София Парнок и Марина Цветаева. Странный роман. Часть II



Парнок любила и особенно ценила «Беттину Арним» в Цветаевой, т.е. ее гениальность. Она допускала, что Цветаева талантливей ее, и относилась к этому достаточно спокойно, чтобы понять, что у подруги встреча с творчески равной личностью еще в будущем и что она (Парнок) на самом деле не ее Гете. Она питала гораздо более горькие чувства к той стороне цветаевской личности, которую в «Сонете» она называет «Мариной Мнишек». Цветаева охотно отождествляла себя со знаменитой полькой семнадцатого века, которая с русской точки зрения играла злую, предательскую роль в истории России после того, как ее муж, Лже-Димитрий, вступил на русский престол в 1605 году с помощью иезуитов и польского короля Сигизмунда III. Сравнивая свою Марину с Мариной Мнишек, Парнок убила двух зайцев: она определила адресатку-возлюбленную «Сонета» и дала понять, что в предательском поведении ее Марины, так же, как в предательстве Марины Мнишек, главную роль играет ее преданность мужу, к которому в своих стихах Цветаева не раз обращается, называя его своим царем и своим солнцем. С точки зрения Парнок это — замужняя Цветаева, которая с начала до конца своего с Парнок романа вела себя неверно с подругой из-за того, что она не могла выбрать между ней и мужем.



Марина Цветаева
Читать далее

София Парнок и Марина Цветаева. Странный роман. Часть I





София Парнок. Марина Цветаева

Одной из ближайших московских подруг Парнок была Аделаида Герцык, мемуаристка, переводчица, литературный критик и поэт, чья единственная книга стихов, «Стихотворения», вышла в 1910 году. Аделаида Герцык в детстве была замкнутой, не склонной к проявлению чувств; она была далека от окружающей жизни и пребывала в каком-то фантастическом мире, исключающем взрослых, «больших». У Аделаиды в молодости была страстная любовная история с юношей, который трагически погиб, умерев буквально на ее глазах в больнице. В результате этого потрясения она частично оглохла.
В возрасте тридцати четырех лет она вышла замуж за Дмитрия Жуковского, происходящего из известной семьи военных, и следующей весной родила первого из своих двух сыновей. Жуковские поселились в Москве в Кречетниковском переулке и начали строить дом в Судаке. Аделаида очень любила этот крымский город на Черном море, около Феодосии.
В предвоенный период московский дом Аделаиды Герцык стал местом, где собирались молодые поэтессы. Ее сестра вспоминала о двух ее «домашних» ипостасях — с одной стороны, она следила за обучением и воспитанием сыновей, с другой — «с рассеянно ласковой улыбкой выслушивала излияния прильнувшей к ней девочки-поэта. Их было несколько в те годы вокруг Аделаиды. Еще с 1911 года идущее знакомство и близость с Мариной Цветаевой: теперь и вторая сестра Ася — философ и сказочница — появилась у нас. [...]Пожалуй, Парнок тоже была частой гостьей у Герцык-Жуковских.
Аделаида Герцык сыграла важную роль и в личной жизни Парнок в эти годы. В середине Октября, в гостях у Герцык, Парнок познакомилась с Мариной Цветаевой, юной романтической подругой и названной «дочерью» Аделаиды Герцык.
Читать далее

Без заголовка

Ян Ван Эйк - Мадонна канцлера Роллена  

Канцлер Ги - Мадонна канцлера Ролена

Где бургундский год и бургундский день
Претворился в век,
С краской перемешивал свет и тень
Мастер Ян ван Эйк:
Окуная в краску гибкую кисть,
Он ловил лисицы-Времени след,
Отпуская душу на волю ввысь,
Он писал портрет

Где сияло солнце на дне морей
И плескалась радость в водах зеленых,
Где Печаль и Смерть, преломив копье,
Отступали прочь,
С неба сквозь леса корабельных рей
Улыбалась кротко людям Мадонна –
Золотом сияли глаза ее,
Побеждая ночь…

Где соборов кружево сплетено
За щитами стен,
Ночью пьет вино и глядит в окно
Николя Ролен;
Он сплетает судьбы, точно паук,
И уже почти не помнит молитв,
Только в тишине вдруг замкнулся круг –
Воплотился миф.

Отступила затхлость и умер тлен,
Заплясали искры в гранях оконных,
Дым от свеч застыл между райских роз
Золотым венцом;
В темноту глядел Николя Ролен,
Преклонив колени перед Мадонной,
И струился свет от её волос
На его лицо.

Праведным тебе уж давно не стать –
Только в этот раз
Не смотри, не думай – не убежать
От Мадонны глаз!
Скорлупа разбита, взломан замок –
Вылетай, душа, в цветное стекло,
Положи себе света лепесток
На холодный лоб.

Звезды попадали в полночный плен,
А художник видел нечто спросонья,
Наблюдая чудо сквозь щель во сне
И шепча «Аминь!»:
Плакал в полутьме Николя Ролен,
Отцветала осень Средневековья,
И летели листья ее к земле
В голубую стынь.

Канцлер Ги - Скифская

Среди уснувших степей
Лежит моя дорога вдаль,
По следу диких зверей,
Туда, где бронзу рубит сталь
Там, где Танаис течет,
Да у земли на краю,
Там Дева-Птица живет,
Что душу выпила мою.

Среди дремотных долин
Лежит моя дорога прочь,
И вот, как прежде, один,
Уехал я в глухую ночь,
И я вернулся опять,
Туда, где пляшут воды рек;
Где мне Ее разыскать –
Мне подсказал лукавый грек.

Из-за кургана беда
Глазами волчьими глядит:
Там бродит гнусный сармат –
И, верно, будет мной убит!
Чтоб угодить небесам,
Ему башку я снесу,
И вражий череп отдам,
Да в дар Крылатому псу!
Дорога песней звеня,
Бежит-ведет вперед и вверх,
К той, что пленила меня,
К той, что похитила мой смех,
Украла сердце мое,
Да среди белого дня…
Храни, Богиня, Её –
И не забудь про меня!

(нашел вот еще один рисунок Чезаре Борджа, но какой-то он тут прямо погрустневший что-ли)

Канцлер Ги - CEZARE BORJA

Вновь звенят шаги по церковным плитам -
Быть ли мне живым или быть убитым?
Ставят свечки тени моих деяний -
Не молитв достойных, а покаяний.

У святых от гнева темнеют лица:
«Как посмел ты, грешник, сюда явиться?!
Сатаною жил, Сатаною сдохнешь -
Вот потеха, если хоть “Pater” вспомнишь!»

Ночь уходит в небо кадильным дымом,
Ангелы от Бога несут ответ,
Разум вопрошает неумолимо -
Может, никакого там Бога нет?…

В прошлом я побед одержал немало -
Гордая Тоскана главу склоняла;
Солнцем золотым был под небом синим
Мой вчерашний день, ну, а что же ныне?

От историй грязных уж не отмыться:
Муж сестры родной и братоубийца…
Все, что не украла судьба-шалава -
Это верный меч, да былая слава.

Верный мой клинок из толедской стали -
Как холодный луч от слепой луны;
Ангелы ответы нести устали,
В тишине ночной их шаги слышны.

Ангелы идут по церковным плитам,
Морщатся брезгливо моим молитвам,
Но молиться лучше уже не может
Скверный раб Господень Чезаре Борджа…

 

© Канцлер Ги/ Рыжий Канцлер (Майя Котовская)

Без заголовка

 
Лоренцо Медичи работы Аньоло Бронзино

Еще сонет Лоренцо

В печали, со смущенною душою
Иду на брег морской и в дикий бор
Услышать птиц лесных нестройный хор
И мерный шум Тирренского прибоя.

Напрасно жажду справиться с тоскою,
Разнообразием прельщая взор,-
Запечатлели чаща и простор
Черты, меня лишившие покоя.

Взгляну ли я налево, в грот пустой,
Дианою, чей облик света полн,
Она в листве мелькнет, подобно чуду.

Направо ль повернусь я, к шуму волн,
Она - царица моря. Так повсюду
Счастливая печаль моя со мной.

Перевод А. Миролюбовой
 

'Шотландская слава'



Роберт Бёрнс.
Шотландская слава.
перевод С.Я. Маршака


Навек простись, Шотландский край,
С твоею древней славой.
Названье самое, прощай,
Отчизны величавой!

Где Твид несется в океан
И Сарк в песках струится, -
Теперь владенья англичан,
Провинции граница.

Века сломить нас не могли,
Но продал нас изменник
Противникам родной земли
За горсть презренных денег.

Мы сталь английскую не раз
В сраженьях притупили,
Но золотом английским нас
На торжище купили.

Как жаль, что я не пал в бою,
Когда с врагом боролись
За честь и родину свою
Наш гордый Брюс, Уоллес.

Но десять раз в последний час
Скажу я без утайки:
Проклятие предавшей нас
Мошеннической шайке!



Ниже это стихотворение-песня в исполнении моей самой любимой британской фолк-рок-группы Steeleye Span (тоже из Шотландии!)
Ее берущая за душу мелодия и исполнение очень удачно преломляют прямолинейный патриотизм этого поэтического памфлета Бёрнса.

По ссылке оригинал этого стихотворения на англо-шотландском и перевод на стандартный английский.
http://www.worldburnsclub.com/poems/translations/a_parcel_of_rogues_in_a_nation.htm

Steeleye Span - A Parcel of Rogues in a Nation

Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом



Известное стихотворение Роберта Бёрнса, чей 250-летний юбилей будет отмечаться 25 января. А я решил, что можно начинать это делать уже сейчас))

Вот здесь очень хорошая подборка, посвященная этому стихотворению: 2 перевода + подстрочник + оригинал:
http://www.nika-stihi.ru/forum/index.php?PHPSESSID...8d2d&topic=12409.msg155151

Оригинал написан Бёрнсом на англо-шотландском (Scots), о котором можно немного узнать из Википедии

А ниже можно послушать, как это стихотворение звучит на этом диалекте (или все-таки языке). Причем, прочитано оно судя по всему самим носителем* этого языка-диалекта. Очень интересно слушается!

*Robert Burns To A Mouse presented by David Sibbald of
www.robertburns.plus.com
from his CD "The Greatest Poems in the World."




Мини-сайт, посвященный Бёрнсу:
http://www.robertberns.org.ru/chp-sa-who-28/

Японская любовная лирика.

Aleister Crowley

Эти переводы взяты отсюда - annablaze.livejournal.com/tag/поэзия+Кроули

Aleister Crowley (1875-1947)

"Гимн Пану"

Жаждой света трепещи, желанный
Муж мой, страстью пьян!
Мчись во весь опор из ночи Пана!
Ио Пан!
Ио Пан! Приди из-за морей,
Из Сицилии, Аркадии твоей!
Вакхом-странником со свитою сатиров,
Фавнов и менад, пантер и тигров,
Из земель заморских, на спине
Белого осла — ко мне! Ко мне!
О, прекрасный Бог! Веди с собою
Аполлона в свадебном уборе
(Пифия, пастушка!);
вслед за ним —
Артемиду (легок, словно дым,
Шелк ее сандалий); под луной
Белое бедро свое омой
Там, где беломраморный утес
Над лесами грудь свою вознес
И родник мерцает янтарем,
Словно зыбкий сумрак пред зарей.
Пурпур вожделенья окуни
В жар святыни, в алость западни,
Душу потрясенную взнеси
В горнюю всевидящую синь:
Пусть дивится со своих высот,
Как вскипает сладострастный сок
Древа жизни — духа и души,
Разума и плоти... Поспеши,
Мой желанный — дьявол или бог —
Муж мой!
Без дорог
Мчись! Ко мне, ко мне — из дальних стран!
(Ио Пан! Ио Пан!)
Тишь развей пронзительной трубою
На холме!
Взрокочи тимпаном пред собою
Вслед зиме!
Пусть зовет весну твоя свирель!
Я ли не созрел?
Я ль не истомился в тяжких путах,
Меж землей и небом, без приюта?
Тщетно бьюсь, как лев, и вьюсь, как змей!..
О, скорей!
В груди моей
Жажду дьявольских объятий
Утоли, Всепожиратель,
Всеотец! Разбей клинком
Звенья тягостных оков!
Око Зрячее даруй мне,
Шип терновый чресел буйных,
Слово тайны и безумья!
О Пан! Ио Пан!
Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан Пан! Пан,
Я — человек пред тобой:
Твори свою волю, как может великий бог,
О Пан! Ио Пан!
Ио Пан! Ио Пан Пан! Я ото сна восстал:
Змея обвила мой стан,
Когтями и клювом терзает орел;
Се — отступают боги —
Великие звери грядут, Ио Пан! Я обрел
То, для чего я родился, — гибель на роге
Единорога!
Я — Пан! Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан!
Пан! Я — твой муж, тебе под стать,
Я — злато, я — бог, я — вожак твоих стад,
Я — плоть от твоей кости, цветок твоего жезла.
Грохочут по скалам стальные копыта козла:
Сквозь упрямый солнцеворот
К равноденствию мчусь — вперед! —
И беснуюсь; и мир без конца и без краю
Истязаю, насилую, рву, раздираю —
Кукла, дева, менада, муж, человек —
Во власти Пана вовек.
Ио Пан! Ио Пан Пан! Пан! Ио Пан!

Гимн Вакху (из "Орфей")

Славься, Семелы сын!
С нею да будь един
В жизни бессмертной, в вечном почете, средь небесных вершин!

Жене олимпийской — срам
И черным ее делам!
Гере коварной, лживым советом свергнувшей страсти храм!

Се, в дыму и громах
Факела алый взмах:
К нежной фиванке Зевс устремился в мóлнийных пламенах.

Она, объята огнем,
Взмолилась лишь об одном:
«Нашего сына, о мой любимый, спаси во чреве моем!»

Ты же, о Зевс, отец
Бромия — грозный стрелец! —
Сына исторгнул из мертвого лона, из огневых колец.

И тотчас в бедро вложил
И плотью своей окружил,
Питая нектаром, листьями моли и светом божественных жил.

И, змеевлас и прям,
Прянул на волю сам
Дивный Диóнис, статью прекрасный, — радость земным устам.

Вещие сны о нем
Мы вспомянуть дерзнем,
В корчах любовных страстно свиваясь, вспыхнув его огнем.

О, Дионис, внемли,
Тайному зову земли!
Каждое ухо, ждущее жадно, словом волшбы утоли!

О, Дионис! Быстрей
Фебовых резвых стрел
В каждое сердце главою рогатой — бей, дабы дух прозрел!

"Глаза фараона" из "Обряда Сатурна" ("Элевсинские Мистерии")

В чертогах мрака, саваном одетый,
Сидел на троне мертвый фараон;
Рубины глаз его, как две планеты,
Горели злобой сквозь могильный сон.

Безмолвен и недвижен, точно камень,
Он восседал в узилище пелён,
И только глаз его свирепый пламень
Метался, отражаясь от колонн.


Как гаруспиций, ужасом объятый,
В крови закланной жертвы зрит, дрожа,
Крушенье судеб, рок царей проклятых,
И мор, и трус, и глад, и адский жар,

Так и в глазницах избранного Сетом
Пылала злоба против света дня,
Снедающая в вечности клевретов
Владыки преисподнего огня.

Да! некое чудовищное знанье
Таилось в пламенах его лица,
Как змеи, что клубятся в ожиданье
На ступенях подземного дворца,

И, озаренный призрачным свеченьем,
Белел во мгле его надбровный свод:
Так лунный лик ответом на моленье
Перед ливанским друзом восстает.

И повторяли гулкие колонны
Зловещую музыку адских сил —
Как потусветных систров перезвоны
В руках жрецов, восставших из могил.

И рвался черный воздух, рассеченный
Зловоньем смерти в злате опахал:
Так турок ятаганом золоченым
Живот нубийской девы распахал.

И, бесами воздушными развеян,
Ложился на язык тончайший прах
Порочных и изысканных царевен,
Почивших в незапамятных веках.

И, сверх всего, терзали осязанье
Безумной сарабандой ласк и мук
Незримых губ манящие лобзанья
И влажные касанья хладных рук.

И неофит, узревший лишь однажды
В очах царя чудовищную весть,
Пылал с тех пор неутолимой жаждой
На место посвященного воссесть.

Высоко вознеся свое стремленье,
Меж мудрецов и воинов один,
Увенчан этой думой, шел в сраженье,
Спускался в склеп, на башню восходил,

И, прах несметных воинств отрясая,
Взметнул кровавый факел до небес,
И огненные чары заплясали
Вкруг пирамиды — чуда из чудес,

Где царственный пришелец из-за гроба
Во тьму глаза горящие вперил,
Сверкающие ужасом и злобой,
Как трупные гнилушки из могил, —

И, се! ревущим пламенем одеты,
В агонии последнего суда
Его глаза — две алые планеты —
В бездонной тьме угасли навсегда.
 

Алистер Кроули и Фернандо Пессоа, работы которого я уже выкладывал

Пентаграмма

(посвящается Джорджу Раффаловичу)


На Заре Мирозданья, устав пресмыкаться в пыли,
Человек подчинил себе зверя и стал Властелином Земли.

Из священного древа он выдолбил лодку, и в ней
Обогнул покоренную землю, и стал Властелином Морей.

Ныне пар ему служит и молния вместо коня,
Обуздал он небесные силы и стал Властелином Огня.

Се, последний из демонов пал, и с незыблемых тронов
Властелина Воздушных путей громогласные славят эоны.

Поднимись, Человек! Ты наследуешь царство по праву!
И Властителем Духа предстань пред богами на вечную славу.

Ода Гекате

О, тьма троякая! О, мрачное величье!
О ты, луна, сокрытая от смертных!
О, грозная охотница! О, демон,
Царящий над утратившими царство!
О, лоск и горечь выхоленной груди!

Сосцы твои кровью полны!
Укрывшись от кроткой весны,
Несу тебе жертвенный дар
Туда, где мерцает кладбищенским светом алтарь.

Вот подношенья: черная собака;
Цветок ночной,
Взращенный в сумерках и сорванный во мраке,
Под тающей луной,
В полночный час, не чающий рассвета;
И черный агнец этот,
Из лона черной матери закланной.

Прими дары, богиня, и внемли,
Как пробуждает песнь из-под земли
Твой жрец избранный.

На этом берегу, над Океаном,
Где полоса прилива рассекает
Дорогу тьмы, стекающую в бездну,
Прильну неизреченным поцелуем
К верховной тайне твоего желанья

И пламя во мгле разожгу,
Когда соберутся в кругу
Послушные лире моей
Свирепые стриги и стаи твоих упырей.

Когда меня обступят привиденья
И вкруг пойдет
Под звуки гробового песнопенья
Бесплотный хоровод,
И призраки, робея, лица скроют
Передо мною,

Среди могил унылых и безвестных
Я принесу чудовищный оброк
Тебе, о страх земной, подземный рок
И бич небесный!
 

Charles Stansfeld Jones

FR. ACHAD
XXXI ГИМН
ЗВЕЗДНОЙ БОГИНЕ,
КОТОРАЯ ЕСТЬ НИЧТО

Написанные XIII, которое есть ACHAD


I. Воззвание

Мать Солнца, Чье Тело Обелено Молоком Звезд, склонись к своему служителю и потряси его Своим Тайным Поцелуем!

Зажги в нем Святое Наслаждение, которое Ты обещала тем, кого Ты любишь; Наслаждение, которое избавит от всякой боли.

Разве не провозгласила Ты, что все печали – всего лишь тени, что они уходят и исчезают, но есть и то, что остается? Что Вселенная – это чистая Радость, что Ты даруешь невообразимые на Земле Радости, что Ты не требуешь никаких жертв?

Позволь же мне возрадоваться, потому что только тогда я смогу служить Тебе в полной мере. Да будет Твоей Радостью созерцание моей радости – так, как Ты обещала в Святой Книге!

Посему теперь я Счастлив в твоей Любви.

AUMN.


II. Ручей

Я бродил около бегущего потока, и в глаза мои ударил из кружащейся воды блеск Твоих Звездных Сфер.

Так и разум мой; он течет к Великому Морю Понимания, где я смогу познать Тебя лучше.

Иногда, путешествуя таким образом, поток разума в пылу желания отразить образ Твоего Бесконечного Тела угрожает мне выходом из берегов.

Ах! Каждый камень, обтекаемый жизнью моего существа, трепещет от нежной ласки Твоего отраженного Образа.

Ты тоже – Материя, как и я – Твое Дополнение, которое есть движение! Потому все эти камни – от Тебя, но Дух – Жизнь – есть Суть меня, моего Глубинного Существа.

Теки же, о Поток! Теки, о Жизнь! К Великому Морю Понимания, к Великой Матери.


III. Сад Роз

Долго лежал я и ждал Тебя в Розовом Саду Жизни; но Ты всегда удерживала Себя от моего Понимания.

Я лежал и обдумывал Твою природу, сравнивая ее с Бесконечной Розой.

Лепестки, лепестки, лепестки… но где, о Прекрасная, Твое Сердце?

Есть ли у Тебя Сердце? Может быть, твои лепестки Бесконечны, и, может быть, я никогда не достигну Центра Твоего Бытия?

Но все же Ты говорила: "Я люблю тебя! Я тоскую по тебе! Бледный ты или зардевшийся, закрытый или сладострастный, я, которая суть все наслаждения и порфироносность, и опьяненность сокровенного чувства, желаю тебя: Приди ко мне!".

Да! Мое сокровенное чувство опьянено, оно отравлено Росой Розы. Твое Сердце – мое Сердце; меж ними нет разницы, о Любимая!

Когда я дойду до Сосредоточения Твоей Бесконечной Розы, там я найду Себя.

Но никогда я не приду к себе – только к Тебе.