложенные Дионисием; они – путеводители по картам бывших когда-то миров. Как и прочие элементы собора, окна-розы идеально и гармонично соединяют привычные органические природные элементы и невидимую священную геометрию космоса.
Церковь, возведенная Сугерием, поистине величественна и великолепна. При созерцании ее невольно хочется вспомнить слова этого великого архитектора и философа, что «в силу обладания изначально дарованным нам Светом Отца, который является Источником Божественности, которая в фигуральных символах являет нам образы благословенных ангельских иерархий». И эти образы должны помочь людям подняться к «его Первичному Лучу». Готический собор, устремленный ввысь, его окна, излучающие потоки света, заставляют устремляться вверх сначала взгляд человека, а потом и его разум.
Так, используя символику, сияющий свет и магические геометрические формы, современному человеку открывается божественный порядок так, как его понимали древние.
На главных дверях собора Сен-Дени Сугерий начертал посвящение:
«Вот часть того, что принадлежит тебе, о Великомученик Дени…
Свет есть благородный труд, но будучи благородно светлым, труд должен Просветлять разум, чтобы он мог по ступеням истинного света Подняться к Истинному Свету, истинными вратами которого является Христос».
Некоторые исследователи утверждают, что Сугерий был неравнодушен к драгоценным камням и металлам, однако дело в том, что в то время существовало твердое убеждение, что в таких камнях и драгоценных металлах божественная эманация присутствует в концентрированной форме. Недаром Сугерий подбирал самых лучших ремесленников, чтобы те разместили вокруг алтаря предметы, изготовленные из таких излучающих свет материалов. Витражи собора Сен-Дени тоже переливаются, словно драгоценные камни, его орнаменты выполнены из золота и драгоценных камней. Он излучает такой свет, что заставляет вспомнить Новый Иерусалим, так, каким его описывал в своем Откровении святой Иоанн: Новый Иерусалим «имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы яспису кристалловидному, и стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу».
Так Сугерий с его идеей эманации и света возвел исключительно красивую церковь в роскошном убранстве, которую он замыслил как орудие преображения, как магическую чашу алхимика и философа, с помощью которой человек сможет прийти к божественному свету.
В эпоху Ренессанса в конце длинного нефа был выстроен двухэтажный мавзолей. На верхнем этаже можно было видеть скульптуры коленопреклоненных королей и королев в парадных одеяниях.
На нижнем этаже эти же короли показаны мертвыми. Кроме того, традиция требовала, чтобы они были представлены раздетыми, и реализм соблюдался художниками до самых незначительных деталей. Именно так выглядят усыпальницы Людовика XII и Анны Бретонской (Гвидо Мацони и Жан Жюст), склеп Франсуа I и Клод Французской (Филибер Делорм и Пьер Бонтон).
Только Екатерине Медичи удалось кардинально изменить существующий порядок вещей. Эта французская королева скончалась через 30 лет после ее мужа Генриха II. Она распорядилась возвести своему мужу великолепную гробницу, а пока шла постройка, королева размышляла о том, что не может быть ничего ужаснее, чем, как того требует традиция, быть выставленной после смерти на всеобщее обозрение. Она решила заменить смерть аллегорией, сном.
Трон епископа в Сен-Дени был сделан как копия трона короля Дагоберта. По распоряжению Людовика Святого в 1260 году сюда были помещены останки королей и оставлены в усыпальницах, украшенными символическими фигурами, в династическом порядке. Поражает своей величественностью гробница Дагоберта, декорированная скульптурными сценами. Рядом находятся усыпальницы Пепина Короткого и Карла Мартеля. Неподалеку от этих усыпальниц размещены прижизненные портреты Карла V, Карла VI, Изабеллы Баварской. Далее, уже в хорах, можно увидеть надгробные плиты Хлодвига и Фрегонды.
Божественный свет великого Сугерия был совершенно забыт в эпоху Великой Французской революции. В Сен-Дени в 1794 году произошло осквернение королевских гробниц, но это место, мистическое по своей сути и изначально сумело отомстить святотатцами, хотя вся эта история похожа на фантастику, но помнят ее и по сей день. Божественный свет мстит за себя осквернителям, и пощады от него ждать не приходится.
В 1793 году доктор Александр Ленуар был назначен директором музея французских памятников. К этому времени Сен-Дени патриоты уже успели переименовать во Франсиаду и присвоили этому шедевру древней философской мысли статус исторического памятника. Вслед за этим кому-то пришла в голову идея, что молодой республике просто необходимо, чтобы в Сен-Дени были проведены раскопки, или, говоря современным языком, эксгумация трупов. События эти оказались весьма странными, и описание их сохранилось благодаря некоторым современникам, которые решались пересказывать их исключительно шепотом.
Ненависть народа к несчастному королю Людовику XVI не утихла и после того, как 21 января 1793 года он был казнен на гильотине. Эта ненависть требовала для себя нового выхода. К тому времени уже были обезглавлены даже короли и ангелы на готических соборах, и вот теперь настала очередь Сен-Дени. Кто-то высказал идею, что монархию следует преследовать до самого ее конца, до самых истоков, и не оставить несчастных королей в покое даже после их смерти. Парижане решили рассеять по ветру прах шестидесяти королей, которые нашли свой последний покой в Сен-Дени. А может быть, горожан привлекали сокровища, которые, возможно, были спрятаны в этих гробницах; тем более что Сен-Дени, как известно, была не только одной из красивейших церквей Парижа, но и самой богатой: как уже говорилось, Сугерий, построивший ее, был убежден, что драгоценные камни и металлы способны хранить частицы божественного света…
....................

Тайна замка Монсегюр - несколько статей

взято с http://rsnews.net/index.phtml?show=pages&page=monte⟨=RUS

Тайна замка Монсегюр

1244 год. Войско крестоносцев расположилось у стен замка. Множество костров освещало лагерь доблестных рыцарей. Суровые очертания древнего монастыря, вырисовывающегося на фоне ночного неба, противопоставляли себя освещенному и шумному лагерю рыцарей-крестоносцев. Прозвучал сигнал. Тысячи войнов ринулись на штурм крепости, служившей оплотом нечестивцев - имя которым катары. Замок был взят. Рыцари ушли, оставив после себя горы трупов .Вскоре все гонцы известили о падении последнего оплота катаров замка Монсегюр на горе Монте-Кассино. С альбигойской ересью было покончено…

1944 год. Войска союзников, после упорных боев занимали отбитые у немцев позиции. Грузовики, тяжело кряхтя поднимались на высоту Монте-Кассино. Большие гаубицы должны были помочь уничтожить остатки 10 немецкой армии, защищавшей эту стратегически важную высоту и замок Монсегюр. Много английских и французских солдат полегло здесь, пытаясь овладеть замком.17-18 января союзники, после массированных бомбардировок и высадки десанта, пошли на решающий штурм. Силы были не равны и участь немецкой армии была решена…Когда солдаты приближались к стенам замка, до основания разрушенного английской авиацией, то на одной из башен взвился большой флаг с древними языческими символами…но для немцев все было уже кончено.

Какую же загадку таит в себе замок Монсегюр, расположенный на юге Франции в провинции называемой Аквитания? Почему он стал последним оплотом как для язычников катаров так и для немцев?
Оcнователь монашества в западном мире св. Бенедикт не любил сидеть сложа руки. Он разъезжал по всей Европе, основывая монастыри в местах считавшихся священными для язычников. Самый знаменитый монастырь был основан на горе Кассино (Монте-Кассино),особо почитавшейся в дохристианских верованиях. Св.Бенедикт умер в 544 году, за 700 лет до резни катаров в Монсегюре и за 1400 лет до фанатичной обороны Монте-Кассино гитлеровской армией…
После смерти св.Бенедикта был основан орден , который к 1100 году взял под свое управление почти все святые места католического мира. Установлено, что в своей деятельности бенедиктинцы часто прибегали к знаниям «проклятых язычников», безжалостно подавлявшихся католической церковью. Бывших членов ордена можно было обнаружить во многих тайных обществах, включая масонскую ложу Фридриха Великого (между прочим, Гитлер в детстве посещал бенедиктинскую школу). Известно, что отцы ордена видели в «священной географии»(расположения монастырей) одно из средств психического подчинения подвластных им народов. С этим связанно и владение тонкими энергиями, которое аллегорически зовется Святой Грааль.

Обладание Граалем являлось заветной мечтой всех орденов. Но все поиски были безуспешными. Святой Грааль вдохновлял также не чуждых к мистике нацистов. Один из них под влиянием Парцифаля и древних легенд отправился на его поиски. Звали его Отто Ран. Исследователь утверждал, что обнаружил место где хранится Святой Грааль! По его мнению это крепость Монсегюр во французских Пиренеях.
В 1931 году он отправился в экспедицию во Францию. Согласно старинной легенде, в ночь перед перед решающим штурмом папских рыцарей, забрав свои реликвии незаметно ушли трое еретиков-катаров. С риском для собственной жизни они сберегли магические предметы и чашу, считавшуюся Святым Граалем. Отто досконально изучил каждый метр замка и обнаружил потайные комнаты , в которых по его утверждению спрятано «сокровище веков». В 1933 году он опубликовал свою книгу о находках в замке- «Крестовый поход против Грааля».
Далее события разворачиваются с удивительной быстротой! Он возвращается в Берлин и приступает к работе в Аненербе, в 1936 году ему присваивают титул унтершарфюрера, вскоре выходит его 2 книга- «Слуги Люцифера». Согласно некоторым данным в 1937 году он передал свои монтсегюрские находки Гимлеру. В книге французского историка Ангебера Ж.М. «Гитлер и традиция катаров» утверждается,что там был и Сятой.Грааль! Ангебер также сообщает, что сосуд также переправили в Вевельсбург, где он хранился на мраморном пьедестале. В 1945 году, перед капитуляцией Германии, чаша якобы пропала из замка.
Отто Ран назван великим исследователем…ровно через 2 года он покончил жизнь самоубийством. В 1939 Аненербе предпринимает повторную экспедицию в Монсегюр. Все найденое там перевозят в рейх…

Древняя немецкая легенда гласит- Каждые 700 лет на поверхность выходит спрятанное сокровище.Нацисты видели в этом связь с Граалем . В 544 г. умер св.Бенедикт ,в том же году скончался славный король Артур. В 1244 были уничтожены катары в Монсегюре. В 1944 г. также ознаменовал собой поворотный момент. Третий рейх был обречен,а на горизонте вырисовывалось создание нового ужасного орудия- атомной бомбы. В 1944 г. произошла грандиозная битва при Монте-Кассино.Приказ из Берлина требовал держаться любой ценой, надо отдать должное немцам, они сражались до последнего патрона, солдата, вздоха…
Старинный замок был обращен в руины. Союзники взяли Монсегюр только после 4-х месяцев кровопролитных боев. В дни кровопролитной схватки многие обратили внимание на то, что над замком был поднят огромный флаг с кельтским крестом. К этому древнегерменскому ритуалу прибегали только когда была нужна помощь высших сил. Но было уже поздно.....

Святой Грааль

По преданию в эту чашу Иосифом Аримафейским была собрана кровь Христа, пролитая Искупителем на Голгофе. Именно поэтому деревянная чаша (как говорится в большинстве легенд), считалась источником жизни и бессмертия. Среди множества легенд о Чаше Грааля одна, весьма любопытная.
Будто бы это кубок, выточенный из изумруда, выпавшего из лба Люцифера во время падения, и наполнен он водой из Стикса – реки мертвых, водой, обладающей особой магической силой…
Все предания о Граале апокрифические, т.е. непризнаны официальной церковью. Ни один церковный историк даже не обмолвился о святой чаше, хотя во всех Евангелиях говорится о некоем богатом человеке Иосифе из города Аримафея, который явился к римскому прокуратору Понтию Пилату, чтобы выпросить тело распятого Христа. Затем Иосиф, сам тайный ученик Иисуса, обвернул тело своего Учителя плащаницей и положил его в свою гробницу, высеченную в скале, где ещё никто не был положен.
К сказанному некоторые христианские писатели добавляют, что Иосиф взяв чашу, из которой пил Спаситель в свой последний вечер, собрал в неё кровь тела Господа и с этой реликвией ходил по свету, проповедуя христианство. В конце концов Иосиф достиг Британии, где основал первый монастырь Гластонбери. В нем хранилось сокровище - Грааль,ставшее для людей воплощением Божьей благодати, мерой человеческой добродетели.
По легенде, Иосиф Аримафейский создал братство, монашеско-рыцарский орден, членов которого называли тамплейзами. Они были первыми хранителями Чаши, и они же, несмотря на отчаянное сопротивление, оказанное ими в V-VI веках захватчикам Британии- саксам, вынуждены были перевезти святыню в Саррас, откуда она... "вознеслась на небо", т.е., надо понимать, следы её в истории теряются. Где находился Саррас, точно не известно.

По одной из версий чашей долгие годы владел Тевтонский орден, и она якобы была утрачена в 1242 году в битве на Чудском озере с войском Александра Невского. По другой - чаша досталась катарам. Эта версия проистекает из легенды о Короле Артуре. В ней святая Чаша вернулась, благодаря храбрости и смелости прославленного Персиваля. Он сумел разрушить (не без помощи доброго волшебника Мерлина) злые чары и хитрые козни злого колдуна Клингзора, и благополучно достичь Грааля. Отныне он - самоотверженный воитель, отдавший жизнь служению добру охранял сокровище в неприступном замке Монсегюр

Альбигойские войны - последние дни Монсегюра.

Авиньоне - маленькая крепость между Виль-франш-де-Лораге и Кастельнодари, командование которой Раймон VII, Граф Тулузский поручил Раймону д'Альфару, арагонскому дворянину. По матери он приходился Раймону VII племянником, а по жене, Гильеметте, внебрачной дочери Раймона VI, зятем... Именно там в 1242-м году произошла история, предопределившая конец Монсегюра.
Едва Раймон д'Алъфар узнает о скором визите инквизиторов, он тут же через верного посланца предупреждает Пьера-Роже де Мирпуа, который командовал Монсегюром вместе с Раймоном де Персия, чтобы тот со своим отрядом приехал в Авиньоне. И на этот раз инквизиторы сами стали жертвами.
История сохранила их имена . Инквизиторы, Гийом Арно и его коллега-францисканец Этьен де Сен-Тибери в сопровождении двух доминиканцев при Гийоме Арно, Гарсиаса д'0ра из диоцеза Комменж и Бернара де Рокфора, францисканца Раймона Карбона при Этьене де Сен-Тибери, заседателя трибунала, где он, вероятно, представлял епископа Тулузского, и, наконец, Раймона Костирана, архидьякона изЛеза. Им помогали клирик по имени Бернар, нотариус, составлявший протоколы допросов, двое служащих и, наконец, некий Пьер Арно, быть может, родственник Гийома Арно, - итого одиннадцать человек, сила которых заключалась лишь в вызываемом ими ужасе....

Инквизиторы со свитой прибыли в Авиньоне накануне Вознесения. Раймон д'Альфар принял их с почестями и поместил в доме графа Тулузского, который был расположен в северо-западном углу городских укреплений.
Житель Авиньоне Раймон Голарен тот же час покидает город и встречается с тремя рыцарями из Монсегюра, которые в сопровождении многочисленных сержантов, вооруженных секирами, стояли у лепрозория за городом. Они предприняли большие предосторожности, чтобы не привлечь ничьего внимания. Затем они с сержантами подошли к стенам Авиньоне, но вернулся в город один Голарен, чтобы узнать, что делают инквизиторы. Голарен несколько раз ходил туда и обратно, пока наконец не сообщил, что инквизиторы после вечерней трапезы отправились спать. Тогда рьщари и сержанты с секирами вошли в городские ворота, открытые жителями. Внутри они встретили Раймона д'Альфара и маленький вооруженный отряд. Ударами секир они вышибли двери залы замка и зарубили инквизиторов, вышедших со своей свитой под пение "Salve Regina" навстречу убийцам.
Когда рьщари покидали город, чтобы присоединиться к своим соратникам, стоявшим на страже снаружи, Раймон д'Альфар призвал народ к оружию, подав сигнал к восстанию. Прочие заговорщики возвращались в Монсегюр под приветственные крики жителей, уже узнавших о резне. Например, в Сен-Феликс их встретил кюре во главе своих прихожан. Как мы видим, речь идет не об отдельном акте мщения, но о заранее подготовленном заговоре. Если и были приняты необычайные предосторожности, то для того, чтобы инквизиторов не предупредили, потому что резня должна была стать сигналом к восстанию во всех землях графа Тулузского. Может быть, Раймон VII постарался обеспечить активное соучастие людей из Монсегюра для полной уверенности, что с ним заодно и все, кого они представляют. Здесь волнует не акт возмездия, известный нам по оккупированным врагом странам.
Отметим также исполненную достоинства храбрость инквизиторов. Эти безжалостные люди знали, чем рисковали. Если что-либо и может оправдать их поведение, то только присущее им сознание того, что они призваны на смертельную битву, и готовность умереть за свою веру не меньшая, чем у тех, кого они посылали на костер. На землях графа Тулузского они подвергались постоянной опасности, но отважно шли ей навстречу. Кого меньше всего в этой истории, так это трусов. Жители Монсегюра тоже знали, что в случае поражения они дорого заплатят за резню в Авиньоне. Тогда все взоры были обращены к Раймону VII, от него зависело, превратится или нет эта трагедия в кровавую зарю освобождения.

Раймон VII, Граф Тулузский долго, с 1240 по 1242 гг., вынашивал идею коалиции против французского короля.... Наконец, 15 октября 1241 г. Раймон VII, кажется, может рассчитывать на содействие или, по крайней мере, сочувствие королей Арагона, Кастилии, английского короля, графа де Ла Марша и даже императора Фридриха II. Решено атаковать капетингские владения одновременно со всех сторон: с юга, востока и запада. Но граф Тулузский внезапно заболел в Пенн д'Ажене, и Гуго Лузиньян, граф де Ла Марш, начал нападение, не дожидаясь его. Людовик Святой дал молниеносный отпор.
В два дня, 20 и 22 июля 1242 г., в Сенте и Тайбуре французский король разбил короля Англии и графа де Ла Марша. Генрих III бежал в Блайю, затем в Бордо, и дело отныне проиграно, несмотря на новое победное движение на Юге, инспирированное избиением в Авиньоне. У Раймона VII не было иного выхода, кроме как заключить с королем Франции 30 октября 1240 г. мир в Лорри. На обороте оригинала грамоты, сохранившейся в Национальном архиве, можно прочесть следующие слова, написанные шрифтом XIII в.: "Humiliatio Raimundi, quondam comitis Tholosani, post ultirnam guerram" - "Унижение Раймона, некогда графа Тулузского, после окончания войны". Граф уступал королю крепости Брам и Саверден и добровольно оставлял Лораге. Отныне оставалась лишь крепость Монсегюр, и ей не замедлили отомстить за резню в Авиньоне. Сначала попытались использовать для этого самого Раймона VII, которому пришлось в конце 1242 г. окружить крепость. Граф Тулузский не только не имел ни малейшего желания брать Монсегюр, но, наоборот, передал осажденным просьбу продержаться до Рождества, потому что тогда он будет в состоянии их поддержать. В этой ситуации сенешаль Каркассона Гуго дез Арси решился сам начать осаду крепости..
В мае 1243 г. он подошел к Монсегюру. Поскольку нечего было и думать о взятии крепости приступом, Гуго дез Арси ограничился окружением замка, чтобы взять его голодом. Но подобная блокада оказалась малоэффективной: осенние дожди позволили осажденным запастись водой на достаточно долгий срок. Не рисковали они и остаться без продовольствия, так как долго копили продукты, всегда опасаясь осады. Хотя на этой затерянной горной вершине сосредоточились многие сотни людей, у них было все необходимое, да и связь с внешним миром никогда не прерывалась. По ночам люди постоянно поднимались в Монсегюр, присоединяясь к защитникам. Какой бы мощной ни была осаждающая армия, она не могла этому помешать хотя бы потому, что действовала во враждебной стране. Сочувствие всего местного населения было на стороне осажденных. Блокады оказалось недостаточно для взятия крепости.
Прямой приступ оставался делом чрезвычайно трудным. Отряд, штурмовавший по самому доступному склону, рисковал быть перебитым стрельбой из крепости. К ней можно было подобраться лишь по крутому восточному хребту, к которому вели горные тропинки, известные только местному населению.
Тем не менее именно оттуда пришла погибель Монсегюра. Возможно, один из жителей края предал своих и открыл французам труднейшую дорогу, которой можно было добраться до непосредственных подступов к крепости. Баскским горцам, набранным для этой цели Гуго дез Арси, удалось взобраться на самую вершину и захватить барбакан, выстроенный с этой стороны для защиты замка. Это произошло где-то около Рождества 1243 г.
Однако осажденные продержались еще много недель. Они сумели вывезти знаменитые сокровища Монсегюра по дороге, которая была намного труднее захваченной французами при штурме барбакана. Им помогли в этом сообщники из осаждающего войска, частью состоявшего из местных жителей. Сокровища спрятали в пещерах Сабарте, где позднее укрылись последние катары. С тех пор эти сокровища вызывали любопытство настолько же сильное, насколько и безрезультатное. Их следы так никогда и не нашлись. Возможно, кое-какие сведения о них содержались в тех текстах, которых нам так сильно недостает для изучения доктрины катаров. Речь, вероятно, шла о значительных суммах, собранных катарами в Монсегюре за предшествующие годы. С падением крепости важно было сохранить церковь, для чего деньги и предназначались. В свидетельских показаниях Эмбера де Сала перед инквизицией говорится о pecuniam infinitam, огромном количестве монет.

Отныне дни Монсегюра были сочтены. Епископ Альби Дюран, бывший, сдается, великим инженером, поставил на месте разрушенного барбакана катапульту, сделавшую существование осажденных невыносимым. Не помогло и орудие, построенное Бертраном де ла Баккалариа, инженером катаров. Пьер-Роже де Мирпуа, житель Авиньоне, предпринял все усилия, чтобы изгнать французов из барбакана и сжечь их машину. Но гарнизон с большими потерями отступил, а атаку осаждавших, взобравшихся на площадку перед замком, удалось с большим трудом отбить.
На следующее утро, в последний день февраля 1244 г., на стенах Монсегюра затрубили рога: гарнизон соглашался на переговоры. Все странно в этой кончине Монсегюра. Неудивительно, что люди, героически защищавшиеся в течение девяти месяцев, понесшие большие потери и больше не надеявшиеся, вопреки щедрым заверениям Раймона VII, на какую-либо помощь, запросили перемирия в сражении. Они так поступили, конечно, с полного согласия Добрых Людей и особенно епископа Бертрана Марти, истинного коменданта крепости.
Странно другое - то, что осаждавшие, практически победители, согласились на переговоры и не потребовали полной и безоговорочной капитуляции. Это объясняют истощением самих осаждающих к концу исключительно долгой блокады. Объяснение кажется мне не совсем убедительным. Монсегюр был обречен и, конечно, не смог бы оказать сопротивление новому приступу. Но смешанное войско, действующее во враждебной стране, имея в тылу такого государя, как Раймон VII, бесспорно, не могло позволить себе безжалостного обращения с побежденными. Можно даже предположить, что Людовик Святой, начиная тактику сближения, которая позднее стала его политикой, дал указания своему каркассонскому сенешалю.

Условия капитуляции требовали от Добрых Людей отречения от ереси и исповеди перед инквизиторами под угрозой костра. Взамен защитники Монсегюра получали прощение за все свои прошлые ошибки, включая избиение в Авиньоне, и, что еще подозрительнее, за ними признавали право сохранить крепость в течение двух недель со дня капитуляции, лишь бы они выдали заложников. Это неслыханная милость, и примеров, подобных ей, мы не знаем. Можно задаться вопросом, почему ее даровали, но еще интереснее, на каком основании ее испросили. Воображению самых трезвых историков не возбраняется вновь пережить с побежденными эти две недели глубокого умиротворения, последовавшего за громом сражения и предшествующего жертвоприношению Добрых Людей.
Ибо, кто бы они ни были, из условий капитуляции их исключили. Чтобы снискать прощение, им надо было отречься от веры и своего существования. Никто из Добрых Людей и не помышлял об этом. Мало того, в необычайной атмосфере, царившей в Монсегюре в течение двух торжественно провозглашенных недель, многие рьщари и сержанты просят и получают Утешение, то есть сами осуждают себя на костер. Конечно, епископ и его клир пожелали в последний раз отпраздновать вместе с верующими, с которыми их скоро разлучит смерть, Пасху, один из величайших праздников катаров. Добрые Мужи и Жены, приговоренные к костру, благодарят тех, кто так отважно их защищал, делят между ними оставшееся имущество.

Когда читаешь в делах инквизиции о простых церемониях и действах катаров, нельзя не почувствовать сурового величия их религии. Подобные заблуждения влекли за собой мученичество. Но ни к какому мученичеству не готовились так долго, как к тому, которое претерпели катары в Монсегюре 16 марта 1244 г. Следует признать, что влияние этой религии на умы было очень сильным, раз одиннадцать мужчин и шесть женщин предпочли смерть и славу вместе со своими духовными наставниками жизни в обмен на отречение. Еще больше волнует, если только это возможно, другое.
Ночью 16 марта, когда вся равнина еще была наполнена едким дымом, поднимавшимся от костра, Пьер-Роже де Мирпуа устроил побег из уже сданной крепости четырем спрятанным Добрым Людям, "дабы церковь еретиков не лишилась своих сокровищ, спрятанных в лесах: ведь беглецы знали тайник..." Они названы в Гюго,Амьель,Экар и Кламен, и можно верить, что они пошли на это не добровольно. В случае, если бы осаждавшие что-либо заметили, Пьер-Роже рисковал разрывом договора о капитуляции и жизнями" всего гарнизона. Уместно спросить, каковы причины столь странного поведения: ведь сокровища Монсегюра были уже укрыты, и те, кто их унес, естественно, могли их и отыскать. Может быть, было два сокровища: одно - только материальное, его сразу унесли; второе, полностью духовное, сохранялось до конца в Монсегюре, и его спасли лишь в последнюю минуту. Выдвигались всякие гипотезы, и, разумеется, ни одна из них не подкреплена никакими доказательствами. Доходили до утверждения, что Монсегюр - это Монсальванш из легенды о Граале, а духовное сокровище, спасенное под покровом ночи - не что иное, как сама чаша Грааля.

Вероятно, главная тайна Монсегюра никогда не будет раскрыта, хотя систематические поиски в горах и пещерах, может быть, прольют некоторый свет. Не лучше осведомлены мы и о том, каким образом 16 марта отделили тех, кому было суждено умереть на костре, от всех прочих. Возможно, Добрые Мужи и Жены содержались отдельно от других и сами сознавались инквизиторам, братьям Феррьеру и Дюранти, тщетно предлагавшим обращение в католическую веру. Там происходили самые печальные сцены разрыва семейных связей. Среди осужденных была Корба, жена Раймона де Персия, одного из комендантов крепости. Она оставила своего мужа, двух замужних дочерей, сына и внуков и дожидалась смерти, только в последний момент, 14 марта, приняв consolamentum. Корба собиралась умереть вместе со своей матерью, Маркезией, и больной дочерью, также "облаченной". Эта героическая женщина отказалась от мира живых, избрав общество осужденных.
А потом Добрых Мужей и Жен, числом более двухсот, французские сержанты грубо приволокли на крутой склон, отделявший замок Монсегюр от поля, которое с тех пор называли Полем Сожженных. Раньше, по крайней мере в Лаворе, холокост бывал еще страшнее. Однако народная традиция и история согласны в том, что "костер Монсегюра" превосходит по значению все прочие, ибо никогда жертвы не поднимались на него с такой готовностью. Его не сооружали, как в Лаворе, Минерве или Ле-Кассе, в грубом опьянении победой. Две предшествующих недели перемирия превратили его в символ как для гонителей, так и для гонимых.

Таким символом стал и замок Монсегюр, столь странный по архитектуре, что скорее казался святилищем, чем крепостью. В течение многих лет он возвышался над Югом подобно библейскому ковчегу, где в тиши горных вершин катарская церковь продолжала свое поклонение духу и истине. Теперь, когда достопочтенного епископа Бертрана Марти и все его духовенство, мужчин и женщин, предали огню, показалось, что, хотя духовное и вещественное сокровище церкви спасено, суровое сияние, озарявшее сопротивление Юга, угасло с последними углями этого гигантского костра.
На этот раз я согласен с Пьером Бельперроном, который, рассказав о падении Монсегюра, пишет: "Взятие Монсегюра было не более чем полицейской операцией крупного масштаба. Она имела лишь местный отзвук, да и то преимущественно в среде еретиков, главным прибежищем и штаб-квартирой которых был Монсегюр. В этой крепости они были хозяевами, могли безопасно собираться, советоваться, хранить свои архивы и сокровища. Легенда по праву сделала из Монсегюра символ катарского сопротивления. Однако она оказалась неправа, делая из него также и символ лангедокского сопротивления. Если ересь часто и переплеталась с борьбой против французов, то символом последней может быть только Тулуза".

Жак Мадоль. Альбигойская драма и судьбы Франции

ОТКРЫТИЕ "СОЛНЕЧНОГО ЗАМКА"

— С 1956 года, — рассказывает Фернан Коста, глава Ариежского спелеологического общества, — мы начали исследовать Монсегюр. Мы извлекали из раскопов гвозди, глиняные изделия, различную утварь, обломки оружия. Но это не то, что нам было нужно. Мы не искали сокровищ, хотя местные крестьяне считали нас кладоискателями.
В августе 1964 года ариежские спелеологи обнаружили у подножия крепостных стен шесть естественных сбросов. В одном из них, расположенном в 80 метрах от крепости, были найдены остатки метательной машины и груды камней, принесенных на гору из долины. Расчищая завал, исследователи с изумлением обнаружили на внешней стороне стены значки, насечки и какой-то чертеж. Он оказался черновым планом... подземного хода, идущего от подножия стены к ущелью. Видимо, при перестройке замка этим чертежом руководствовались строители. А затем последовало открытие подземного хода, скелеты с алебардами и новая загадка: кто эти погибшие при выходе из подземелья люди?..
Один из исследователей крепости, роясь под фундаментом стены, извлек целый ряд интересных предметов с нанесенными на них катарскими символами. Так, на пряжках и пуговицах была выгравирована пчела, для Совершенных она символизировала тайну оплодотворения без физического контакта. В числе находок была и свинцовая пластина длиной в 40 сантиметров, сложенная пятиугольником. Пятиугольник — основной символ манихеизма — был отличительным знаком у апостолов Совершенных. Известно, что катары отрицали латинский крест и обожествляли пятиконечник, который являлся для них символом вечной диффузии — рассеивания, распыления материи, человеческого тела. Эти находки еще раз подтвердили преемственность катарами идей и философии манихеизма и указали на теперь уже понятную странность в конструкции пятиугольного замка.

Но подлинного своего Шлимана развалины Монсегюра нашли в лице Фернана Ниэля, вышедшего в отставку французского инженера-математика, Ниэль знал историю края, был знаком с источниками по катарской проблеме, со специальной литературой. (Сейчас Фернан Ниэль считается во Франции одним из наиболее сведущих историков катаризма.)
Необычайная планировка замка привлекла внимание Ниэля. Зачем Совершенные попросили хозяина замка перестроить его по их собственным чертежам? Только ли для того, чтобы выразить в конструкции крепости символ своей странной веры — пятиугольник?
— В Монсегюре, — говорит Фернан Ниэль, — повсюду тайна, прежде всего она в самой конструкции замка — это самое странное сооружение, которое когда-либо существовало. Несомненно, в нем самом был заложен ключ к обрядам — тайна, которую Совершенные унесли с собой в могилу.
Впрочем, — приглашает Ниэль, — давайте 21 или 22 июня, в день летнего солнцестояния, совершим восхождение на пик Монсегюр. Что мы замечаем, поднявшись на вершину? Прежде всего — пятиугольник замка очень вытянут: по диагонали — 54 метра, в ширину — 13 метров. Такое впечатление, что его строители сознательно не заботились об укреплении замка, так как площадка, на которой располагается крепость, достойна лучшей цитадели. Судя по технике строительства и конструкции, это были опытные зодчие, и не заметить просчета в защитных качествах крепости они не могли. Значит, на первый план здесь выступало что-то иное...
Теперь давайте спустимся к цитадели, пересечем внутренний двор и поднимемся в башню. Не забывайте, что сегодня день летнего солнцестояния! Вот одна из подставок для лучника — можно сесть на любую из них. Какую бы амбразуру мы ни выбрали, ей точно соответствует такая же в противоположной стене. Восходит солнце... В узком отверстии амбразуры появляется краешек огненного светила. Можно подумать, что оно является сюда на свидание в строго определенный час... То же самое можно наблюдать и через амбразуры северного фасада башни; для этого достаточно сесть на подпоры противоположных стоек для стрелков...
Таким образом, изучая башню, — продолжает Фернан Ниэль, — я обнаружил ансамбль из четырех точек для наблюдения за восходом солнца в день летнего солнцестояния. Естественно, это может случиться только один раз в году... Известно, что для катаров солнце было символом Добра, и я утверждаю: Монсегюр — солнечный храм! В противном случае почему его стены, двери, окна и амбразуры сориентированы на восход солнца?

..На северо-восточной стене замка Ниэль заметил одну любопытную деталь. Стена длиной в 53 метра образует угол в 176 градусов, хотя ничто не мешает ей быть совершенно прямой. На внешней стороне угла, на каменистой кладке, ученый увидел глубокую вертикальную насечку. Четкая прямая линия спускалась от вершины до трети стены и обрывалась. Зачем? Какую роль она выполняла? И тут исследователю помогла его прежняя специальность — инженера-математика. Его интересовали архитектурные пропорции, числовые величины, размеры, градусы, содержащиеся в конструкции замка. Расчеты, проведенные Фернаном Ниэлем, позволили ему сделать сенсационный вывод: замок Монсегюр таил в своей конструкции любопытные свойства — путем только одного наблюдения восхода солнца в день летнего солнцестояния здесь можно было устанавливать месяц и день любого времени года.
Словом, это был своеобразный календарь и астрономический прибор, уникальный в своем роде. В течение семи с половиной веков он не потерял своей огромной научной ценности, открыл для исследователей неизвестные страницы истории развития человеческого знания и мысли.

Геннадий Еремин, "Техника - Молодежи" 1.69

Juana la Loca y Filippe el Hermoso

В истории известны 2 человека по имени Филипп Красивый. Первый - король Франции, уничтоживший орден тамплиеров и большинству известный по серии книг Дрюона "ПрОклятые короли". Второй - внук Карла Смелого, герцог Бургундии, эрцгерцог Австрийский и король Кастилии.

Первый был одним из величайших монархов, мудрый политик и в определенной стпени загадочный человек, заслуживший свое прозвище "Железный король". Второй почти ничем не примечателен, кроме своих родственных связей - сын Марии Бургундской и императора Максимилиана, зять "католических королей" Фердинанда и Изабеллы, муж Хуаны Безумной, отец Карла V... Ну родоначальник династии Габсбургов в Испании. По большому счету все.

Однако продолжу свою серию о бургундских наследниках. Итак, внук Карла Смелого и его жена Хуана. Филипп Красивый и Хуана Безумная - интересное сочетание. Один за другим браки бургундских наследников заключаются по любви (точнее по политическим расчетам, а потом оказывается, что к ним прикладывается большая любовь) вот только заканчиваются они все драматично. Мария Бургундская погибает после несчатного случая на охоте. Обожаемый третий муж ее дочери Маргариты тоже. Внук Марии Карл V по такой же большой любви женится на Изабелле Португальской, которая через 13 лет умирает при родах...В 1497 г. был заключен брак между единственным сыном Марии Бургундской и Максимилиана Габсбурга Филиппом Австрийским и дочерью Фердинанда и Изабеллы Хуаной. Жених и невеста ни разу не видели друг друга до этого момента, но встретившись, прониклись большим чувством друг к другу. С единственным но... Если со стороны Филиппа это было очередным увлечением, пусть даже ему и сильно понравилась красивая и умная Хуана, то со стороны его жены это была безграничная и неконтролируемая страсть, огромная привязанность и любовь. Безумная любовь - "брак Филиппа и Хуаны Безумной в конечном счете и стал сплошным безумием" - пишет Зигрид Грессинг.

Филипп Красивый (1478-1506) и Хуана Безумная (1480-1555):

Экскурс в геральдику

ГЕРБЫ ГЛАВНЕЙШИХ ГОСУДАРСТВ МИРА НА РУБЕЖЕ XIX - XX ВЕКОВ
http://www.excurs.ru/historical/Historical_arms.htm

Швейцария. Пилатус

Редко встретишь человека, который бы не знал имени прокуратора, «умывавшего руки»,расправлялись с Иисусом Христом. А вот о воздаянии Понтию Пилату лучше всего расскажут в предместьях Люцерна, откуда видна мрачная вершина, носящая имя римского наместника.

Согласно преданию, Понтий Пилат после распятия Иисуса покинул Святую Землю и отправился в Рим. Тяжесть совершенного преступления заставила его покончить с собой. Тело бывшего прокуратора бросили в Тибр. Однако воды реки вынесли останки на берег. То же самое произошло, когда Пилата перевезли во Францию и бросили в Рону. После этого труп попытались утопить в Женевском озере. Но душа преступника, все это время пребывавшая в теле, приносила озерным жителям болезни и разорения. Пришлось выловить тело и отправить его в отдаленный участок Альп. Здесь, у Люцерна, Пилата сбросили в глубокое темное озеро, расположенное возле горы, которая сегодня носит название Пилатус. Надо сказать, что душа преступника снова не нашла успокоения: окрестные деревни сметались ураганами и камнепадами, смывались ливнями, наводнениями и селевыми потоками. Говорят, что от полного вымирания жителей кантона спас студент, изучавший теологию, а заодно и черную магию. Теолог-чернокнижник поднялся на вершину, где встретил не то душу, не то самого прокуратора. Благодаря магическим знаниям чародей добился того, что душа преступника стала покидать тело только раз в году, а в остальные дни вела себя спокойно и не докучала жителям долины.В этот единственный день, Страстную пятницу, всякий, кто оказывается здесь, видит фигуру Пилата, облаченную в пурпурную тогу. Некоторое время прокуратор стоит на вершине и с тоской смотрит в сторону Святой Земли. Горе тому, кто повстречает угрюмого Пилата. Еще большие несчастья ожидают всякого, кто осмелится посмотреть ему в глаза. К сожалению, подтвердить или опровергнуть ежегодные явления призрака мы не можем, поскольку были в этих местах уже после Страстной пятницы.

Еще говорят, что Понтиус Пилат распоряжается в Люцерне погодой. Доля истины в этом есть: вершина горы обычно окутана облаками. Если их нет, это значит, что на следующий день обязательно пойдет дождь. Примета оказалась верной: следующий день в Люцерне оказался на удивление дождливым. Многие смеются над предрассудками швейцарцев, а зря. Раньше, чтобы попасть на гору, необходимо было получить официальное разрешение. В 1387 г. шестерых священников посадили в тюрьму только за то, что они хотели взойти на вершину, чтобы встретиться с Пилатом. Власти запрещали подниматься сюда как местным, так и пришлым людям. С пастухов брали клятву, что они не будут пасти стада у злополучного озера, где томился Пилат. Тогда поговаривали, будто время от времени его тело всплывает на поверхность и пытается «умыть руки», красные от крови. Людская молва распространяла слухи об этом месте как о нечистом и неспокойном: на скот якобы нападали тролли, а по ночам сам дьявол издавал такой вой, что кровь застывала в жилах. Вой, между прочим, можно услышать и сегодня. Его издает Глотка дьявола — причудливая каменная воронка, в которой и рождаются завывания, приписываемые сатане. В 1585 г. отчаянно смелые швейцарцы пришли к запретному озеру и начали бросать в него камни, надеясь, что тело Пилата все-таки всплывет. Попытка закончилась неудачей. Через десять лет после избиения вод озера горожане решили прорыть канал и спустить озеро. Только в 1980 г. здесь построили новую дамбу и уровень водоема стал таким же, как и четыре века назад. Душу и тело Пилата, кажется, оставили в покое на долго.
http://dragons-nest.ru/leg/switzerland.php?PHPSESSID=8e34e0aaaf8ebf257b...

Люцерн, Пилатус, возвышающийся над городом


Вид на Люцерн с горы Пилатус

Пилатус утром


Розовый восход, Люцерн

Меловые горы

Когда-то здесь плескалось теплое море. Миллионы лет оно искрилось в солнечных лучах, бескрайнее и полное жизни. Оно привычно катило свои могучие валы и купало в них великанов и чудовищ. Подобно древним титанам, сыновьям Геи, они царили по всей планете. Но однажды раскололось небо, и судорога свела утробу матери-земли.
Тогда, в Мезое, гигантский астероид Зевсовым перуном ударил в полуостров Юкатан (кратер Чиксулуб), вызвав дрожь планеты. И великое море обезумело от содрогания подземных твердей. А потом пришла астероидная зима, погубившая 50% видов растений и животных, включая всех Динозавров.
Хотя легенды говорят, что некоторые из них уцелели в горах и пещерах матери Геи, положив начало роду Драконов. Но это уже другая история…
А вот их современник Осетр сохранился в морских глубинах среди белых подводных скал, усыпанных невиданными раковинами и кораллами. Эта Царь-рыба бесшумно скользила по своим владениям, разглядывая своими мудрыми печальными глазами перламутрово-ультрамариновые оттенки морской державы.

Но с каждым годом поднимались и росли подводные горы, пока однажды в розовых лучах рассвета не появились среди морской пены их вершины, белоснежные как тело юной богини…

Это было, кажется, совсем недавно – всего 144 млн. лет назад. Самая низкая точка всей Русской равнины в Мезозое стала самой высокой точкой этой равнины (Приволжская возвышенность, гора Беленькая)
– Ах, - вздохнула Беленькая, глядя блюдцами озер в синее небо – как долго я спала… И она с удовольствием вдохнула полной грудью воздух.

А потом она огляделась и увидела среди морских волн своих белоснежных подруг, подобно нимфам окруживших ее со всех сторон. Невинные как дети, они любовались своим отражением в зеркале вод и украшали себя венками из цветов и изумрудными лентами леса…

Горы действительно белые, потому что состоят из чистейшего мела, который, как никогда не тающий снег, сверкает круглый год между зеленью сосен.
Эти необыкновенные сосны (сосна меловая) – реликты и эндемики, признанные памятниками природы.



В состав цветочных венков меловых гор вошли более 1000 видов растений, и среди них такие уникальные и редкие как левкой душистый, астрагал Цингера, катран Литвинова, пупавка Корнух-Троцкого, копеечник крупноцветковый и другие. А такой эндемик как лапчатка волжская кроме этих краев нигде на Земном шаре больше не встречается.
Венчают цветочную корону красивейшие северные орхидеи “Венерин башмачок” и красный пыльцеголовник (занесены в международную Красную книгу).

Белеют меловые горы величаво,
Смолисто-терпко пахнет лес
А из цветов плетут узоры травы
И громоздятся сосны до небес.
(Л.Реймер)

Постепенно море прощалось со своими дочерями, все больше отступая в югу…

(продолжение следует...)

В духе средневековья. Баллада для королевы.

B - Kingdom "Greensleeves"

Alas, my love, you do me wrong,
To cast me off discourteously.
For I have loved you well and long,
Delighting in your company.

Chorus:
Greensleeves was all my joy
Greensleeves was my delight,
Greensleeves was my heart of gold,
And who but my lady greensleeves.

Читать далее

Со времен средневековья вокруг этой красивейшей романтичной баллады о неразделенной любви не рассеивается ореол таинственности, и прежде всего потому, что до сих пор остается неизвестной личность загадочной Lady Greensleeves (Леди Зеленые Рукава), которой она посвящается. Мелодия обросла легендами, но сохранила дух очарования ирландских народных песен и эпохи Шекспира.

Согласно наиболее известной из легенд, король Англии Генрих VIII, известный своей жестокостью, в частности к собственным женам (даже строчки про него сложили: Divorced, beheaded, died, divorced, beheaded, survived, чтобы запомнить судьбу каждой из них), написал «Greensleeves» для Анны Болейн, ставшей впоследствии второй супругой правителя и матерью будущей королевы Англии Елизаветы I, и именно она и есть Lady Greensleeves. Судьба Анны трагична. Как известно, Генрих страстно желал наследника, и когда она не смогла подарить ему сына, то была обвинена в супружеской измене королю и обезглавлена, а брак аннулирован. По свидетельству современника, узнав об ожидавшей ее участи, Анна Болейн сказала: «Говорят, пригласили хорошего палача, и у меня тонкая шея» - и, обхватив шею руками, засмеялась.

Однако знатоки утверждают, что баллада не могла быть создана во времена Генриха, поскольку стиль, в котором она написана, тогда еще не был известен и соответствует эпохе Елизаветы I и Уильяма Шекспира. Именно придворные королевы Елизаветы якобы и пустили слух о мнимом авторстве Генриха, зная, что царственной особе приятна эта музыка, и желая угодить еще больше, связав ее с воспоминаниями о несчастной покойной матери королевы.

По другой версии, напротив, Зеленые Рукава – отнюдь не королевского происхождения, а ассоциируются с женщинами легкого поведения, символом которых в те времена были зеленый подол и зеленое платье (вероятно, по ассоциации со следами травы после любовных утех в неподобающих местах). Но и у этой версии есть противники, утверждающие, что, прежде всего, такую женщину певец бы не назвал Lady – это обращение к благородным дамам, а кроме того, рукава и подол – разные части костюма. Рукава играли в гардеробе той эпохи важную роль, они могли отстегиваться, чтобы стирать отдельно, их украшали мехом, драгоценными камнями, дарили…

Так или иначе, однозначного ответа нет, и Lady Greensleeves остается женщиной-загадкой, обвиненной неизвестным возлюбленным в легкомысленности и нарушении обещаний любви.

Существуют десятки версий “Greensleeves” – от классических инструментальных до рок-переложений и авторских интерпретаций.

Не могли оставить ее без внимания и коллектив Blackmore’s Night, известные композициями в духе средневековья.

Blackmore's Night "Greensleeves"

Еще одна композиция в духе ушедшей эпохи.

Blackmore’s Night – Memmingen

И кстати - Слава России!

Курды взорвали трубопровод Баку-Тбилиси-Джейхан.

Григорий Турский и "История франков"

Григорий Турский благодаря своей образованности, наблюдательности, епископскому сану и влиянию, которое он оказывал на меровингских королей, собрал ценный материал, отражающий жизнь различных слоев меровингского общества, и создал яркую, местами полную драматизма, своеобразную летопись жизни людей той эпохи, в которую рождалась новая цивилизация – «Историю франков».
Недаром «Геродотом варварства» назвал Григория Турского французский филолог-романтик Ж. Ампер.



Георгий Флоренций, принявший в священстве имя Григория, родился 30 ноября 538 или 539 г. в знатной галло-римской семье в Клермоне овернском. Род его принадлежал к высшему сенаторскому сословию, многие из этого рода были епископами как в Туре, так и на других кафедрах (о чем Григорий не раз упоминает в «Истории франков»): дядя его по отцу Галл был клермонским епископом, дед по матери Григорий — лангрским епископом, двоюродный дядя Ницетий — лионским епископом. От отца и дедов он мог слышать живые рассказы о завоеваниях Хлодвига, ему случалось посещать старых пустынников, которые могли помнить рассказы о временах Каталаунской битвы. Годы детства и учения Григория совпали с первым кругом меровингских междоусобных раздоров — между сыновьями Хлодвига. Раздоры эти кончились кратковременным объединением государства под властью младшего сына Хлодвига — Хлотаря I. Годы зрелости Григория совпали со вторым кругом междоусобных раздоров—уже между сыновьями Хлотаря: Хильпериком Суассонским, Сигибертом Мецским и Гунтрамном Орлеанским, закончившихся образованием трех самостоятельных королевств: Австразии, Нейстрии и Бургундии. В этих событиях Григорий оказался непосредственным участником и их летописцем: в 573 г. он становится епископом Тура.