Я тень из тех теней, которые, однажды
Испив земной воды, не утолили жажды
И возвращаются на свой тернистый путь,
Смущая сны живых, живой воды глотнуть.

Как первая ладья из чрева океана,
Как жертвенный кувшин выходит из кургана,
Так я по лестнице взойду на ту ступень,
Где будет ждать меня твоя живая тень.

- А если это ложь, а если это сказка,
И если не лицо, а гипсовая маска
Глядит из-под земли на каждого из нас
Камнями жесткими своих бесслезных глаз...
***
Феофан Грек

Когда я видел воплощенный гул
И меловые крылья оживали,
Открылось мне: я жизнь перешагнул,
А подвиг мой еще на перевале.

Мне должно завещание могил,
Зияющих как ножевая рана,
Свести к библейской резкости белил
И подмастерьем стать у Феофана.

Я по когтям узнал его: он лев,
Он кость от кости собственной пустыни,
И жажду я, и вижу сны, истлев
На раскаленных углях благостыни.

Я шесть веков дышу его огнем
И ревностью шести веков изранен.
- Придешь ли, милосердный самарянин,
Повить меня твоим прохладным льном?
***
Ночной дождь

То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день.

И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,

О том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла,
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.

Как слезы, капли дождевые
Светились на лице твоем,
А я еще не знал, какие
Безумства мы переживем.

Я голос твой далекий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.
***
Иванова ива.

Иван до войны проходил у ручья,
Где выросла ива неведомо чья.

Не знали, зачем на ручей налегла,
А это Иванова ива была.

В своей плащ-палатке, убитый в бою,
Иван возвратился под иву свою.

Иванова ива,
Иванова ива,
Как белая лодка, плывет по ручью.
1958г.
***

На черной трубе погорелого дома
Орел отдыхает в безлюдной степи.
Так вот, что мне с детства так горько знакомо:
Видение цеэарианского Рима -
Горбатый орел, и ни дома, ни дыма...
А ты, мое сердце, и это стерпи.
1958г.

Дерево Жанны.

Мне говорят, а я уже не слышу,
Что говорят. Моя душа к себе
Прислушивается, как Жанна Д'Арк.
Какие голоса тогда поют!

И управлять я научился ими:
То флейты вызываю, то фаготы,
То арфы. Иногда я просыпаюсь,
А все уже давным-давно звучит,
И кажется - финал не за горами.

Привет тебе, высокий ствол и ветви
Упругие, с листвой зелено-ржавой,
Таинственное дерево, откуда
Ко мне слетает птица первой ноты.

Но стоит взяться мне за карандаш,
Чтоб записать словами гул литавров,
Охотничьи сигналы духовых,
Весенние размытые порывы
Смычков, - я понимаю, что со мной:
Душа к губам прикладывает палец -
Молчи! Молчи!
И все, чем смерть жива
И жизнь сложна, приобретает новый,
Прозрачный, очевидный, как стекло,
Внезапный смысл. И я молчу, но я
Весь без остатка, весь как есть - в раструбе
Воронки, полной утреннего шума.
Вот почему, когда мы умираем,
Оказывается, что ни полслова
Не написали о себе самих,
И то, что прежде нам казалось нами,
Идет по кругу
Спокойно, отчужденно, вне сравнений
И нас уже в себе не заключает.

Ах, Жанна, Жанна, маленькая Жанна!
Пусть коронован твой король, - какая
Заслуга в том? Шумит волшебный дуб,
И что-то голос говорит, а ты
Огнем горишь в рубахе не по росту.

1959г.
***
Посредине мира.

Я человек, я посредине мира,
За мною - мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост -
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,
Времен грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,
Я из живого самое живое.
И - Боже мой - какой-то мотылек,
Как девочка, смеется надо мною,
Как золотого шелка лоскуток.
1958г.
***
Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня
От Алигьери до Скиапарелли,
Спасибо вам, вы хорошо горели.

А разве я не хорошо горю
И разве равнодушием корю
Вас, для кого я столько жил на свете,
Трава и звезды, бабочки и дети?

Мне шапку бы и пред тобою снять,
Мой город -
весь как нотная тетрадь,
Еще не тронутая вдохновеньем,
Пока июль по каменным ступеням
Литаврами не катится к реке,
Пока перо не прикипит к руке...
1959 г.
***

Улав Х.Хауге - норвежский поэт.

Улав X. Хауге родился, вырос и живет в Западной Норвегии, в маленьком поселке Улвике, расположенном на узкой полоске земли между фьордом и горами. Садовод по профессии, он всю жизнь и работал садоводом, возделывал фруктовый сад, заложенный его отцом. Искусство стихосложения он постигал, не расставаясь с работой на земле.
Из сборника "Одинокие стебли" 1980 г. Перевод Ю. Вронского.

Горы больше не манят меня.
Я прожил жизнь среди ледников.
Теперь я люблю бродить по лесам, слушать
осенний ветер, останавливаться у озер,
следовать за течением реки. Даже осенью
здесь полно ягод.
А гора что, гору быстро не одолеешь.
Вершины всегда стоят, где стояли.

В решающий момент.

Год за годом ты сидел, согнувшись над книгами,
накопил больше знаний,
чем нужно на дюжину жизней.
Но в решающий момент понадобится
совсем немного, и это немногое
сердце знало всегда.
В Египте у бога мудрости
была птичья голова.

Это продолжение темы, затронутой в посте "Фауст и осенние листья". Я хотела сделать продолжение и я его сделала. Трудно было ловить более устойчиво ясную погоду, чтобы сделать по-своему, чаще пока листики собираешь, домой приходишь - а солнце уже за тучами или дождик:)

К посту Tenkuu_Nami в пару

"Их восемь — нас двое. Расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Сережа! Держись, нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.

Я этот набесный квадрат не покину.
Мне цифры сейчас не важны, —
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы,
Сойдут и на крыльях кресты!

— Я — «Первый», я — «Первый», — они под тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя! Уйди в облака! Я прикрою!
В бою не бывает чудес!

Сергей! Ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет! Поздно — и мне вышел мессер навстречу.
Прощай! Я приму его в лоб.

Я знаю — другие сведут с ними счеты.
А по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолета, —
Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: «В раю будет туго!»
Но только ворота — щелк,
Мы бога попросим: «Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк!»

И я попрошу Бога, Духа и Сына,
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.

Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангел-ас,
А если у них истребителей много,
Пусть пишут в хранители нас.

Хранить — это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе, и на земле."

Это одно из первых стихотворений Ахматовой, которое я восприняла как откровение. Никогда не приходило в голову выучить его, но разбуди меня - и я помню каждую строку. Затем было долгое знакомство с её творчеством, во время которого то одно, то другое стихотворение завладевало моим вниманием. И в итоге я пришла к её Северным элегиям, которые воспринимаю как вершину её творчества и вообще вершину поэзии.

Конечно Северные элегии давно уже есть в моём дневнике, но в эти дни они так ясно звучат для меня, словно они здесь, рядом, как сущности почти из плоти, и они молчат. Молчание это мне понятно.

А.С.Пушкин, "Пророк", читает И.М. Смоктуновский.

Теперь я возвращаюсь к своей старой рубрике "посмертные маски".
Сейчас оглядываясь на серию этих постов, могу сказать, что первые посты были неудачны и пусты (таковы сообщения с выложенными посмертными масками Пушкина, Есенина, Данте, Наполеона, Ньютона и Паскаля), но позже я поняла чего хочу от этой рубрики, и с момента поста о посмертных масках Робеспьера и Марата тема эта наконец зазвучала. После появились материалы о Моцарте, Марии Стюарт, Валерии Чкалове, Лоренцо Медичи, о Гиммлере, Блейке, о Юлии Цезаре пост "Каким он парнем был"... Эти посты уже полностью отражают то, что мне бы хотелось вложить в тему посмертных масок в этом блоге.
Но на этот раз я изменю и этому своему правилу, вложив в пост на много больше, чем изначально требует тематика.
И хотя я опять же не стану описывать биографию и её подробности, стремясь уловить именно "последние лучи", тонкую грань жизни и смерти, но... Здесь будет на много больше обо всём, и на много меньше о самой посмертной маске.

Посмертная маска Джона Китса

Серия сообщений "посмертные маски":
Часть 1 - посмертная маска Пушкина
Часть 2 - Посмертная маска Есенина.
...
Часть 15 - Посмертная маска Ницше.
Часть 16 - Юлий Цезарь. Каким он парнем был?
Часть 17 - Посмертная маска Джона Китса
Часть 18 - Неизвестная из Сены.
Часть 19 - Посмертная маска Булгакова.

Поэт-переводчик Анатолий Гелескул скончался вечером 25 ноября 2011 у себя дома в Москве. Ему было 77 лет.

Это его переводы Гарсиа Лорки, Антонио Мачадо, Хуана Рамона Хименеса, Мигеля Эрнандеса заставляли замирать сердце, делая его сильнее и благороднее...

Наваха, зарница смерти,

как птица, нежна и зла,

круги надо мною чертит

косой полосой крыла.

Ночной метеор безлюдья,

вершит она свой полет

и где-то под левой грудью

угрюмые гнезда вьет.

Зрачки мои - окна в поле,

где бродит забытый смех;

висок мой чернее смоли,

а сердце - как белый снег.

И я в ворота июня,

гонимый крыльями зла,

вхожу, как серп новолунья

во тьму глухого села.

Печалей цвет паутинный,

ресницы слез солоней

и край дороги пустынной -

и нож, как птица, над ней.

Куда от него забиться,

стучать у каких дверей?..

Судьба моя - морем биться

о берег судьбы твоей.

Любовью, бедой ли, шквалом

завещана эта связь?

Не знаю, но вал за валом

встает и встает, дробясь.

И только смерть не обманет,

царя над ложью земной.

Пусть яростней птица ранит -

последний удар за мной!

Лети же, над сердцем рея,

и падай! Придет черед -

и след мой желтое время

на старом снимке сотрет.

Мигель Эрнандос.
Перевод Гелескула.

Ханс Берли - известный современный норвежский поэт. В его поэзии, как мне показалось, отразились многие грани чисто норвежского мироустройства, и при том нечто такое, что выходит за рамки всех формаций, это - Любовь к этому Миру, которая всегда больше, чем нечто национальное или религиозное.

С 12 лет и затем пол века каждый день он работал лесорубом. При этом издал 16 поэтических сборников и несколько книг прозы.