Лирическая пауза)



Золотое и алое на голубом.
Осень рвет ткань бытия,
И завтра сменится холодным дождем,
Сказав: «Прощай, но я – не твоя,
А ты продолжай, танцуй, танцуй
Танец подстреленных птиц,
Пока твой собственный рвущийся пульс
Не нарисует сто стен и границ».
Жизнь полыхнула мгновенным огнем,
Искрой, не обогрев никого…
«Ты невозможен. Танцуй, пойдем,
Туда, где ждут картины лугов,
Безнадежные, как полотна Милле».
Осень, я, кажется, опоздал,
Мой мир, как сон тех сказочных королей,
Которым вовек не проснуться… Ты знал? –
Танцы подстреленных птиц угодны богам, не жалей,
Они гармонируют с перспективой в никуда… Где кончается бал.

И только шелест листьев скользит по рядам.
Свечи потушены, уходит вода
В бесконечной реке, которой не было,
Как не было и тебя. Перо окровавленное взлетает в небо,
И только осень еще смеется, обещая, что не вернется.
Трудно дышать. До полуночи остается
Всего пять минут, растянутых на века…
Останется небо, скалы, река…
Редкие облака…

Без заголовка

Судьба моя, звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали...

- Мой друг, я в Закат гляделся,
Звездой летя в бесконечность,
Мой друг, я в Закат гляделся.
Но я Рассвета не встречу.

Звезда моя, струнный ветер,
Струна над водою сонной,
Струна сгоревших столетий,
Струна последнего стона...

- Чужак, закатные струны
Тебе изрезали руки.
Чужак, закатные струны
Скажут лишь о разлуке.

Струна моя, лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна, вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной...

- Мой друг, я Луною призван,
Бьют землю лунные кони...
Мой друг, я луною призван,
Мне не уйти от погони!

Луна моя, зимний пламень,
Зима, звезда и тревога,
Зима и сердце, как камень,
Зима, в никуда дорога...

- Чужак, твоя кровь струится
И ты бледнее тумана,
Чужак, твоя кровь струится,
Не мне закрыть эту рану!

Судьба моя, звездный иней,
Звезда над дорогой дальней
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали...
 
(с) Канцлер Ги

И опять из старого....



И когда придет новый вечер
И день новых побед,
Окажется – утешаться нечем,
И все Ангелы хором «нет»
Свое дружное скажут,
Ибо уйдем, чтобы не возвращаться,
С неба вместо снега падает сажа,
И, быть может, лучше совсем не встречаться…
Из угла в угол – и снова – по кругу,
И я не ищу ощущений новых,
И знать бы, что мы должны друг другу?..
Между глаз зеленых и темных, медовых
Рваться, зная: всё это – мимо…
Я повторяю закадренные движенья
Их – Cамурая и Пилигрима,
Объединенные ныне сраженья
Видя – нас – каждого – с самим собой же,
А победитель – в бледных одеждах
Смотрит всё глубже, и шаг всё строже,
Рука перечеркивает слово «надежда»,
Оставляя другие – «память» и «верность»,
«Честь», «долги» – записано прежде,
Движения повторенные. Стены. Крепость…

Объятья, сходящиеся в удушающем захвате… -
Этого бреда надолго хватит.

Скрипач на крыше





Ха... вот случайно нашел на флешке одиноко завалявшуюся...


"А с этой Стороны трубы
Играют музыку фабрик.
Лениво ползут тралейбусы,
Каждый в своей борозде.
На главной башне стрелки часов
Бегут в обратную сторону..
И робкий смычек сумасшедшего,
Между Этим миром и Тем.."



А хорошее было время... ага

я смутно помню...

Исходное сообщение The_best_memories
"Шумя и теснясь, толпа колеблет треножник поэта." откуда это?
что-то знакомо. но от-ку-да?

я смутно помню... но вот нашел через Гугл:


***

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

1830

Пора, мой друг, пора! покоя сердца просит -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь - как раз - умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля -
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

1834


.

ПОЛНОЧНЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье,
крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры - матросы твои -
приходят
на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье,
в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает,
стихает.

София Парнок и Марина Цветаева. Странный роман. Часть II



Парнок любила и особенно ценила «Беттину Арним» в Цветаевой, т.е. ее гениальность. Она допускала, что Цветаева талантливей ее, и относилась к этому достаточно спокойно, чтобы понять, что у подруги встреча с творчески равной личностью еще в будущем и что она (Парнок) на самом деле не ее Гете. Она питала гораздо более горькие чувства к той стороне цветаевской личности, которую в «Сонете» она называет «Мариной Мнишек». Цветаева охотно отождествляла себя со знаменитой полькой семнадцатого века, которая с русской точки зрения играла злую, предательскую роль в истории России после того, как ее муж, Лже-Димитрий, вступил на русский престол в 1605 году с помощью иезуитов и польского короля Сигизмунда III. Сравнивая свою Марину с Мариной Мнишек, Парнок убила двух зайцев: она определила адресатку-возлюбленную «Сонета» и дала понять, что в предательском поведении ее Марины, так же, как в предательстве Марины Мнишек, главную роль играет ее преданность мужу, к которому в своих стихах Цветаева не раз обращается, называя его своим царем и своим солнцем. С точки зрения Парнок это — замужняя Цветаева, которая с начала до конца своего с Парнок романа вела себя неверно с подругой из-за того, что она не могла выбрать между ней и мужем.



Марина Цветаева
Читать далее

София Парнок и Марина Цветаева. Странный роман. Часть I





София Парнок. Марина Цветаева

Одной из ближайших московских подруг Парнок была Аделаида Герцык, мемуаристка, переводчица, литературный критик и поэт, чья единственная книга стихов, «Стихотворения», вышла в 1910 году. Аделаида Герцык в детстве была замкнутой, не склонной к проявлению чувств; она была далека от окружающей жизни и пребывала в каком-то фантастическом мире, исключающем взрослых, «больших». У Аделаиды в молодости была страстная любовная история с юношей, который трагически погиб, умерев буквально на ее глазах в больнице. В результате этого потрясения она частично оглохла.
В возрасте тридцати четырех лет она вышла замуж за Дмитрия Жуковского, происходящего из известной семьи военных, и следующей весной родила первого из своих двух сыновей. Жуковские поселились в Москве в Кречетниковском переулке и начали строить дом в Судаке. Аделаида очень любила этот крымский город на Черном море, около Феодосии.
В предвоенный период московский дом Аделаиды Герцык стал местом, где собирались молодые поэтессы. Ее сестра вспоминала о двух ее «домашних» ипостасях — с одной стороны, она следила за обучением и воспитанием сыновей, с другой — «с рассеянно ласковой улыбкой выслушивала излияния прильнувшей к ней девочки-поэта. Их было несколько в те годы вокруг Аделаиды. Еще с 1911 года идущее знакомство и близость с Мариной Цветаевой: теперь и вторая сестра Ася — философ и сказочница — появилась у нас. [...]Пожалуй, Парнок тоже была частой гостьей у Герцык-Жуковских.
Аделаида Герцык сыграла важную роль и в личной жизни Парнок в эти годы. В середине Октября, в гостях у Герцык, Парнок познакомилась с Мариной Цветаевой, юной романтической подругой и названной «дочерью» Аделаиды Герцык.
Читать далее

Без заголовка

 

Ян Ван Эйк - Мадонна канцлера Роллена  

 

 

Канцлер Ги - Мадонна канцлера Ролена

Где бургундский год и бургундский день
Претворился в век,
С краской перемешивал свет и тень
Мастер Ян ван Эйк:
Окуная в краску гибкую кисть,
Он ловил лисицы-Времени след,
Отпуская душу на волю ввысь,
Он писал портрет

Где сияло солнце на дне морей
И плескалась радость в водах зеленых,
Где Печаль и Смерть, преломив копье,
Отступали прочь,
С неба сквозь леса корабельных рей
Улыбалась кротко людям Мадонна –
Золотом сияли глаза ее,
Побеждая ночь…

Где соборов кружево сплетено
За щитами стен,
Ночью пьет вино и глядит в окно
Николя Ролен;
Он сплетает судьбы, точно паук,
И уже почти не помнит молитв,
Только в тишине вдруг замкнулся круг –
Воплотился миф.

Отступила затхлость и умер тлен,
Заплясали искры в гранях оконных,
Дым от свеч застыл между райских роз
Золотым венцом;
В темноту глядел Николя Ролен,
Преклонив колени перед Мадонной,
И струился свет от её волос
На его лицо.

Праведным тебе уж давно не стать –
Только в этот раз
Не смотри, не думай – не убежать
От Мадонны глаз!
Скорлупа разбита, взломан замок –
Вылетай, душа, в цветное стекло,
Положи себе света лепесток
На холодный лоб.

Звезды попадали в полночный плен,
А художник видел нечто спросонья,
Наблюдая чудо сквозь щель во сне
И шепча «Аминь!»:
Плакал в полутьме Николя Ролен,
Отцветала осень Средневековья,
И летели листья ее к земле
В голубую стынь.

Канцлер Ги - Скифская

Среди уснувших степей
Лежит моя дорога вдаль,
По следу диких зверей,
Туда, где бронзу рубит сталь
Там, где Танаис течет,
Да у земли на краю,
Там Дева-Птица живет,
Что душу выпила мою.

Среди дремотных долин
Лежит моя дорога прочь,
И вот, как прежде, один,
Уехал я в глухую ночь,
И я вернулся опять,
Туда, где пляшут воды рек;
Где мне Ее разыскать –
Мне подсказал лукавый грек.

Из-за кургана беда
Глазами волчьими глядит:
Там бродит гнусный сармат –
И, верно, будет мной убит!
Чтоб угодить небесам,
Ему башку я снесу,
И вражий череп отдам,
Да в дар Крылатому псу!
Дорога песней звеня,
Бежит-ведет вперед и вверх,
К той, что пленила меня,
К той, что похитила мой смех,
Украла сердце мое,
Да среди белого дня…
Храни, Богиня, Её –
И не забудь про меня!

(нашел вот еще один рисунок Чезаре Борджа, но какой-то он тут прямо погрустневший что-ли)

Канцлер Ги - CEZARE BORJA

Вновь звенят шаги по церковным плитам -
Быть ли мне живым или быть убитым?
Ставят свечки тени моих деяний -
Не молитв достойных, а покаяний.

У святых от гнева темнеют лица:
«Как посмел ты, грешник, сюда явиться?!
Сатаною жил, Сатаною сдохнешь -
Вот потеха, если хоть “Pater” вспомнишь!»

Ночь уходит в небо кадильным дымом,
Ангелы от Бога несут ответ,
Разум вопрошает неумолимо -
Может, никакого там Бога нет?…

В прошлом я побед одержал немало -
Гордая Тоскана главу склоняла;
Солнцем золотым был под небом синим
Мой вчерашний день, ну, а что же ныне?

От историй грязных уж не отмыться:
Муж сестры родной и братоубийца…
Все, что не украла судьба-шалава -
Это верный меч, да былая слава.

Верный мой клинок из толедской стали -
Как холодный луч от слепой луны;
Ангелы ответы нести устали,
В тишине ночной их шаги слышны.

Ангелы идут по церковным плитам,
Морщатся брезгливо моим молитвам,
Но молиться лучше уже не может
Скверный раб Господень Чезаре Борджа…

 

© Канцлер Ги/ Рыжий Канцлер (Майя Котовская)