Без заголовка

 
Лоренцо Медичи работы Аньоло Бронзино

Еще сонет Лоренцо

 

В печали, со смущенною душою
Иду на брег морской и в дикий бор
Услышать птиц лесных нестройный хор
И мерный шум Тирренского прибоя.

Напрасно жажду справиться с тоскою,
Разнообразием прельщая взор,-
Запечатлели чаща и простор
Черты, меня лишившие покоя.

Взгляну ли я налево, в грот пустой,
Дианою, чей облик света полн,
Она в листве мелькнет, подобно чуду.

Направо ль повернусь я, к шуму волн,
Она - царица моря. Так повсюду
Счастливая печаль моя со мной.

Перевод А. Миролюбовой
 

 

'Шотландская слава'



Роберт Бёрнс.
Шотландская слава.
перевод С.Я. Маршака


Навек простись, Шотландский край,
С твоею древней славой.
Названье самое, прощай,
Отчизны величавой!

Где Твид несется в океан
И Сарк в песках струится, -
Теперь владенья англичан,
Провинции граница.

Века сломить нас не могли,
Но продал нас изменник
Противникам родной земли
За горсть презренных денег.

Мы сталь английскую не раз
В сраженьях притупили,
Но золотом английским нас
На торжище купили.

Как жаль, что я не пал в бою,
Когда с врагом боролись
За честь и родину свою
Наш гордый Брюс, Уоллес.

Но десять раз в последний час
Скажу я без утайки:
Проклятие предавшей нас
Мошеннической шайке!



Ниже это стихотворение-песня в исполнении моей самой любимой британской фолк-рок-группы Steeleye Span (тоже из Шотландии!)
Ее берущая за душу мелодия и исполнение очень удачно преломляют прямолинейный патриотизм этого поэтического памфлета Бёрнса.

По ссылке оригинал этого стихотворения на англо-шотландском и перевод на стандартный английский.
http://www.worldburnsclub.com/poems/translations/a_parcel_of_rogues_in_a_nation.htm

Steeleye Span - A Parcel of Rogues in a Nation

Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом



Известное стихотворение Роберта Бёрнса, чей 250-летний юбилей будет отмечаться 25 января. А я решил, что можно начинать это делать уже сейчас))

Вот здесь очень хорошая подборка, посвященная этому стихотворению: 2 перевода + подстрочник + оригинал:
http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?PHPSESSID...8d2d&topic=12409.msg155151

Оригинал написан Бёрнсом на англо-шотландском (Scots), о котором можно немного узнать из Википедии

А ниже можно послушать, как это стихотворение звучит на этом диалекте (или все-таки языке). Причем, прочитано оно судя по всему самим носителем* этого языка-диалекта. Очень интересно слушается!

*Robert Burns To A Mouse presented by David Sibbald of
www.robertburns.plus.com
from his CD "The Greatest Poems in the World."




Мини-сайт, посвященный Бёрнсу:
http://www.robertberns.org.ru/chp-sa-who-28/

Японская любовная лирика.

 

Японская любовная лирика - удивительный мир человеческих чувств. Это не просто литературный жанр - танка, это сама жизнь, выраженная романтическими образами, доведенными до совершенства. Все, что созвучно вашему  сердцу, вы найдете в этих стихах. Древняя японская поэзия проста и сложна одновременно. У нее есть свои законы, свой мир чувств и эмоций, понятных всем и во все времена. Составитель сборника А. Садокова

Какиномото-но Хитомаро Ямабэ-но Акахито Яманоуэ-но Окура Отомо-но Якамоти Аривара-но Нарихира Оно-но Комати Ки-но Томонори Осикоти-но Мицунэ Мибу-но Тадаминэ Ки-но Цураюки Мурасаки-сикибу Идзуми-сикибу Акадзомэ-эмон Сайгё Фудзивара-но Тосинари Сикиси-найсинно Фудзивара-но Тэйка

Aleister Crowley

Эти переводы взяты отсюда - annablaze.livejournal.com/tag/поэзия+Кроули

Aleister Crowley (1875-1947)

"Гимн Пану"

Жаждой света трепещи, желанный
Муж мой, страстью пьян!
Мчись во весь опор из ночи Пана!
Ио Пан!
Ио Пан! Приди из-за морей,
Из Сицилии, Аркадии твоей!
Вакхом-странником со свитою сатиров,
Фавнов и менад, пантер и тигров,
Из земель заморских, на спине
Белого осла — ко мне! Ко мне!
О, прекрасный Бог! Веди с собою
Аполлона в свадебном уборе
(Пифия, пастушка!);
вслед за ним —
Артемиду (легок, словно дым,
Шелк ее сандалий); под луной
Белое бедро свое омой
Там, где беломраморный утес
Над лесами грудь свою вознес
И родник мерцает янтарем,
Словно зыбкий сумрак пред зарей.
Пурпур вожделенья окуни
В жар святыни, в алость западни,
Душу потрясенную взнеси
В горнюю всевидящую синь:
Пусть дивится со своих высот,
Как вскипает сладострастный сок
Древа жизни — духа и души,
Разума и плоти... Поспеши,
Мой желанный — дьявол или бог —
Муж мой!
Без дорог
Мчись! Ко мне, ко мне — из дальних стран!
(Ио Пан! Ио Пан!)
Тишь развей пронзительной трубою
На холме!
Взрокочи тимпаном пред собою
Вслед зиме!
Пусть зовет весну твоя свирель!
Я ли не созрел?
Я ль не истомился в тяжких путах,
Меж землей и небом, без приюта?
Тщетно бьюсь, как лев, и вьюсь, как змей!..
О, скорей!
В груди моей
Жажду дьявольских объятий
Утоли, Всепожиратель,
Всеотец! Разбей клинком
Звенья тягостных оков!
Око Зрячее даруй мне,
Шип терновый чресел буйных,
Слово тайны и безумья!
О Пан! Ио Пан!
Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан Пан! Пан,
Я — человек пред тобой:
Твори свою волю, как может великий бог,
О Пан! Ио Пан!
Ио Пан! Ио Пан Пан! Я ото сна восстал:
Змея обвила мой стан,
Когтями и клювом терзает орел;
Се — отступают боги —
Великие звери грядут, Ио Пан! Я обрел
То, для чего я родился, — гибель на роге
Единорога!
Я — Пан! Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан!
Пан! Я — твой муж, тебе под стать,
Я — злато, я — бог, я — вожак твоих стад,
Я — плоть от твоей кости, цветок твоего жезла.
Грохочут по скалам стальные копыта козла:
Сквозь упрямый солнцеворот
К равноденствию мчусь — вперед! —
И беснуюсь; и мир без конца и без краю
Истязаю, насилую, рву, раздираю —
Кукла, дева, менада, муж, человек —
Во власти Пана вовек.
Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан! Ио Пан!

Гимн Вакху (из "Орфей")

Славься, Семелы сын!
С нею да будь един
В жизни бессмертной, в вечном почете, средь небесных вершин!

Жене олимпийской — срам
И черным ее делам!
Гере коварной, лживым советом свергнувшей страсти храм!

Се, в дыму и громах
Факела алый взмах:
К нежной фиванке Зевс устремился в мóлнийных пламенах.

Она, объята огнем,
Взмолилась лишь об одном:
«Нашего сына, о мой любимый, спаси во чреве моем!»

Ты же, о Зевс, отец
Бромия — грозный стрелец! —
Сына исторгнул из мертвого лона, из огневых колец.

И тотчас в бедро вложил
И плотью своей окружил,
Питая нектаром, листьями моли и светом божественных жил.

И, змеевлас и прям,
Прянул на волю сам
Дивный Диóнис, статью прекрасный, — радость земным устам.

Вещие сны о нем
Мы вспомянуть дерзнем,
В корчах любовных страстно свиваясь, вспыхнув его огнем.

О, Дионис, внемли,
Тайному зову земли!
Каждое ухо, ждущее жадно, словом волшбы утоли!

О, Дионис! Быстрей
Фебовых резвых стрел
В каждое сердце главою рогатой — бей, дабы дух прозрел!

"Глаза фараона" из "Обряда Сатурна" ("Элевсинские Мистерии")

В чертогах мрака, саваном одетый,
Сидел на троне мертвый фараон;
Рубины глаз его, как две планеты,
Горели злобой сквозь могильный сон.

Безмолвен и недвижен, точно камень,
Он восседал в узилище пелён,
И только глаз его свирепый пламень
Метался, отражаясь от колонн.


Как гаруспиций, ужасом объятый,
В крови закланной жертвы зрит, дрожа,
Крушенье судеб, рок царей проклятых,
И мор, и трус, и глад, и адский жар,

Так и в глазницах избранного Сетом
Пылала злоба против света дня,
Снедающая в вечности клевретов
Владыки преисподнего огня.

Да! некое чудовищное знанье
Таилось в пламенах его лица,
Как змеи, что клубятся в ожиданье
На ступенях подземного дворца,

И, озаренный призрачным свеченьем,
Белел во мгле его надбровный свод:
Так лунный лик ответом на моленье
Перед ливанским друзом восстает.

И повторяли гулкие колонны
Зловещую музыку адских сил —
Как потусветных систров перезвоны
В руках жрецов, восставших из могил.

И рвался черный воздух, рассеченный
Зловоньем смерти в злате опахал:
Так турок ятаганом золоченым
Живот нубийской девы распахал.

И, бесами воздушными развеян,
Ложился на язык тончайший прах
Порочных и изысканных царевен,
Почивших в незапамятных веках.

И, сверх всего, терзали осязанье
Безумной сарабандой ласк и мук
Незримых губ манящие лобзанья
И влажные касанья хладных рук.

И неофит, узревший лишь однажды
В очах царя чудовищную весть,
Пылал с тех пор неутолимой жаждой
На место посвященного воссесть.

Высоко вознеся свое стремленье,
Меж мудрецов и воинов один,
Увенчан этой думой, шел в сраженье,
Спускался в склеп, на башню восходил,

И, прах несметных воинств отрясая,
Взметнул кровавый факел до небес,
И огненные чары заплясали
Вкруг пирамиды — чуда из чудес,

Где царственный пришелец из-за гроба
Во тьму глаза горящие вперил,
Сверкающие ужасом и злобой,
Как трупные гнилушки из могил, —

И, се! ревущим пламенем одеты,
В агонии последнего суда
Его глаза — две алые планеты —
В бездонной тьме угасли навсегда.
 

Алистер Кроули и Фернандо Пессоа, работы которого я уже выкладывал

Пентаграмма

(посвящается Джорджу Раффаловичу)


На Заре Мирозданья, устав пресмыкаться в пыли,
Человек подчинил себе зверя и стал Властелином Земли.

Из священного древа он выдолбил лодку, и в ней
Обогнул покоренную землю, и стал Властелином Морей.

Ныне пар ему служит и молния вместо коня,
Обуздал он небесные силы и стал Властелином Огня.

Се, последний из демонов пал, и с незыблемых тронов
Властелина Воздушных путей громогласные славят эоны.

Поднимись, Человек! Ты наследуешь царство по праву!
И Властителем Духа предстань пред богами на вечную славу.

Ода Гекате

О, тьма троякая! О, мрачное величье!
О ты, луна, сокрытая от смертных!
О, грозная охотница! О, демон,
Царящий над утратившими царство!
О, лоск и горечь выхоленной груди!

Сосцы твои кровью полны!
Укрывшись от кроткой весны,
Несу тебе жертвенный дар
Туда, где мерцает кладбищенским светом алтарь.

Вот подношенья: черная собака;
Цветок ночной,
Взращенный в сумерках и сорванный во мраке,
Под тающей луной,
В полночный час, не чающий рассвета;
И черный агнец этот,
Из лона черной матери закланной.

Прими дары, богиня, и внемли,
Как пробуждает песнь из-под земли
Твой жрец избранный.

На этом берегу, над Океаном,
Где полоса прилива рассекает
Дорогу тьмы, стекающую в бездну,
Прильну неизреченным поцелуем
К верховной тайне твоего желанья

И пламя во мгле разожгу,
Когда соберутся в кругу
Послушные лире моей
Свирепые стриги и стаи твоих упырей.

Когда меня обступят привиденья
И вкруг пойдет
Под звуки гробового песнопенья
Бесплотный хоровод,
И призраки, робея, лица скроют
Передо мною,

Среди могил унылых и безвестных
Я принесу чудовищный оброк
Тебе, о страх земной, подземный рок
И бич небесный!
 

Charles Stansfeld Jones

FR. ACHAD
XXXI ГИМН
ЗВЕЗДНОЙ БОГИНЕ,
КОТОРАЯ ЕСТЬ НИЧТО

Написанные XIII, которое есть ACHAD


I. Воззвание

Мать Солнца, Чье Тело Обелено Молоком Звезд, склонись к своему служителю и потряси его Своим Тайным Поцелуем!

Зажги в нем Святое Наслаждение, которое Ты обещала тем, кого Ты любишь; Наслаждение, которое избавит от всякой боли.

Разве не провозгласила Ты, что все печали – всего лишь тени, что они уходят и исчезают, но есть и то, что остается? Что Вселенная – это чистая Радость, что Ты даруешь невообразимые на Земле Радости, что Ты не требуешь никаких жертв?

Позволь же мне возрадоваться, потому что только тогда я смогу служить Тебе в полной мере. Да будет Твоей Радостью созерцание моей радости – так, как Ты обещала в Святой Книге!

Посему теперь я Счастлив в твоей Любви.

AUMN.


II. Ручей

Я бродил около бегущего потока, и в глаза мои ударил из кружащейся воды блеск Твоих Звездных Сфер.

Так и разум мой; он течет к Великому Морю Понимания, где я смогу познать Тебя лучше.

Иногда, путешествуя таким образом, поток разума в пылу желания отразить образ Твоего Бесконечного Тела угрожает мне выходом из берегов.

Ах! Каждый камень, обтекаемый жизнью моего существа, трепещет от нежной ласки Твоего отраженного Образа.

Ты тоже – Материя, как и я – Твое Дополнение, которое есть движение! Потому все эти камни – от Тебя, но Дух – Жизнь – есть Суть меня, моего Глубинного Существа.

Теки же, о Поток! Теки, о Жизнь! К Великому Морю Понимания, к Великой Матери.


III. Сад Роз

Долго лежал я и ждал Тебя в Розовом Саду Жизни; но Ты всегда удерживала Себя от моего Понимания.

Я лежал и обдумывал Твою природу, сравнивая ее с Бесконечной Розой.

Лепестки, лепестки, лепестки… но где, о Прекрасная, Твое Сердце?

Есть ли у Тебя Сердце? Может быть, твои лепестки Бесконечны, и, может быть, я никогда не достигну Центра Твоего Бытия?

Но все же Ты говорила: "Я люблю тебя! Я тоскую по тебе! Бледный ты или зардевшийся, закрытый или сладострастный, я, которая суть все наслаждения и порфироносность, и опьяненность сокровенного чувства, желаю тебя: Приди ко мне!".

Да! Мое сокровенное чувство опьянено, оно отравлено Росой Розы. Твое Сердце – мое Сердце; меж ними нет разницы, о Любимая!

Когда я дойду до Сосредоточения Твоей Бесконечной Розы, там я найду Себя.

Но никогда я не приду к себе – только к Тебе.

Читать далее...

"Деревья" Ф.Г.Лорки в 2-х переводах





У Федерико Гарсиа Лорки есть коротенькое стихотворение "Деревья".Я думаю, его очень интересовала эта тема , точнее этот образ - дерева, как связующего звена между небом, богом (где у деревьев крона?) и землею(где у деревьев корни?), где живут и умирают люди, находя и после смерти приют в земле.Да и сами деревья, как таковые, казались ему лишь временно застывшими, но, подобно птицам поющими и приготовившимися к полету. .Сходство с птицами видно особенно хорошо на рисунке самого Лорки.Это роща. Но это и стая птиц.
А вот стихотворение на испанском:

Читать далее...

Давид ап Гвилим



Cчитается самым выдающимся валлийским поэтом средневековья. Писал, естественно, на валлийском (средневаллийском). Под катом перевод одного из его стихотворений на русский - один из первых переводов Давида ап Гвилима на русский - и валлийский оригинал.
Вот на этот очень хорошем валлийском сайте можно не только ознакомиться с английским переводом этого стихотворения, но и прослушать, как оно звучит на валлийском и скачать в мп-3.

http://www.dafyddapgwilym.net/eng/3win.htm
(73 - Trafferth mewn Tafarn)

Еще два варианта перевода на английский:
http://www.bwlet.net/exampletranslations.htm

Хорошая статья специалиста по кельтской филологии о валлийской литературе 14-го века - времени, когда как раз и жил Давид ап Гвилим - и ее читателях.
http://magazines.russ.ru/nlo/2004/68/fal20.html


Википедия:
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B0%D0%B2%D0...%D0%B2%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%BC

Да́вид ап Гви́лим (валл. Dafydd ap Gwilym) — валлийский поэт, живший в XIV веке. Часто считается величайшим из всех валлийских поэтов, прозван «валлийским Петраркой».

О жизни Давида ап Гвилима почти ничего неизвестно. Согласно местным традициями, он родился возле Пенрин-Кох, приход Лланбадарн-Ваур (Кередигион, недалеко от Аберистуита. Известный исследователь Р. Герайнт Грифид датирует его рождение примерно 1315—1350 годами, а смерть — 1350-м (по мнению Грифида, поэт стал жертвой Чёрной смерти), однако другие учёные датируют его жизнь чуть более поздним временем (примерно 1320—1370). Давид ап Гвилим просходил из благородной, дворянской семьи, и поэтому, вероятно, не принадлежал к сословию странствующих поэтов, однако многие члены его семьи занимались поэтическим творчеством. По преданию, Давид ап Гвилим похоронен в аббатстве Страта Флорида, и сейчас ему там установлен памятник.

Как поэт Давид ап Гвилим во многом принадлежал к европейской куртуазной традиции (существует даже мнение, что он бывал во Франции или Провансе), любовная лирика занимает существенное место в его творчестве. Кроме того, в отличие от ранней традиции, сосредоточенной в первую очередь на восхвалении патрона, в стихах Давида ап Гвилима крайне сильно личное начало, многие из них рассказывают истории из жизни самого поэта или адресованы его возлюбленным, например Морвид, жене купца из Аберистуита. Давид ап Гвилим также сыграл ключевую роль в популяризации поэтической формы кивид, которая после него становится доминирующей в валлийской поэзии (и самих «поэтов благородных» часто называют Cywyddwyr).

http://wiki-linki.ru/Association/749066

Давид ап Гвилим.
Страсти в трактире (пер. Николая Сухачева) + валлийский текст

Стихи о войне Семена Гудзенко




Такие сухие слова : Семён Петрович Гудзенко (5 марта 1922, Киев — 12 февраля 1953, Москва) — советский поэт-фронтовик.
В 1939 г. поступил в ИФЛИ и переехал в Москву. В 1941 г. добровольцем ушёл на фронт, был тяжело ранен. Первую книгу стихов выпустил в 1944 г. После окончания Второй мировой войны работал корреспондентом в военной газете. Умер от последствий имевшихся ранений.
А стихи, его стихи о войне, кажется, написаны сегодня.Искренне, честно, ни одного слова фальши.И больно до слез.И ещё мысли о других мальчиках, совсем недавно живших...

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
1942

Читать далее...

Венок сонетов



Максимилиан Волошин

Lunaria

1
Жемчужина небесной тишины
На звездном дне овьюженной лагуны!
В твоих лучах все лица бледно-юны,
В тебя цветы дурмана влюблены.

Тоской любви в сердцах повторены
Твоих лучей тоскующие струны,
И прежних лет волнующие луны
В узоры снов навеки вплетены...

Твой влажный свет и матовые тени,
Ложась на стены, на пол, на ступени,
Дают камням оттенок бирюзы.

Платана лист на них еще зубчатой
И тоньше прядь изогнутой лозы...
Лампада снов, владычица зачатий!


2
Лампада снов! Владычица зачатий!
Светильник душ! Таинница мечты!
Узывная, изменчивая — ты
С невинности снимаешь воск печатей,

Внушаешь дрожь лобзаний и объятий,
Томишь тела сознаньем красоты
И к юноше нисходишь с высоты
Селеною, закутанной в гиматий.

От ласк твоих стихает гнев морей,
Богиня мглы и вечного молчанья,
А в недрах недр рождаешь ты качанья.

Вздуваешь воды, чрева матерей,
И пояса развязываешь платий,
Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий!


3
Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий!
Хрустальный ключ певучих медных сфер!
На твой ущерб выхолят из пещер,
Одна другой страшнее и косматей,

Стада Эмпуз; поют псалмы проклятий,
И душат псов, цедя их кровь в кратер,
Глаза у кошек, пятна у пантер
Становятся длиннее и крылатей.

Плоть призраков есть ткань твоих лучей,
Ты точишь камни, глину кирпичей;
Козел и конь, ягнята и собаки

Ночных мастей тебе посвящены.
Бродя в вине, ты дремлешь в черном маке,
Царица вод! Любовница волны!


4
Царица вод! Любовница волны!
Изгнанница в опаловой короне,
Цветок цветов! Небесный образ Иони!
Твоим рожденьем женщины больны...

Но не любить тебя мы не вольны;
Стада медуз томятся в мутном лоне
И океана пенистые кони
Бегут к земле и лижут валуны.

И глубиной таинственных извивов
Качания приливов и отливов
Внутри меня тобой повторены.

К тебе растут кораллы темной боли,
И тянут стебли водоросли воли
С какой тоской из влажной глубины!


5
С какой тоской из влажной глубины
Все смертное, усталое, больное,
Ползучее, сочащееся в гное,
Пахучее, как соки белены,

Как опиум волнующее сны,
Все женское, текучее, земное,
Все темное, все злое, все страстное,
Чему тела людей обречены, —

Слепая боль поднятой плутом нови,
Удушливые испаренья крови,
Весь Океан, плененный в руслах жил,

Весь мутный ил задушенных приятии,
Все, чем я жил, но что я не изжил —
К тебе растут сквозь мглу моих распятий.


6
К тебе растут сквозь мглу моих распятий
Цветы глубин. Ты затеплила страсть
В божнице тел. Дух отдала во власть
Безумью плоти. Круг сестер и братии

Разъяла в станы двух враждебных ратей.
Даров твоих приемлет каждый часть...
О, дай и мне к ногам твоим припасть!
Чем дух сильней, тем глубже боль и сжатей..

Вот из-за скал кривится лунный рог,
Спускаясь вниз, алея, багровея...
Двурогая! Трехликая! Афея!

С кладбищ земли, с распутий трех дорог
Дым черных жертв восходит на закате —
К Диане бледной, к яростной Гекате!


7
К Диане бледной, к яростной Гекате
Я простираю руки и мольбы:
Я так устал от гнева и борьбы —
Яви свой лик на мертвенном агате!

И ты идешь, багровая, в раскате
Подземных гроз, ступая на гробы,
Треглавая, держа ключи судьбы,
Два факела, кинжалы и печати.

Из глаз твоих лучатся смерть и мрак,
На перекрестках слышен вой собак,
И на могильниках дымят лампады.

И пробуждаются в озерах глубины,
Точа в ночи пурпуровые яды,
Змеиные, непрожитые сны.


8
Змеиные, непрожитые сны.
Волнуют нас тоской глухой тревоги.
Словами змия; «Станете, как боги!»
Сердца людей извечно прожжены.

Тавром греха мы были клеймлены
Крылатым стражем, бдящим на пороге.
И нам, с тех пор бродящим без дороги,
Сопутствует клеймленный лик Луны.

Века веков над нами тяготело
Всетемное и всестрастное тело
Планеты, сорванной с алмазного венца.

Но тусклый свет глубоких язв и ссадин
Со дна небес глядящего лица
И сладостен и жутко безотраден.


9
И сладостен и жутко безотраден
Безумный сон зияющих долин.
Я был на дне базальтовых теснин.
В провал небес (о, как он емко-жаден!)

Срывался ливень звездных виноградин,
И солнца диск, вступая в свой притин,
Был над столпами пламенных вершин,
Крылатый и расплесканный — громаден.

Ни сумрака, ни воздуха, ни вод —
Лишь острый блеск гранитов, сланцев, шпатов.
Ни шлейфы зорь, ни веера закатов

Не озаряют черный небосвод, —
Неистово порывист и нескладен
Алмазный бред морщин твоих и впадин.


10
Алмазный бред морщин твоих и впадин
Томит и жжет. Неумолимо жестк
Рисунок скал, базальтов черный лоск,
Строенье арок, стрелок, перекладин.

Вязь рудных жил, как ленты пестрых гадин,
Наплывы лавы бурые, как воск,
И даль равнин, как обнаженный мозг...
Трехдневный полдень твой кошмарно-страден

Пузырчатые осыпи огня
Сверкают в нимбе яростного дня,
А по ночам над кратером Гиппарха

Бдит «Volva» — неподвижная звезда,
И отливает пепельно-неярко
Твоих морей блестящая слюда.


11
Твоих морей блестящая слюда
Хранит следы борьбы и исступлений,
Застывших мук, безумных дерзновений,
Двойные знаки пламени и льда.

Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да».
От моря Бурь до Озера Видений,
От призрачных полярных взгромождений,
Не видевших заката никогда,

До темных цирков Mare Tenebrarum —
Ты вся порыв, застывший в гневе яром.
И страшный шрам на кряже Лунных Альп

Оставила небесная секира.
Ты, как Земля, с которой сорван скальп, —
Лик Ужаса в бесстрастности эфира!


12
Лик Ужаса в бесстрастности эфира —
Вне времени, вне памяти, вне мер!
Ты кладбище немыслимых Химер,
Ты иверень разбитого Потира.

Зане из сонма ангельского клира
На Бога Сил, Творца бездушных сфер,
Восстал в веках Денница-Люцифер,
Мятежный князь Зенита и Надира.

Ваяя смертью глыбы бытия
Из статуй плоти огненное «Я»
В нас высек он; дал крылья мысли пленной,

Но в бездну бездн был свергнут навсегда.
И остов недосозданной вселенной —
Ты вопль тоски, застывший глыбой льда.


13
Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!
Сплетенье гнева, гордости и боли,
Бескрылый взмах одной безмерной воли,
Средь судорог погасшая звезда.

На духов воль надетая узда,
Грааль борьбы с причастьем горькой соли.
Голгофой душ пребудешь ты, доколе
Земных времен не канет череда.

Умершие, познайте слово Ада;
«Я разлагаю с медленностью яда
Тела в земле, а души на луне».

Вокруг земли чертя круги вампира,
И токи жизни пьющая во сне —
Ты жадный труп отвергнутого мира!


14
Ты жадный труп отвергнутого мира,
К живой земле прикованный судьбой.
Мы, связанные бунтом и борьбой,
С вином приемлем соль и с пеплом миро.

Но в день Суда единая порфира
Оденет нас — владычицу с рабой.
И пленных солнц рассыпется прибой
У бледных ног Иошуа Бен-Пандира.

Но тесно нам венчальное кольцо:
К нам обратив тоски своей лицо,
Ты смотришь прочь неведомым нам ликом,

И пред тобой, — пред Тайной глубины,
Склоняюсь я в молчании великом,
Жемчужина небесной тишины!


15
Жемчужина небесной тишины,
Лампада снов, владычица зачатий,
Кристалл любви, алтарь ночных заклятий,
Царица вод, любовница волны.

С какой тоской из влажной глубины
К тебе растут сквозь мглу моих распятий,
К Диане бледной, к яростной Гекате
Змеиные, непрожитые сны.

И сладостен, и жутко-безотраден
Алмазный бред морщин твоих и впадин,
Твоих морей блестящая слюда —

Лик Ужаса в бесстрастности эфира,
Ты вопль тоски, застывший глыбой льда,
Ты жадный труп отвергнутого мира!

Артюр Рембо



20 октября - День Рождение Жана Николя Артюра Рэмбо

Жан Никола Артюр Рембо (20 октября 1854). Профессор.
Основоположник символизма. Дерзкий разрушитель и созидатель. Странная биография, жизнь, поступки, гениальность не от мира сего: все стихи, перевернувшие мир, написал в периоде с 15 до 18 лет (возраст Быка). Непонятый современниками безумец своего времени.

"Я в самом деле из загробного мира, - и никаких поручений."

"Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидцем.
Поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Неизъяснимая мука, при которой он нуждается во всей своей вере, во всей сверхчеловеческой силе; он становится самым больным из всех, самым преступным, самым проклятым - и ученым из ученых! Ибо он достиг неведомого. Так как он взрастил больше, чем кто-либо другой, свою душу, и так богатую! Он достигает неведомого, и пусть, обезумев, он утратит понимание своих видений, - он их видел! И пусть в своем взлете он околеет от вещей неслыханных и несказуемых."


Жизнь длилась тридцать семь лет; стихотворство, начатое в ранней юности, длилось четыре года; далее -- полное литературное молчание, беспокойные скитания, в замысле нацеленные в Азию, но реализованные на Ближнем Востоке и в Центральной Африке; многообразные занятия: колониальная армия, каменоломня, экспортные фирмы; в заключение -- торговля оружием в интересах абиссинского негуса и, между делом, сообщения в географическое общество о неисследованных областях Африки; кратковременная поэтическая активность отмечена бешеным темпом развития, который уже после двух лет привел к взрыву первоначальных творческих установок и всей предшествующей литературной традиции; в результате -- создание языка, остающегося и по сей день языком современной лирики: таковы особенности личности Рембо.

Тексты Рембо дезориентируют, его язык богат не только брутальными выпадами, но и волшебной мелодикой. Иногда кажется, словно Рембо говорит в небесной одушевленности, словно он пришел из другого мира -- лучезарного, упоительного. Андре Жид назвал его "горящим терновым кустом". Другим он представлялся ангелом, Малларме писал об "ангеле в изгнании". Диссонантное произведение вызывает необычайно противоречивые суждения. Они функционируют между трактовкой Рембо как величайшего поэта и как неврастенического юноши, вокруг которого сложились невероятные легенды. Холодное исследование легко может удостоверить элементарные переоценки. Но даже эти переоценки свидетельствуют о мощи, исходящей от Рембо. Независимо от любых мнений и суждений, нельзя уклониться от феномена Рембо: метеором вспыхнул он и пропал, однако его огненная полоса до сих пор пересекает небо поэзии. Авторы, которые его поздно открыли и работали вне его влияния, признавались, что над ними тяготеет тот же самый "творческий рок", что "внутренняя ситуация" повторяется в диапазоне одного культурного периода. В таком духе писал Готфрид Бенн в 1955 году.


ЗАВОРОЖЕННЫЕ

Где снег ночной мерцает ало,
Припав к отдушине подвала,
Задки кружком, -

Пять малышей - бедняги! - жадно
Глядят, как пекарь лепит складно
Из теста ком.

Им видно, как рукой искусной
Он в печку хлеб сажает вкусный,
Желтком облив.

Им слышно: тесто поспевает
И толстый пекарь напевает
Простой мотив.

Они все съежились в молчанье...
Большой отдушины дыханье
Тепло, как грудь!

Когда же для ночной пирушки
Из печки калачи и плюшки
Начнут тянуть

И запоют у переборок
Ряды душистых сдобных корок
Вслед за сверчком, -

Что за волшебное мгновенье.
Душа детишек в восхищенье
Под их тряпьем.

В коленопреклоненной позе
Христосики в ночном морозе
У дырки той,

К решетке рожицы вплотную,
За нею видят жизнь иную,
Полны мечтой.

Так сильно, что трещат штанишки
С молитвой тянутся глупышки
В открытый рай,

Который светлым счастьем дышит.
А зимний ветер им колышет
Рубашки край.



ЗИМНЯЯ МЕЧТА

В вагонах голубых и розовых и алых
Уехать от зимы!
Там в каждом уголке для поцелуев шалых
Приют отыщем мы.

Закроешь ты глаза, забыв, как ветер колкий
Гримасничает за окном,
Как черти черные и бешеные волки
Стенают в сумраке ночном.

И, словно паучок, щеки твоей коснется
Мой быстрый поцелуй, и скромно отвернется
Притворная щека.

«Поймай!» - прошепчешь ты, мы обо всем забудем:
На шее, на груди всю ночь искать мы будем
Бродяжку-паучка.



МОЕ БРОДЯЖЕСТВО

В карманах продранных я руки грел свои;
Наряд мой был убог, пальто — одно названье;
Твоим попутчиком я, Муза, был в скитанье
И — о-ля-ля! - мечтал о сказочной любви.

Зияли дырами протертые штаны.
Я — мальчик с пальчик — брел, за рифмой поспешая.
Сулила мне ночлег Медведица Большая,
Чьи звезды ласково шептали с вышины;

Сентябрьским вечером, присев у придорожья,
Я слушал лепет звезд; чела касалась дрожью
Роса, пьянящая, как старых вин букет;

Витал я в облаках, рифмуя в исступленье,
Как лиру, обнимал озябшие колени,
Как струны, дергая резинки от штиблет.

Без заголовка



Я болен, я знаю – прошлого не вернешь.
На улице – дождь…
Бесконечный, как слезы,
Которыми пишу тебе в сотый раз,
И тысячи глаз безмолвно смотрят на нас.
В них нет милосердия или угрозы,
Песчинками падает время, и тает мой разум,
Я помню еще имена… Твое и мое,
Палач не торопится, только скользит острие
По венам, чтоб к сердцу добраться…
Не рвите мне крылья! Огонь только начал еще разгораться!
И времени – две песчинки останется, на два слова –
Чтобы сказать: «Люблю тебя…» - раньше и – снова…
Померкнет рассудок и боль от потерь…
Люблю тебя… Раньше, всегда и теперь,
Чтоб прохрипеть на последнем вздохе:
«Любовь моя…» - вызов случайной эпохе,
Случившейся с нами… Наш крест – амнезия,
И разве мы мало бежали, просили?..
В ответ – лишь вселенская тишина,
И плачет октябрь… Мы стоим у окна
И смотрим, в надежде безумной, пустой,
Что голос знакомый услышим: «Открой…»

Он спал и не чувствовал, как отделяется от самого себя, как за спиной вырастают черно-синие мощные крылья. В отчаянном бессилии помочь, разглядеть, вспомнить, от силы, исходящей от них, вспыхивали дома, вздымались цунами, с гор сходили лавины, весь мир лихорадило, а Наблюдатели смотрели все теми же холодными, ничего не выражающими глазами…

«Изабелла, или горшок с базиликом» Джона Китса в живописи



Сюжет знаменитой поэмы Джона Китса, вдохновлявшей художников, был заимствован из «Декамерона» Боккаччо.
Это рассказ о любви, вспыхнувший между Изабеллой и Лоренцо. Лоренцо был слугой в доме, где Изабелла жила со своими богатыми и заносчивыми братьями. Когда те узнали об их отношениях, то решили тайно убить юношу, чтобы избавить сестру от позора. Изабелла ничего не знала о судьбе Лоренцо и сильно тосковала.
Однажды ночью дух Лоренцо явился девушке и указал, где братья зарыли его зарыли тело. Изабелла отправилась туда, выкопала голову возлюбленного и спрятала в горшок с базиликом, с котором проводила почти все время.
Когда братья узнали, что именно хранится в горшке, они, боясь наказания, похитили его у сестры и сбежали. А Изабелла умерла от горя и тоски.

Китс написал «Изабеллу…» в 1818 году, пересказав пятую новеллу четвертого дня «Декамерона». Но уже через год после написания он весьма критически оценивал поэму и только по настоянию друзей включил ее в сборник 1820 г.: «В ней слишком много жизненной неопытности и простодушного неведения. Это могло бы быть очень хорошо, когда человека нет в живых, но при жизни это не годится. Будь я рецензентом, я назвал бы "Изабеллу" слабой, со всех сторон уязвимой поэмой, до смешного серьезной и печальной. Если можно так выразиться, драматургическая способность позволяет мне полностью проникнуться каким-то чувством, но in Propria Persona [In Propria Persona (лат.) - от соответствующего лица] мне следует быть готовым к тому, чтобы самому слегка над ним посмеяться…»

Тем не менее, сюжет именно благодаря стихотворной обработке Китса пользовался большой популярностью в живописи. Особую любовь питали к нему прерафаэлиты.

В 1849 году Джон Эверетт Миллес написал картину «Лоренцо и Изабелла».
Все герои в сборе. И все живы. Но братья Изабеллы уже знают, что убьют ее возлюбленного. Один из них тайком пинает собаку сестры. А на окне уже стоит тот самый горшок.


Читать далее